Правда, из этого же материала он предлагал изготавливать и другое свое изобретение – «противолетаргический гроб» с откидной крышкой, позволяющей человеку, заснувшему летаргическим сном и ошибочно принятому за умершего, самостоятельно выбраться из могилы, а также пневматическим гудком, чтобы мнимый покойник мог сообщить миру, что он все-таки жив. Само это изобретение свидетельствует о том, что Эммануил Нобель, как, кстати, очень многие, был одержим страхом быть похороненным живьем.
Еще одной важной его идеей было создание ламинированной фанеры. По разработанной им технологии обрезка шпона производилась специальными резаками по периметру бревна, затем эти листы шпона промазывались клеем и прессовались. Впрочем, и это изобретение не закрепилось за Эммануилом – его имя в качестве изобретателя ламинированной фанеры упоминают лишь немногие исследователи истории создания этого материала. В 1870 году он выпустил за свой счет брошюру, в которой описываются эти и другие изобретения.
Во второй половине 1871 года состояние здоровья Эммануила Нобеля заметно ухудшилось. Его стали мучить страшные судороги, и он снова утратил возможность держать в руках перо. «Огромное спасибо за твое обещание скоро вернуться домой. Но не ограничивайся обещаниями, ибо мама считает минуты до встречи с тобой, а я часы. Сам прекрасно понимаешь, как обстоят дела», – писал он Альфреду в письме, датированном осенью 1871 года. Но письмо это написано уже не его рукой, а надиктовано помощнику.
Альфред тогда не приехал, а написал ответное письмо, в котором предложил отцу сделку: тот отказывается от своей доли в прибылях от динамита, а взамен он будет выплачивать родителям годовую пенсию в десятки тысяч риксдалеров – больше той пожизненной пенсии, которую Эммануил надеялся получить от короля и в которой ему было отказано. «Если только я увижу, что мамино будущее обеспечено, я буду премного доволен», – ответил на это Эммануил, умолчав, что характерно, о будущем отца.
На Рождество у него тоже приехать не получилось, и он попросил Лидбека съездить к родителям и отвезти им от его имени конфет. Появился Альфред в Хеленборге лишь в марте 1872 года – чтобы поздравить отца с 70-летием. Он обнаружил, что Эммануил чувствует себя лучше и по-прежнему фонтанирует идеями – на этот раз некоего нового топлива.
Но летом 1872 года состояние Нобеля-старшего внезапно стало стремительно ухудшаться, и 3 сентября он скончался. В соответствии с его завещанием похороны состоялись только через неделю, и в них приняли участие множество людей – прежде всего представители технической интеллигенции, но были и правительственные чиновники. Из сыновей на похоронах, похоже, присутствовал только Альфред – Роберт и Людвиг, видимо, не успели добраться до Стокгольма к дате похорон. Погребен Эммануил Нобель рядом с сыном Эмилем в семейном склепе, построенном Людвигом на Северном кладбище шведской столицы.
Различные шведские СМИ опубликовали некрологи, в которых справедливо называли покойного выдающимся, а некоторые и гениальным инженером и изобретателем. Главный редактор иллюстрированного журнала «Slavan» Юсефина Веттергрунд под псевдонимом Леа опубликовала пространную статью памяти Нобеля-старшего, в которой называла его «гордостью нашей страны».
С Эммануилом Нобелем и в самом деле уходила целая эпоха, и в истории семьи Нобель закрывалась одна и начиналась другая, новая страница.
Часть третьяБизнес по-братски
Глава перваяОдинокий джентльмен в поисках любви
Если одним словом можно сделать счастливым человека, какой нужно быть скотиной, чтобы этого не сказать!
Рождество 1872 года Альфред встретил в купе поезда, мчавшего его в Италию. Встретил в полном одиночестве, и когда Роберт узнал об этом из письма брата, то пришел в недоумение от столь странного выбора – ведь он же так настойчиво приглашал его к себе в гости в Санкт-Петербург на эти дни, когда весь город был охвачен праздничной лихорадкой! В самом этом одиночестве на Рождество нам видится символ всей последующей судьбы Альфреда Нобеля – он так и проживет один до конца дней и так же, в одиночестве, встретит смерть. Одиночество было главным проклятием и благословением его жизни: с одной стороны, его всегда тянуло в общество, ему хотелось любви и признания тех, к кому он сам испытывал искреннее уважение, людей его круга, его силы ума и его интересов. С другой – оказавшись даже в самой симпатичной ему компании, Альфред довольно быстро начинал ею тяготиться, и он чувствовал, как его неумолимо снова тянет в одиночество – к его книгам, в его лабораторию, где нет никого, кроме понимающего его с полуслова верного ассистента-лаборанта.
Он, безусловно, мечтал о создании семьи, но семьи с неким существовавшим в его воображении идеалом женщины, которая будет одновременно умным и вдумчивым собеседником, замечательной любовницей и идеальной матерью его детям. Об этом его идеале женщины с некоторой иронией пишут почти все биографы Альфреда, упоминая о том, что в стихах он писал о «высочайшем экстазе слияния душ и тел». А между тем он уже приближался к своему сорокалетию – возрасту, когда вроде бы пора прощаться с романтическими грезами юности.
Многие его деловые партнеры были уверены, что он женат, и просили в письмах и при встречах передать свое почтение мадам, миссис или фрау Нобель. Так, в канун Нового 1872 года его американский адвокат Альфред Рикс отправил поздравления с праздником, приложив к ним семейные фото, и попросил в ответ фото Нобеля с женой. «Моя жена, когда я найду существо, готовое разделить со мной кочевую и рискованную жизнь, будет счастлива обмениваться фотографиями с госпожой Рикс, однако пока я холостяк, хотя и вопреки собственной воле», – ответил на это Нобель своему тезке.
Те годы были необычайно удачными для Альфреда с деловой точки зрения. Достаточно сказать, что к концу 1873 года он значился соучредителем 15 заводов в разных странах Европы, а также в США. В Италии такой завод находился в расположенном неподалеку от Турина городке Авильяна, и здесь Нобель столкнулся с весьма неприятной ситуацией: многие итальянцы были уверены, что он является плагиатором, поскольку честь открытия нитроглицерина принадлежит их соплеменнику Асканио Собреро, а значит, и фактическим изобретателем динамита тоже является именно он. Похоже, сам Собреро в глубине души думал точно так же и даже пытался создать собственный вариант динамита на основе тосканского песка, правда, без особого успеха. Но Нобель нашел способ успокоить бурные итальянские страсти вокруг него и его детища, назначив Собреро научным советником на своем заводе с щедрым пожизненным жалованьем, а после смерти химика установил возле завода его бюст.
Единственной страной Европы, где производство и транспортировка динамита были запрещены, теперь оставалась Франция, но здесь все было в руках главного компаньона Нобеля Поля Барба – именно он, а не кто-то другой, должен был добиться отмены запрета. И Барб энергично принялся за дело, для начала напомнив правительству Франции о заключенном им с Гамбеттой договоре 1870 года и потребовав огромную неустойку за его невыполнение. Гамбетта тоже подсуетился и стал угрожать вынести данный вопрос на рассмотрение парламента. На этом фоне Альфреду в марте 1873 года удалось добиться личной аудиенции у президента Адольфа Тьера, после чего вопрос о дальнейшей судьбе динамита был поручен специальной парламентской комиссии. В это время к игре снова подключился Барб, который пообещал председателю комиссии в случае выдачи разрешения на производство динамита акции на 100 тысяч франков в новом акционерном обществе, которое он собирается создать вместе с Нобелем. Проще говоря, Барб предложил председателю очень крупную и вместе с тем элегантную взятку, и это сработало – в глубокой тайне он скрепил свое обещание письменным договором.
Однако все правила приличия должны были быть соблюдены, а потому комиссия продолжила добросовестно работать, и лишь в ноябре 1873 года проблема динамита дошла до обсуждения в Национальном собрании. Дебаты были открытыми, так что на балконе для публики собралось немало народу. Один из депутатов, в прошлом армейский офицер, особенно настойчиво настаивал на том, что именно динамит является самым безопасным видом взрывчатки, и даже в запале пообещал принести на следующее заседание шашку динамита и поджечь ее.
«Чтобы мы все здесь взлетели на воздух!» – выкрикнул в этот момент кто-то из зрителей.
В ответ депутат заверил, что у него нет никакой тяги ни к убийству, ни к самоубийству, он просто точно знает: о чем говорит: без взрывателя динамит можно смело пытаться поджечь, но из этого ничего не выйдет; разве что выделится неприятный запах. Тем не менее заседание закончилось ничем и долгожданное разрешение на производство динамита было получено Барбом и Нобелем только в начале 1875 года, почти одновременно с принятием конституции Третьей республики.
К тому времени Альфред Нобель уже был самым настоящим миллионером и прочно обжился в Париже, который после войны с пруссаками сильно похорошел, стремительно развивался, вернул себе статус законодателя моды и вдобавок на глазах превращался в культурную столицу Европы. Как мы уже говорили, вероятнее всего, Нобель мечтал поселиться в Париже еще с того времени, когда в юности жил в этом городе, и летом 1873 года он понял, что теперь у него есть возможность реализовать эту мечту – тем более что главным признаком успеха в Париже того времени считалось именно владение особняком в том или ином престижном районе, лучше всего поближе к знаменитому Булонскому лесу.
После недолгих поисков Альфред облюбовал добротный дом постройки 1860-х годов в районе Пасси, всего в нескольких минутах ходьбы от Триумфальной арки. Четырехэтажный, с четырьмя балконами, просторным внутренним двором и местом для конюшни на четырех лошадей, сараем для экипажа и хранения сена, он продавался «всего» за 107 600 франков и был в тот год Нобелю вполне по карману. В августе 1873 года он подписал контракт на покупку и впервые в жизни стал домовладельцем. Причем по иронии судьбы дом этот значился под 53-м номером на авеню Малахов – названной в честь Малахова кургана, битва за который стала одной из самых героических страниц в истории Крымской войны, сыгравшей столь большую роль в судьбе семьи Нобелей.