А 5 февраля 1880 года в Зимнем дворце Санкт-Петербурга прозвучал сильный взрыв, от которого погибли и были ранены десятки солдат в караульном помещении. Как выяснилось в ходе расследования, целью взрыва было убийство царской семьи, для чего работавший во дворце плотник – на самом деле народоволец Степан Халтурин – пронес в свою каморку под царской столовой больше 100 килограммов динамита. Динамит этот был тайно провезен в Россию из Швейцарии, что не избавило Людвига как брата и полномочного представителя Альфреда в России от объяснений с охранкой. Затем ему ясно дали понять, что после случившегося о строительстве в России динамитного завода не может быть и речи – по крайней мере в ближайшее время.
Кстати, для создания той бомбы, от взрыва которой 1 марта 1881 года погибнет Александр II, народовольцы как раз использовали другое изобретение Нобеля – гремучий студень.
Начало 1880-х годов ознаменовалось для Альфреда Нобеля и целым рядом других неприятностей. Но прежде, чем продолжить о них разговор, следует сказать, что именно в середине 1870-х в личной жизни изобретателя динамита произошел целый ряд драматических событий, причинивших ему не только новую боль, но и немалую радость.
Глава шестая«Папик»
Нобель хотел дать Софи образование и обучить французскому языку, но из этого ничего не получилось. Софи больше всего ценила дорогие привычки и роскошную одежду, так что скоро влюбленность Альфреда превратилась в отеческую заботу.
Как известно, «папиками» в наши дни принято называть солидных пожилых бизнесменов, берущих к себе на содержание в обмен на «интим» молоденьких девушек. Обычно к таким отношениям принято относиться если не с презрением, то уж точно с иронией. Последняя, разумеется, обращена по адресу бизнесменов, вознамерившихся поиграть в молодость и то ли не сознающих своего возраста, то ли решивших, что они вполне могут им пренебречь. Но история отношений Альфреда Нобеля и Софи Гесс показывает, какую серьезную жизненную драму подобный роман может нести для самого «папика», которого не стоит спешить осуждать и над которым вряд ли стоит иронизировать – если, конечно, вы знаете цену подлинным человеческим чувствам.
Впрочем, история этого романа многие годы хранилась в тайне, так как почему-то считалось, что он не делает чести Альфреду и даже пятнает его светлую память. Только в 1940-х годах, незадолго до смерти, верный ассистент, секретарь и поверенный Нобеля Рагнар Сульман решил предать эту тайну огласке, справедливо сочтя, что без ее оглашения образ Альфреда Нобеля окажется для истории неполным.
Р. Сульман отмечает, что этот странный роман вспыхивает вскоре после того, как Альфред Нобель потерпел фиаско в отношениях с Бертой Кински, которая вроде бы вполне подходила ему и по возрасту, и по интеллекту, и по самому складу души. Какими бы мотивами ни был обусловлен отказ Берты, он, безусловно, не просто больно ударил по самолюбию Альфреда, но и еще больше понизил его самооценку и усилил сидевший в нем на уровне нервоза комплекс неполноценности. Именно в этот момент в его жизни появилась Софи Гесс, видимо, не скрывавшая того, что готова «подарить свою юность и любовь» мужчине, который, в свою очередь, будет готов за это хорошо заплатить.
Вот как описывает начало этих взаимоотношений Рагнар Сульман: «На небольшом элегантном курорте Баден-бай-Вин, расположенном к югу от Имперского города на Дунае, летом или осенью 1876 года он познакомился с Софьей Г., двадцатилетней еврейской красавицей из небогатой венской семьи. Ее отец, владелец мелкой агентской фирмы, с трудом мог содержать жену и четырех дочерей. Чтобы материально поддержать семью, девушка поступила на работу в маленький курортный магазин, кажется, цветочный. Там, скорее всего, Нобель и встретился с ней впервые. Он был поражен ее юной красотой и очарованием. Они разговорились. Выслушав ее историю, он проникся сочувствием и обещал девушке добиться лучшего места в жизни. С этого началось знакомство, которое для Нобеля начало приобретать все более романтический характер. Развитие отношений между ними, по сути, очень разными людьми, прослеживается в их письмах друг к другу…»[61]
И далее: «Если попытаться составить портрет Софи Г. на основании писем и событий ее жизни, то можно представить себе юное и прелестное существо, веселое и подвижное, непредсказуемое и немного легкомысленное, впрочем, вполне типичное для определенного слоя старой веселой Вены, который мечтает подняться наверх, чтобы погреться в сиянии более элегантного мира, но так, чтобы при этом не прикладывать слишком много труда и чрезмерных усилий. Воспитание Софи оставляло желать лучшего. К примеру, уроки французского языка, несмотря на постоянные призывы Нобеля к упорным занятиям, она забросила просто из-за лени.
Чем же объяснить, что Альфред Нобель, человек в высшей степени интеллигентный и культурный, мог увлечься, даже влюбиться в эту прекрасную, но бездарную и ленивую маленькую куклу? Можно предположить, что ей безмерно льстило его доброе отношение, возможно, что она даже была благодарна и тронута, стараясь взамен выглядеть еще привлекательнее, чтобы развлечь его и развеселить. В своих письмах он временами сравнивал ее с маленькой птичкой. Возможно, ее щебетание, по крайней мере, на время смягчало приступы его меланхолии и грусти. Но позднее различие их темпераментов, напротив, станет обстоятельством, углубившим его депрессию и усталость от жизни»[62].
Что здесь является правдой, а в чем Рагнар Сульман, скорее всего, ошибается?
Прежде всего, в этой истории, безусловно, поражает национальность Софи. Альфред Нобель, как мы уже говорили, не раз позволял себе в жизни весьма нелицеприятные антисемитские высказывания. Но нельзя не обратить внимания, что при этом в двух из известных нам четырех женщин, к которым он испытывал подлинно глубокие чувства – Саре Бернар и Софи Гесс, – текла еврейская кровь.
В то же время и та и другая с точки зрения иудейской традиции не считались еврейками – обе были крещеными, то есть порвавшими с верой предков, а значит, и со своим народом. О том, что Софи была крещена, говорит хотя бы то, что в какой-то момент Альфред явно подумывал о том, чтобы на ней жениться, а затем она венчалась со своим избранником в церкви. Но для Альфреда и большинства окружающих она, безусловно, оставалась еврейкой.
И. Карлберг выяснила, что когда Софи было пять лет, ее мать умерла при родах, а новая жена отца оказалась классической злой мачехой из сказки, так что Софи, и в самом деле, не окончила школу и с раннего возраста должна была обеспечивать себя сама, что во многом и сформировало ее характер, мировоззрение и жизненные устремления. Наконец, на момент знакомства с Нобелем ей было не 20 лет, как она сказала Альфреду, а 25 или 26. Желая привлечь к себе состоятельного немолодого господина, она намеренно занизила свой возраст, и это была ее роковая ошибка: Нобелю было 43 года, и разницу в 23 года он счел и в самом деле огромной, делающей их брак невозможным. В то же время знай Альфред, что реальная разница составляет 17 лет, он, возможно, думал бы по-другому.
Не верит Карлберг и в версию о том, что роман Альфреда и Софи начался со знакомства в цветочном магазине, – ей кажется маловероятным, что такой человек, как Нобель, начал бы заигрывать с продавщицей цветов, хотя она и признает, что исключать подобное нельзя. Но, говорит Карлберг, осенью 1876 года Нобель лечился не в Баден-бай-Вин, а в Карлсбаде (Карловых Варах). Но что, собственно говоря, это меняет? Карловы Вары еще ближе к Вене, и Сульман вполне мог перепутать курорты.
Тем не менее Карлберг настаивает, что знакомство Альфреда и Софи произошло не в 1876 году в Австрии, а чуть позже, весной 1877 года, в Берлине, куда Альфред приехал, чтобы провести с Людвигом переговоры по поводу своего участия в бакинском проекте. Причем Софи была представлена Альфреду как близкая подруга Ольги Бетгер – дочери его делового знакомого Людвига Бетгера. Подтверждение этой своей версии Карлберг видит в том, что первое письмо, отправленное Альфредом Софии Гесс, датируется первой половиной 1877 года, и, судя по нему, до физической близости между ними дело на тот момент еще не дошло.
«Моя дорогая, милая, маленькая девочка! – пишет Альфред Нобель. – Уже перевалило за полночь, и только теперь директора закончили третье за сегодняшний день заседание. То, что занимает нас, все та же старая история, Тебе хорошо известная. Завтра мне предстоит ехать в Пресбург[63], где мое присутствие крайне необходимо. Мне представляется, что все дела здесь ужасно запущены, и мне нужно бы остаться подольше, если бы только не было бы все это столь противно моему существу. Но в обществе этих господ мне не по себе, я мечтаю скорее выбраться отсюда домой. При первой же возможности я телеграфирую или напишу Тебе, где и когда мы сможем встретиться; до того же посылаю Тебе тысячу сердечных приветов и желаю Тебе всего самого лучшего, Твой преданный друг Альфред».
Из этого письма ясно следует, что 43-летний Альфред страстно хочет увидеть в новой знакомой ту самую женщину, с которой он может откровенно делиться своими проблемами и которая лучше, чем кто-либо другой, его поймет и утешит. Он, по сути дела, как и многие до и после него, придумывает себе Софи такой, какой он хочет ее видеть, не понимая, что она таковой не является и никогда не сможет ею стать.
Но дальнейшее сближение между Альфредом, нуждавшимся в женщине во всех смыслах этого слова, и Софи было неотвратимо, и в сентябре 1877 года он появляется в Вене, где все и происходит. Но так как Нобель был уверен, что Софи только двадцать, то есть по законам Австро-Венгерской империи она еще несовершеннолетняя, он спешит оградить себя от возможного обвинения в совращении слишком юной девицы. И Софи охотно подписывает следующую записку: «Настоящим заверяю, что господин Нобель уговаривал меня вернуться к моему отцу в Цилли и что не его вина, если я этого не сделаю. Вена, 10.09.77 Софи Гесс».