Я сделал здесь еще одно приятное открытие — глубокую, уходящую в гору расселину. Скорее даже пещеру с настоящим потолком — скалой, упавшей в расселину сверху. Здесь я мог спокойно поспать, имея что-то вроде крыши над головой.
Кто-то отдыхал на площадке до нас. Я нашел золу от костра. И хотел было разжечь свой. Но сил у меня уже не было. Мне хотелось только спать. Поэтому я взял Фьялара за уздечку и отвел в пещеру. Она оказалась глубокой и просторной, и я сказал ему:
— Смотри, здесь нашлось бы место для пятнадцати таких, как ты!
В ответ Фьялар тихо заржал. Наверное, он заскучал по своему стойлу. Я попросил у него прощения за то, что втянул во все передряги, дал овса, похлопал по боку и еще раз пожелал спокойной ночи. А после забился в самый темный угол, завернулся в одеяло и камнем провалился в сон — даже не успел испугаться.
Не знаю, долго ли я спал, как вдруг проснулся — сна ни в одном глазу. Снаружи доносились голоса и конское ржание.
Этого было довольно. Огромный дикий страх опять навалился на меня. Ведь те люди, разговаривавшие снаружи, могли быть хуже волков.
— Пусти коней в пещеру, здесь и так мало места! — услышал я, и тут же ко мне, цокая копытами, вбежали две лошади. Они заржали, почуяв Фьялара, и Фьялар заржал им в ответ, но потом они замолчали, наверное, подружились в темноте. А те, снаружи, видно, не услышали, что ржал чужой конь, и продолжали разговаривать.
Зачем они сюда приехали? Кто они? Что им нужно ночью высоко в горах? Я должен был это узнать, хотя умирал от страха и хотел бы оказаться отсюда за тысячу миль. Но хотел или не хотел, а лежал-то здесь, в пещере. И рядом разговаривали люди, может, друзья, а может, враги, и поэтому мне обязательно следовало выяснить, кто они, как бы я ни боялся. Я лег на живот и пополз. К голосам снаружи. Луна на небе стояла как раз против входа в пещеру, и широкая полоса света падала далеко вглубь, но я все время держался в тени сбоку от нее и, извиваясь, тихо-тихо подползал к незнакомцам.
Они сидели в лунном сиянии и поддерживали огонь в костре. Двое, с грубыми лицами и в черных шлемах. Я впервые видел воинов Тенгила, но знал, кто передо мной, и ни в чем не сомневался! Я знал, эти двое — из тех жестоких негодяев, что пришли с Тенгилом разорять зеленые долины Нангиялы. Нет, им попадаться не стоило, уж лучше волки!
Воины говорили тихо, но я в моей черной тени лежал совсем близко и слышал каждое слово. Они определенно злились на кого-то, потому что один сказал:
— Я ему уши отрежу, если он не явится вовремя и сегодня.
Другой поддержал:
— Пора его проучить. Ночь за ночью мы сидим здесь, ждем, а какая в конце концов от него польза? Он стреляет голубей, что ж, великолепно, но Тенгилу нужно больше. Давно пора посадить Софию в пещеру Катлы, и если мужик не справляется с делом, тем хуже для него!
Я понял, о ком они говорили и кого ждали — Хуберта!
Успокойтесь, подумалось мне. Подождите немножко! Он обязательно приедет, вот только обдерет волка и приедет! Он покажется вон из-за той скалы, ваш прислужник, обещавший выдать Софию!
Я сгорал от стыда. Я стыдился, что в Вишневой долине жил предатель. И все-таки мне не терпелось посмотреть на него, как он явится сюда, ну да, посмотреть, хотя бы для того только, чтобы получить верные доказательства. Ведь одно дело — подозревать, и совсем другое — знать наверняка, чтобы потом с чистой совестью сказать Софии: «Кстати, насчет Хуберта. Нужно отделаться от него! Иначе всем конец — и тебе, и нам, и всей Вишневой долине!»
Как все-таки ужасно ждать чего-то по-настоящему ужасного. Ведь предатель — это что-то ужасное. Я лежал словно в оцепенении и почти перестал бояться этих двоих у костра оттого только, что ждал еще более страшного — что увижу предателя, выезжающего на коне вон оттуда, где тропа огибает скалу. Я страшился и все-таки смотрел, смотрел до рези в глазах на то место, где, как я знал, он должен был появиться.
Воины у костра смотрели в ту же сторону. И они знали, откуда он приедет. Но никто из нас не знал когда.
Мы ждали. Они ждали у костра, а я, лежа на животе, ждал в тени. Луна успела переместиться от входа в пещеру, но время, казалось, не двигалось. Ничего не происходило, мы только ждали. Ждали. Я едва не вскочил и не закричал, чтобы положить этому конец, ведь все как будто ждало — луна и горы вокруг, казалось, вся страшная лунная ночь затаила дыхание и ждала предателя.
И наконец он появился. Далеко на тропе в ясном свете луны ехал всадник, да, еще минута — и я увижу, как он выезжает из-за скалы. Я дрожал и уже видел его перед собой. Хуберт, как мог ты, думал я.
Мои глаза заболели, и я зажмурился. А может, я зажмурился, чтобы ничего не видеть. Я так долго ждал этого негодяя и вот теперь, когда он явился, казалось, не смел посмотреть на него. И потому закрыл глаза. Слышал только по стуку копыт, что он приближается.
Наконец он был здесь и остановил коня. И тогда я открыл глаза. Потому что должен был посмотреть, как выглядит предатель, когда он предает своих, да, я хотел взглянуть на Хуберта в тот момент, когда он предавал Вишневую долину и всех, кто жил в ней.
Но то был не Хуберт. То был Йосси! Золотой Гребешок.
8
Да, Йосси! Именно Йосси.
Я не сразу поверил собственным глазам. Йосси, такой добрый, веселый и краснощекий, подаривший мне печенье и утешавший меня, оказался предателем.
А теперь сидел у костра всего в нескольких шагах от меня с воинами Тенгила — он звал их Ведиром и Кадиром и оправдывался, почему не приехал раньше.
— Сегодня ночью в горах Хуберт охотится на волков, a его мне нужно опасаться, понимаете?
Ведир и Кадир косо поглядывали на него, и Йосси удвоил рвение.
— Хуберт, вы что, о нем забыли? Ему тоже место в пещере Катлы, он ненавидит Тенгила не меньше Софии.
— Вот ты тогда и возьмешь его на себя, — сказал Ведир.
— Ведь это ты как-никак наш человек в долине, — вторил товарищу Кадир.
— Конечно же, конечно, — отвечал Йосси.
Он угодничал и хотел подлизаться к ним, но Ведиру и Кадиру совсем не нравился. Наверное, так уж устроено, что никто не любит предателей — даже те, кто использует их.
Но уши ему оставили, их не отрезали. Хотя придумали кое-что похлестче — заклеймили его знаком Катлы.
— Все люди Тенгила должны носить на себе знак Катлы. Даже предатели, как ты, — сказал Ведир. — Чтобы ты мог показать, кто такой есть, если в Вишневую проберутся лазутчики, не знающие тебя в лицо.
— Конечно же, конечно, — засуетился Йосси.
Ему велели расстегнуть куртку и рубаху и железным клеймом, разогретым в костре, выжгли на груди знак Катлы. Йосси закричал, когда раскаленное железо коснулось его.
— Прочувствуй хорошенько! — сказал Кадир. — Теперь на веки вечные запомнишь, что ты — один из наших, хоть и предатель.
Ни разу в жизни мне не выпадало такой длинной и трудной ночи. По крайней мере, с тех пор, как я попал в Нангиялу. И все-таки среди всех ее ужасов ужаснее всего было лежать и слушать, как Йосси бахвалится всем, что придумал на погибель Вишневой долине.
Софию и Хуберта он им быстренько поймает, говорил Йосси. Враз обоих.
— Но дельце надо обделать таким образом, чтобы никто не догадался, кто за всем этим стоит. Как же иначе я смогу оставаться вашим тайным человеком в Вишневой?
«Ну, тайным тебе, положим, ходить недолго, — думал я. — Потому что совсем рядом тот, кто разоблачит тебя, да так, что ты побледнеешь, краснощекий негодяй!»
Но потом этот Йосси сказал такое, отчего сердце у меня подпрыгнуло:
— Вы уже поймали Юнатана Львиное Сердце? Или он до сих пор гуляет по Шиповничьей долине?
Ведиру и Кадиру вопрос, как видно, не понравился.
— Мы напали на его след, — сказал Ведир. — Сотня людей ищет его днем и ночью.
— И мы найдем его, даже если придется выпотрошить в Шиповничьей долине каждый дом, — добавил Кадир. — Тенгил ждет его.
— Понимаю, — посочувствовал Йосси. — Мо́лодец Львиное Сердце опасней любого другого, я же говорил. Он и воистину лев.
И я загордился, лежа в тени, что Юнатана назвали львом. И с какой радостью узнал, что Юнатан жив! Хотя тут же заплакал от ярости, когда понял, что сказал Йосси. Ведь он предал Юнатана! Только Йосси мог выведать о его тайной поездке в Шиповничью долину и донести о ней Тенгилу. Из-за Йосси сотня людей искала моего брата днем и ночью.
Но все-таки он был жив, жив! И к тому же на свободе. Хотя почему тогда звал на помощь? Я лежал в моей черной тени под скалой и думал, узнаю ли об этом когда-нибудь.
Зато, не сходя с места, я узнал многое другое.
Йосси продолжал:
— Хуберт, о котором я вам говорил, завидует Софии. Из-за того, что мы выбрали ее главной. Этот глупец считает себя ловчее и умнее всех.
Ага, так вот в чем дело! Я вспомнил, каким злым показался мне голос Хуберта, когда он повторил за мной: «И чего это такого в ней особенного?» Понятно, он всего-навсего завидовал Софии. Но ведь можно завидовать и в остальном быть хорошим человеком. А я, я с самого начала уверил себя, что Хуберт предатель, и все, что бы он после ни сказал или ни сделал, мерил этой меркой. Надо же, как легко можно ошибиться в человеке! Бедный Хуберт, он-то охранял меня, спас мне жизнь, подарил баранину, и все такое, а в благодарность я крикнул ему: «Не надо убивать меня!» Неудивительно, что он так взбеленился. Прости меня, Хуберт, думал я, прости меня, я и вправду попрошу у него прощения, если увижу еще раз.
Йосси приободрился. Он был явно доволен собой. Но, видно, знак Катлы на груди побаливал, Йосси иногда стонал, а Кадир приговаривал:
— Прочувствуй хорошо! Прочувствуй!
Мне тут же захотелось хоть краем глаза взглянуть на этот знак Катлы. На что он похож? Хотя скорее всего он просто отвратительный, и лучше ничего не видеть.
Йосси все бахвалился тем, что сделал и что задумал сделать, а потом с минуту подумал и вдруг сказал:
— У молодца Львиное Сердце есть маленький брат. Он любит его больше всего на свете.