Роберт и Альфред начинают подумывать о поездке вместе с отцом в США, но для этого требуются деньги, много денег. И еще неизвестно, насколько эта поездка окажется удачной. Следовательно, остаются Швеция и Россия – что, впрочем, не исключает Англии, Франции и Германии. Как верно замечает Ингрид Карлберг, вопросом о том, насколько этично предлагать одновременно свои военные изобретения сразу нескольким и вдобавок враждующим между собой странами, Нобели в те дни явно не заморачивались – им важно было вернуть свое финансовое благополучие, и моральная сторона дела их совершенно не волновала. В конце концов, они были «людьми без родины», и даже родная Швеция за столько лет на чужбине перестала быть для них такой уж родной.
С этой точки зрения семья Нобелей представляла собой только-только нарождающуюся породу промышленников и бизнесменов, которая окончательно проявится лишь в ХХ, а то и в ХХI веке, – людей, рассматривающих весь мир как поле приложения своих сил и талантов и чувствующих себя как дома в любой точке планеты, обустраивая ее под себя, а не подстраиваясь под нее.
Между тем, именно в эти годы Швеция переживала ту самую промышленную революцию, которая в итоге и сделала ее одной из самых развитых стран мира. Сеть железных дорог стала стремительно покрывать всю страну, связывая между собой поставщиков и производителей, что приводило к столь же стремительному развитию всех видов промышленности, включая горнодобывающую. Новый король Карл XV бредил идеей Великой Скандинавии, которая включала бы в себя Швецию, Данию и Норвегию, и одновременно приветствовал все новые веяния. За отменой сословного неравенства последовало принятие закона о свободе торговли и предпринимательства, и от всего этого у народа буквально кружилась голова. Шведской армии нужны были новые бомбы и мины, а шведской горнодобывающей промышленности – новая, куда более мощная и одновременно более безопасная взрывчатка, чтобы взрывать рудные породы. Так что Эммануил Нобель справедливо полагал, что его изобретения могут пригодиться и там, и там.
Однако на тот момент его финансовые дела оставляли желать много лучшего. Денег на реализацию задуманных проектов практически не было. К тому же на шее Эммануила и Андриетты Нобель висел младший сын Эмиль – 18-летний шалопай, любящий сомнительные развлечения вроде посещения местных проституток и игорных домов, и то и дело влезающий в долги. Правда, он за очень короткое время подготовился и блестяще сдал вступительные экзамены в университет в Упсале, но ведь за университет тоже надо было платить! Словом, скептически-презрительное отношение трех старших братьев к младшему вполне можно было понять. Они не видели в нем будущей опоры родителей, а их судьба тревожила их в первую очередь.
Накануне 1863 года перед Нобелями забрезжила новая надежда. Эммануила пригласили выступить с докладом о подводных минах перед членами общества «Друзья военного искусства» – закрытого клуба, который фактически определял будущее шведской армии. Эммануил готовился к этому докладу несколько месяцев вместе с Робертом. Сам доклад состоялся 27 февраля 1863 года в присутствии ста человек, среди которых были министры и кронпринц Оскар.
Эммануил Нобель начал с рассказа о том, каких успехов он добился при создании мин в России и как именно они предотвратили прорыв англичан к Санкт-Петербургу, а затем перешел на те новшества, которые он произвел в конструкции мин после возвращения в Швецию. Наконец, он сообщил о создании им «нового пороха», заверив присутствующих, что он будет весьма эффективен и против броненосцев. Затем Нобель произвел «небольшой опыт», смешав на глазах у присутствующих немного пороха с нитроглицерином и взорвав с помощью этой смеси массивную доску.
Успех доклада был впечатляющим. Пресса писала, что после этого эксперимента морской министр решил сделать ставку в береговой обороне на мины Нобеля. После этого Эммануил стал ждать дотаций, но прошел март, наступил апрель, а денег все не было. Тогда он написал находившемуся в Санкт-Петербурге Альфреду, чтобы тот попробовал связаться с главой инженерного департамента Военного министерства России генералом Тотлебеном и рассказал бы ему о «новом порохе». При этом он утверждал, что новый порох в двадцать раз мощнее обычного, и эта фраза вызвала у Альфреда сомнения – он слишком хорошо знал привычку отца к преувеличениям, за которые в прошлом уже не раз приходилось отдуваться им всем. Поэтому при встрече с Тотлебеном он запросил за изготовление четырех мин с новым порохом 1000 рублей, но при этом предусмотрительно заявил, что тот в восемь раз мощнее обычного – чтобы предложение звучало реалистично.
На следующий день он явился в министерство за ответом, но генерала на месте не оказалось. Зато его помощник сообщил, что шеф в полном восторге, так что за деньгами дело не станет. На замечание Альфреда, что он торопится с отъездом в Швецию, чтобы выполнить заказ, помощник пообещал, что в случае задержки с денежным переводом он немедленно известит Альфреда телеграммой по одному из оставленных им шведских адресов.
После пересечения границы Альфред сначала отправился в Упсалу, где встретился с младшим братом. Ему, в отличие от Роберта и Людвига, Эмиль понравился – он оказался очень неглуп. К тому же, что немаловажно, коммуникабелен – умел нравиться людям и завязывать связи, а это для бизнесмена очень важное качество. «Ему не хватает только бороды», – с юмором писал он братьям, поскольку все остальные Нобели к тому времени уже отрастили указанный атрибут мужского достоинства.
Уже из Упсалы он поехал в Стокгольм, к родителям, но радостная в первые часы встреча с отцом в Хеленеборге очень скоро обернулась разочарованием. Все оказалось даже хуже, чем он думал: утверждения отца о новом порохе основывались лишь на нескольких домашних опытах в свинцовой колбе с очень низкой воспроизводимостью экспериментов. Выяснилось, что уже через пару часов взрывная сила пороха пропадала, так как он впитывал в себя нитроглицерин. Впоследствии он поймет, что идея отца в целом была очень перспективной, но тогда, в 1863 году, Альфред понял, что демонстрировать отцовский порох нельзя, и решил задержаться в Стокгольме на несколько недель, чтобы спешно создать новый альтернативный порох на основе перхлората калия, в сущности, являющегося основой любого пороха. Говоря проще, вместо несуществующего изобретения Альфред Нобель решил представить Тотлебену дишь рационализаторское предложение, но это было хоть что-то.
Правда, встреча с генералом так и не состоялась: после того, как Швеция приняла на своей территории философа и революционера Михаила Бакунина, а шведский король не стал скрывать своих симпатий к польским националистам, российско-шведские отношения заметно испортились, а вместе с ними не в лучшую сторону изменилось и отношение к проживающим на территории России шведам. Впрочем, прямого отказа в аудиенции все же не было – Альфреду просто велели ждать.
Но понятно, что сидеть без дела и коротать дни в ожидании такой человек, как он, просто не мог. Да, он не очень верил в перспективность отцовского пороха, но зато был убежден в перспективности нитроглицерина. Но с последним было две основные проблемы: с одной стороны, он мог сдетонировать при любом сотрясении и нагревании, а с другой – как раз крайне низкая степень детонации: взрывается лишь та часть тринитроглицерина, которая подверглась температурной обработке, в то время как остальная его масса просто разлетается в стороны.
У Альфреда появилась идея поместить нитроглицерин в закупоренную стеклянную бутылку и посмотреть, как он сдетонирует вместе с порохом. В июне 1863 года он уговорил Людвига провести такой эксперимент на его заводском участке – на берегу Большой Невки, напротив их бывшего дома. Роберт, недавно отпраздновавший рождение первенца, тоже приехал по делам в Петербург и, узнав об эксперименте, немедленно пожелал к нему присоединиться. На глазах у братьев Альфред осторожно заполнил стеклянную трубку нитроглицерином, плотно закрыл ее пробкой, а затем так же осторожно положил трубку в оловянный сосуд, заполненный порохом, заложив в него, перед тем как запечатать, бикфордовый шнур. Затем он поджег запал, опустил получившуюся бомбу в канаву и…
Грянул мощный взрыв – земля вокруг канавы затряслась, и из нее поднялся столб воды. Это означало, что Альфред нашел способ детонации трудноуправляемого глицерина с помощью пороха. Теперь у него точно было, с чем идти к Тотлебену!
Увы, идти в итоге никуда не пришлось. В конце июня Альфред Нобель получил известие, что русское правительство не нуждается в помощи его семьи, так как у них уже есть мощный порох для подводных мин… на основе нитроглицерина. При этом в письме не было ни слова о тех 1000 рублях, которые ему были обещаны за выполненный заказ. Это была откровенная пощечина, после которой в России, как посчитал тогда Альфред Нобель, ему делать было нечего.
А спустя несколько дней пришло письмо от отца, который спешно вызывал его в Стокгольм, обещая новую сенсацию: ему с Эмилем удалось получить в Хеленеборге новый «стрелковый порох» для пушек и ружей, который вдвое мощнее того, что используется. Осталось только довести его до ума, и тогда российское правительство точно станет главным покупателем этого пороха.
В то же время его старый знакомый Антон Людвиг Файнельм – тот самый, что много лет назад купил у него фабрику резиновых изделий, – стал членом экспертной комиссии по подводным минам, и Эммануил надеялся на то, что он поможет получить ему контракт на производство мин для шведской армии. Более того, его уже, дескать, известили очень влиятельные люди, что король вскоре наградит его 6000 риксдалерами за его изобретения. Словом, сын ему срочно нужен, чтобы «помочь вести дела здесь и за рубежом», а в Россию он пока отправляет Роберта.
Альфред уже хорошо знал цену этим отцовским «сенсациям». Но ехать было надо, и 13 июля 1863 года он снова сошел на шведскую землю, зарегистрировавшись на таможне, как «путешественник из Санкт-Петербурга, прибывший на время». Но на самом деле вернуться в Россию ему было уже не суждено – прежде всего потому, что он сам этого не хотел.