А норвежский писатель продолжал удивляться: «В наше распоряжение предоставляется пароход из нобелевского флота для поездки к керосиновым источникам в Балаханах. И не в первый раз этот большой пароход фирмы вез туда посетителей, это делается постоянно из года в год с большой готовностью и не считается событием. С нами поехало несколько любезных скандинавов, которые все объясняли нам»[49].
К 1899 году невообразимый масштаб нефтедобычи на западном побережье Каспийского моря мог сразить наповал любого заглянувшего «на огонек» гостя или туриста. К тому периоду потребление нефти и получаемых из черного золота нефтепродуктов (прежде всего того же керосина) в качестве товаров массового потребления уже полвека было востребовано на российском и мировом рынке. В Черном городе нефть била ключом, а вместе с ней и сама жизнь порой закипала от бурления и бурения. Но так было не всегда, а только, как мы выше уточнили, с середины XIX века.
Конечно, на Кавказе, как, впрочем, и во многих других местах планеты, нефть была известна с древних времен. Апшеронский полуостров своими «вечными огнями» – горящими газовыми факелами, выходящими из недр на поверхность земли, – привлекал внимание древних жителей Востока, видевших в огнях проявление божества. Азербайджанские феодалы пользовались неочищенной природной нефтью для смазки осей в арбах, тяжелых двухколесных телегах, и для освещения своих домов глиняными лампами. Кроме того, они нередко сдавали нефтяные колодцы на откуп.
В 1723 году, с переходом Бакинского ханства к России, прозорливый Петр Великий тут же обратил внимание на Баку и его нефтяные источники как на край, где может развиваться прибыльная торговля с Востоком. В приказе генералу Матюшкину русский император громогласно повелевал: «Белой нефти тысячи пудов или сколько возможно прислать, да поискать здесь мастера». Однако Баку во владении русских тогда находился недолго, да и сам Петр скончался в 1725 году. При Анне Иоанновне город опять отошел Персии и только после «грозы двенадцатого года», в 1813 году, Бакинское ханство, как и весь север Азербайджана, снова были присоединены к России.
Английские путешественники и русские академики в XVIII веке не раз описывали Баку и его окрестности. Наблюдали, как «сии благоговейные люди из Индии ходят для спасения к сему неугасимому огню в Баку и там воздают свое со страхом соединенное почтение вечному существу», а также строят для жрецов высотой от 12 до 20 футов храмы со сводами. Имелись в виду адепты древней зороастрийской религии, поклонявшиеся «вечным огням». Часть их храмовых построек сохранилась, между прочим, до ХХ века.
К слову говоря, на Каспийском море выход и выброс подземных газов на поверхность происходит и по сегодняшний день. Это любопытное явление можно наблюдать у южного выезда из Баку в районе Биби-Эйбата. Бросив в этих живописных местах на поверхность воды пучок зажженной пакли, можно увидеть, как пакля вспыхивает ярким пламенем за счет выступающего с морского дна газа, что в вечернее время и особенно ночью выглядит красиво и таинственно.
Неоднократно упомянутый нами промышленник Кокорев, один из основателей «Бакинского нефтяного общества», преобразовывая и совершенствуя предприятие своего первого завода в Сураханах, одним из первых стал проводить опыты над сырой нефтью, наладил процесс химической очистки и раньше других получил из перегнанной нефти светлый продукт. Так был основан первый керосиновый завод в Баку. Уже в 1863 году отлаженное производство завода Кокорева начало перегонять нефть и доставлять керосин в города России, составляя нешуточную конкуренцию жадным владельцам американских корпораций, не упускавшим из вида необъятный российский рынок.
В 1872 году на территории Баку насчитывалось уже 23 керосиновых завода, но потребность в этом ценном продукте в Российской империи по-прежнему была столь высока (и продолжала стремительно расти), что суммарного объема добычи – на тот момент полмиллиона пудов в год – предприятиям не хватало. И привозной керосин из Штатов продолжал повсеместно пользоваться высоким спросом.
Благодаря отмене откупов и установлению акциза с керосина (хотя он взимался в крайне несовершенной форме, по емкости перегонных кубов, и 15 сентября 1877 года был благополучно отменен) российская нефтяная промышленность с этого момента уверенно шагнула вперед. Цены на керосин вследствие внутренней конкуренции и обилия производств пошли на спад. Устойчивую защиту внутреннего производства от внешней конкуренции дали таможенные пошлины, которыми облагался зарубежный керосин.
Первую (1871) и вторую (1872) буровую на Апшеронском полуострове удалось построить тому самому Ивану Минаевичу Мирзоеву, о деятельности которого ходили легенды и к кому на его мощные нефтяные фонтаны как на диковинные туристические объекты люди приезжали посмотреть, как на экскурсии. Мирзоев был первым прогрессивным промышленником, который стал бурить скважины по американской технологии (а именно буровой платформой с раздвижными ногами для бурения), в то время как рабочие на других промыслах по старинке копали землю киркой и лопатой и собирали нефть в кожаные мешки. В 1873 году буровых скважин на полуострове было 17, за три следующих года их количество перевалило уже за 100, но с молниеносной скоростью роста новых скважин пришло и обесценивание нефти – с 45 копеек за 1 пуд до 2–3 копеек.
Неожиданное для всех без исключения бакинских промышленников кратное снижение стоимости добытого сырья повлекло за собой перерасчет доходов и расходов. Предприятиям для обустройства и развития заводов требовались большие капиталы, а ресурсы по принципу шагреневой кожи сокращались. Сложилась парадоксальная ситуация, первый промышленный кризис в Баку, когда спрос на нефть и нефтяные продукты повсеместно возрастал, а развитие отрасли замедлилось или даже забуксовало на месте.
Роберт Нобель горячо уверовал – в этом заключался один из секретов успеха каждого из братьев на избранном ими поприще, – что у бакинского нефтяного дела большое, грандиозное, «светлое» (любимое прилагательное братьев Нобель, когда речь заходила о добыче нефти) и выгодное в денежном измерении, что являлось для них, пожалуй, главным критерием, будущее.
Понимание сложившейся кризисной ситуации в отрасли в целом, анализ использования конкурентами примитивных методов и техник производства поставили перед Робертом и его командой химиков, строителей и инженеров конкретную цель – в обозримом будущем вывести производственный цикл на уровень самых современных методов добычи. Широким шагом прогресса шагнуть в ногу с опережающим темпом развития новых технических и технологических возможностей мировой промышленности.
После приобретения в марте 1874 года нефтяного участка и завода[50] у Льва де Бура и добиваясь независимого положения, в первую очередь в глазах Людвига и Альфреда, Роберт взялся перестраивать завод. Экспериментируя с имевшимися на тот момент передовыми технологиями, на ходу приспосабливаясь к местным условиям и не боясь допустить просчет и понести убытки, он стал активно производить пробное бурение[51]. Собственных ассигнованных денег и первоначальной финансовой поддержки Людвига ему при этом не хватало, а опережающим темпом развивать завод, оставляя позади себя конкурентов, можно было только при существенных финансовых вложениях.
Тем не менее, не отчаиваясь и вооружившись вдохновением, техническими идеями, советами и моральной поддержкой братьев, Роберт, не ожидая манны небесной, в прямом смысле слова «зарылся» в текущие дела завода и уже в апреле 1874 года с энтузиазмом докладывал Альфреду в Париж: «Бурение идет быстро. Я уже проник на 170 футов, и нефть начала показываться. С глубиной растет ее качество».
При этом миновать бюрократические кабинеты и бумажную волокиту при запуске производства, тем более такого сложного и удаленного, никому в России ни в какие времена не удавалось. По административным причинам и из-за практических трудностей работа по запуску и дальнейшему расширению завода потребовала намного больше времени и средств, чем Роберт первоначально рассчитывал. Весной 1876 года он сетовал в письме Альфреду: «Выполнение моей программы на этом Востоке идет медленно, ибо трудностей так много, что в Европе никто не может иметь даже отдаленного представления об этом. Как правящие круги, так и мои конкуренты начинают понимать, что я веду свое дело совершенно иначе, чем здесь привыкли. Если первые уделяют мне много внимания, то вторые прилагают все усилия, чтобы учинять мне вред».
Надо отдать должное, что, даже жалуясь, Роберт упорствовал, экспериментировал, шел вперед и не отступал, проводя буровые работы и регулярно перестраивая свое крохотное предприятие. Не имея практических знаний о дистилляции керосина, в самое короткое время он не только освоил и наладил процесс получения продукта, но, по его словам, «даже смог усовершенствовать его». Среди прочего, Роберт одним из первых в Баку стал использовать каустическую соду для очистки керосина по методу «короля серы», немецкого химика Германа Фраша[52]. При этом он был в полном восторге от самого себя и своей гениальности и, захлебываясь от этого восторга, писал Людвигу в Петербург: «Помимо чувства большого превосходства перед всеми здешними, я ощущаю всю силу, необходимую для превращения этого дела в нашу монополию. Я убежден, что через несколько лет все производство керосина в России будет в наших руках. А когда будет построена железная дорога из Баку в Поти, нам откроется весь мировой рынок».
К осени 1876 года Роберт добился получения высококачественного керосина, способного дать фору монополистам из США. Кроме того, с первого годового цикла он научился экономить, извлекая прибыль буквально из «отходов». Вот лишь один пример его прозорливости и смекалистости. После дистилляции керосина скапливалось большое количество нефтяных остатков, которые местные жители и промышленники называли мазутом – от арабского слова «мазулат», то есть «отходы». В то время как нетерпеливые нефтедобытчики сливали мазут на землю или тупо сжигали, выбрасывая деньги на ветер, Роберт первым стал строить резервуары для нефтяных остатков. Пройдут годы, и мазут в качестве топлива завоюет широкое признание. За 10–15 п