ь в акции, а предпочел просто продать право на пользование патентом за 10 тысяч риксдалеров наличными. Эти деньги помогли выплатить часть долгов Эммануила, закрыть какие-то дыры в семейном бюджете, а когда от них осталось меньше половины, Альфред решил начать турне по Швеции с демонстрацией эффективности своего изобретения в поисках новых заказчиков.
Во время этой поездки он познакомился с братьями Вильгельмом и Теодором Винклерами, владельцами одной из каменоломен в Швеции и фирмы по продаже стройматериалов в Гамбурге. Именно там, в Гамбурге, одной из торговых столиц Европы, Винклеры порекомендовали Альфреду попробовать заинтересовать своим изобретением местных торговцев, промышленников и строителей, пообещав при этом оказать всяческое содействие.
В начале марта 1865 года Альфред Нобель направился на поезде через всю Швецию в Копенгаген, а там еще четыре дня прождал корабль, направлявшийся в Гамбург. Здесь он узнал, что испытания его взрывчатки в Тюскбагарбергене, на которых присутствовал принц Оскар, прошли чрезвычайно удачно – взрыв в одночасье снес целый холм.
В Гамбурге Альфред, которому братья Винклер предоставили рабочий стол в офисе своей фирмы, в течение короткого времени разослал заявки на патенты в Австрию, Бельгию, Испанию, Францию, Англию, США и, конечно, на торговую лицензию для иностранцев в самом Гамбурге.
Эта лицензия, полученная в апреле, позволяла Нобелю начать переговоры с немецкими промышленниками. Вскоре он продемонстрировал им возможности своей взрывчатки на одном из медных рудников Саксонии. По результатам испытаний Альфред написал Смитту, что «господа немцы поразевали рты от изумления. Если поначалу они были тверды, как оловянные солдатики, то потом растаяли, как воск». Затем последовали испытания возле кирпичного завода в Гамбурге, и на этот раз на них обратила внимание пресса. Газеты писали о том, что за «безопасной смесью Нобеля» большое будущее. Впрочем, к ожидаемому валу заказов это не привело, а деньги, оставленные им с норвежского патента, стремительно заканчивались. Платить за отель становилось все тяжелее, и Альфред вынужден был переехать в дешевую комнату, которую сдавал владелец фабрики по изготовлению пианино.
Ситуация становилась критической: для того, чтобы выполнить уже полученные заказы и пойти дальше, ему нужно было срочно наладить производство, а денег на подходящее для фабрики помещение не хватало – даже после того, как он решил вложить в это предприятие все свои акции шведской «Нитроглицериновой компании». И тут снова на помощь пришли братья Винклер – они предложили Альфреду взять под фабрику один из принадлежащих им деревянных складов в местечке Крюммель и даже согласились предоставить ему в помощь несколько своих рабочих. Правда, при этом ему пришлось гарантировать выплату 300 тысяч риксдалеров, если с его временным заводом что-нибудь случится.
Прошло совсем немного времени, и производство было налажено, завод вышел на производство 100 килограммов взрывчатой смеси в день. Однако вопреки ожиданиям продажи расти отказывались, и на фабрике образовался солидный неликвид.
Тут судьба нанесла Альфреду новый удар. Шведский инженер Август Эмануэль Рюдберг подал заявку на патент якобы нового способа взрывания нитроглицерина, заключавшегося в том, что через пробуравленное отверстие закладывать пороховой заряд в нитроглицериновую смесь. Таким образом, вся новизна заключалась в том, чтобы вместо капсулы Нобеля использовать заряд. Это было, безусловно, не новое изобретение, а всего лишь, говоря языком нашего времени, рационализаторское предложение. Альфред поначалу отнесся к этому именно так – как к нестандартной идее, вызывающей уважение. Суть его патента заключалась в том, что для взрыва нитроглицерина нужно использовать детонатор, а будет ли это капсула, заряд или что-то другое – совершенно не важно. Однако, узнав, что Торговая палата удовлетворила заявку Рюдберга, Альфред пришел в бешенство. И его можно было понять – у него попросту украли идею. Ту самую идею, которая должна была обеспечить его будущее и будущее его семьи!
Иного выхода, как идти в суд, не было. Но, ознакомившись с патентом Рюдберга, Альфред понял, что дело плохо: исход дела будет целиком зависеть от того, какую позицию займет судья, а если тот не особо разбирается в технике, то вполне может счесть, что способ Рюдберга и в самом деле является принципиально новым изобретением. Забегая вперед, скажем, что он в своих предчувствиях оказался прав: Нобели суд проиграли, хотя Роберт внял совету брата и взял самого лучшего адвоката. Правда, у Рюдберга дело не пошло, и в итоге он разорился.
На проблемы с бизнесом накладывались проблемы в семье. В письмах Альфреду сообщали, что состояние Эммануила постепенно улучшается, но он все еще не может даже поворачиваться в постели без посторонней помощи. Мама Андриетта в каждом новом письме вслед за вопросом о том, как дела, либо извинялась и затем писала, что ей и отцу срочно нужны деньги, либо жаловалась на то, что у них заканчиваются последние сбережения. При чтении этих писем невольно возникает ощущение, что Андриетта попросту манипулировала младшим сыном, выжимая из него деньги. Но с другой стороны, с учетом того, как в это время шли дела у Роберта и Людвига, не обремененный семьей Альфред стал ее главной надеждой на помощь.
Он боготворил мать и не мог прямо написать ей, что ее жалобы выматывают ему душу, поскольку означают, что он должен достать деньги любой ценой, а их у него просто не было. В отчаянии он писал Роберту, чтобы тот выпросил у Смитта заем под гарантии его акций, но одновременно добавлял, что немцы постепенно проявляют интерес к его взрывчатке и нужно лишь время, чтобы появилось достаточное число заказов, и тогда он один вполне сможет обеспечить благополучие семьи. Одновременно он признался, что ему пришлось выдать гарантию в размере 300 тысяч риксдалеров на возмещение убытков, если на заводе произойдет какой-нибудь несчастный случай. В заключение письма он спрашивал у Роберта, не знает ли он кого-либо, кто мог бы ссудить ему деньги «под еврейский процент», разумеется, отнюдь не имея в виду, что собирается занимать у евреев, но ясно выражая свое негативное отношение к последним. Это – первый, но, увы, далеко не последний документ, доказывающий, что Альфред Нобель был антисемитом. Кстати, в отличие от Роберта, который, напротив, особенно в годы жизни в Баку, охотно сотрудничал и был дружен с евреями, что вызывало недоумение, а порой и открытое возмущение Альфреда.
В те дни ему больше всего была нужна поддержка из дома, слова ободрения, но вместо этого мать вновь и вновь шлет ему письма с напоминанием о деньгах.
Начало лета 1865 года, помимо прочих неприятностей, принесло ему сильнейшие головные боли. Сам Альфред приписывал их нервам и переутомлению, которое, конечно же, имело место. Но не исключено, что основной причиной болей была постоянная работа с нитроглицерином, пары которого вызывали расширение сосудов. Это был как раз тот случай, когда даже недолгий отдых на любом курорте мог все исправить – свежий воздух, небольшая передышка от работы и деловых переговоров, лечебные процедуры, пусть даже с эффектом плацебо, самым благоприятным образом повлияли бы на его состояние.
Однако денег на отдых для себя у него не было. А вот для родителей Альфред их все-таки нашел – из оставшихся скромных средств, полученных за норвежский патент. Правда, не на одну из знаменитых европейских здравниц, а на свою, отечественную, – в шведском городке Нортеллье за год до того как раз были обнаружены грязи, тут же объявленные целебными для страдающих сердечно-сосудистыми и нервными заболеваниями, и именно туда Альфред отправил родителей на целый месяц. «Слава Богу, у нас есть мой маленький Альфред, которого мы должны благодарить за то, что можем быть здесь и принимать ванны, которые, не могу отрицать, уже улучшили наше самочувствие. Папа пока не может сделать ни одного шага, однако сам считает, что стал немного крепче, и я чувствую себя куда лучше», – писала Андриетта.
То, что мать была довольна, резко улучшило настроение Альфреда, а в начале июня в его жизни произошло еще одно радостное событие: результаты экспериментального взрыва, проведенного на бельгийских рудниках Виль-ле-Монтань, превзошли все ожидания. Собравшиеся на испытания немецкие и бельгийские инженеры, промышленники и ученые были потрясены, когда Нобель на их глазах взорвал однотонную чугунную болванку, которая разлетелась на четыре больших куска и множество осколков. Это была сенсация международного масштаба, и окрыленный успехом Альфред направился в Париж, рассчитывая как на новые заказы, так и на признание Французской академией наук своей взрывчатой смеси как одного из выдающихся изобретений человечества.
Мы не знаем, чьими советами пользовался Альфред в Париже, но почти не вызывает сомнений, что опытный советчик у него был – настолько четко и грамотно он действовал. Прибыв во Францию, младший из Нобелей направился к одному из адъютантов Наполеона III Ильдефонсу Фаве. Отставной генерал инженерно-саперных войск, профессор военного искусства в Политехнической школе в Париже, он был назначен императором налаживать контакты с учеными, которые могли бы принести пользу стране.
Альфред подробно рассказал Фаве о проведенных испытаниях и показал привезенные с собой куски чугуна. Тот, похоже, впечатлился и пообещал лично переговорить с императором, который тут же назначил академическую комиссию по изучению новой взрывчатки – извещение об этом Нобель получил специальным письмом с печатью императорской канцелярии 14 июля. В то же время, возможно по совету Фаве, Нобель обратился к знаменитому химику Мешелю Шеврелю с просьбой устроить ему выступление на проходившей по понедельникам традиционной сессии академии.
Шеврель начал с того, что зачитал на заседании, состоявшемся 17 июля, письмо Нобеля и одновременно продемонстрировал переданные ему куски чугуна. Правда, при этом он по ошибке назвал Нобеля Набелем, положив начало путанице, которая во Франции временами дает о себе знать до сих пор.