Но капитала, которым он на тот момент обладал, ни на какое приличное жилье в шведской столице не хватило бы. Роберт обратился к Людвигу с просьбой продать десять своих паев в товариществе, аргументируя это тем, что «с одной стороны, очень больно отказываться от этих превосходных ценных бумаг, с другой – мой больной характер требует определенного покоя, чего вряд ли возможно достигнуть иным образом».
В следующие сезоны 1882 и 1883 годов Роберт снова колесил по курортам Южного Тироля, Карлсбада, Мерано, воздвигая глухую стену между собой и близкими, чтобы снова бороться с ипохондрией и недугами, больше надуманными, чем реальными. Имения он к тому времени еще так и не приобрел, и Паулина с детьми продолжала тесниться в арендованной квартире в Стокгольме. Дело сдвинулось с места лишь в конце зимы 1884 года, когда Роберт выписал из Петербурга очередное большое количество паев «Бранобеля» и крупную сумму наличных, а также попросил бакинскую контору отправить хранимое у них завещание в Стокгольм.
Обнаружив в прессе в феврале 1884 года объявление о продаже «большого имения с прекрасным местоположением»[67] вблизи от железнодорожной станции и пароходной пристани площадью в тысячу гектаров пахотных и пшеничных земель по цене в 350 тысяч шведских крон он наконец принял решение о покупке. К концу весны 1884 года Роберт и Паулина уже справили новоселье, пригласив в гости практически все семейство Людвига из Петербурга, за исключением, пожалуй, только Эммануила. Из письма на имя Альфреда Тернквиста в Баку видно, как меланхолическое состояние хозяина имения волшебным образом отступило и день новоселья в Йето «был настолько приятным, что, наверно, сохранится у каждого в уголке памяти. Однако больше всего этому способствовали природная красота и отличная погода, из-за чего у всех было умиротворенное и веселое настроение».
С того этапа, по сути заката жизни Роберта, началась его «сельская идиллия» в Йето, где первые пять лет после покупки они с супругой проводили только короткие летние месяцы, а с 1889 года переселились туда навсегда. Роберт вкладывал немало сил и средств в постоянное улучшение бытовых условий огромного имения. Сохранились чертежи и схематичные планы, свидетельствующие, как он собственноручно продумывал систему огородных теплиц, кирпичную кладку печи в гостиной и многое другое.
К моменту переезда в Йето Роберт попрощался с Россией навсегда, и лишь однажды проездом ему довелось туда вернуться – летом 1888 года, когда он прибыл в Баку на пару дней для проведения встреч с акционерами. Но после этого до самой своей смерти деятельность «Бранобеля», к созданию которой он имел прямое отношение, его не занимала. Роберту достаточно было наблюдать за успехами партнеров со стороны, оставаясь в доле и сохраняя за собой положенные по договору активы и ценные бумаги.
Пока Роберта «штормило» и на эмоциональных качелях бросало из стороны в сторону, из страны в страну; пока он окончательно не нагулялся по свету и не переселился в Йето, всю первую половину восьмидесятых годов Людвиг бился за место под солнцем. Но, в отличие от Роберта, бился не только для себя, а для удержания предприятий на плаву, для увеличения их капитализации, от доходов с которой, между прочим, зависело больше двух тысяч семей их сотрудников.
Зимой 1882 года место управляющего бакинским отделом «Бранобеля» занял старинный друг Людвига Густав Тернудд. Густав был приглашен с Выборгского механического завода, где занимал должность технического директора; 15 лет он прослужил на Выборгском машиностроительном заводе, изготовляя паровые суда и оборудование для многочисленных лесопилок. Уже после первых месяцев, проведенных на Кавказе, Тернудд скажет: «Между прочим, мои будущие перспективы сотрудничества с Людвигом Нобелем столь обещающи и грандиозны, что, похоже, никогда мне не придется пожалеть о том дне, когда я покинул Выборгский завод. <…> Говорим ли мы о деньгах – это миллионы, говорим ли мы о фабриках – это миллионы! Производственная мощь существующих заводов будет удвоена, и будут построены новые заводы для новых, еще не произведенных продуктов!»
К воспоминаниям Тернудда мы еще обратимся при описании строительства поселка «Вилла Петролеа», которое осуществлялось на глазах Густава с лета 1882 года. В «Бранобеле» он проработает до 1888 года, после чего по сугубо личным и семейным обстоятельствам[68] вынужден будет вернуться в Финляндию. К моменту его вступления в должность управляющего в товариществе числилось более сотни служащих и, как мы уточнили, две тысячи рабочих. Справедливая система распределения прибыли, которую Людвиг когда-то ввел на своих заводах в Петербурге и Ижевске, действовала по тем же принципам и на «Бранобеле», с той лишь разницей, что компания в Баку являлась акционерным обществом. В книге «25-летие Товарищества нефтяного производства Бр. Нобель» утверждалось: «Кроме текущего содержания, на основании параграфа 56 Устава Товарищества, 40 % чистой прибыли, сверх 8 % на капитал, назначается в вознаграждение членов Совета Правления и служащих».
За 1881 год дивиденды составили 25 %, а прибыль после амортизации – 164 тысячи рублей. Директора, учредители, акционеры разделили между собой 506 тысяч рублей, «что является приличной суммой», – с чувством гордости повторял Людвиг. Как и на многих других объектах, которыми он талантливо руководил, в Черном городе и Балаханах были открыты избы-читальни и технические школы, а на промыслах построены жилые дома и созданы комфортные условия для отдыха рабочих. Но об этом ниже.
Ко времени своей очередной поездки в Баку и Царицын Людвиг взял (зимой 1882 года) кредит в размере одного миллиона рублей с процентной ставкой на два процента выше дисконтной, выданный ему купцом первой гильдии, известным банкиром Горацием Гинцбургом. В качестве гарантии были заложены нефтяные акции на такую же сумму. В случае, если кредит не будет погашен к 1 апреля 1883 года, Гинцбург имел право выкупить акции, чего Людвиг, разумеется, хотел избежать, не желая впускать посторонних акционеров.
Ранее неоднократную помощь товариществу оказывал Альфред Нобель, еще в 1881 году предоставивший полмиллиона шведских крон аванса верфи Мутала на строительство новых танкеров. Летом 1882 года он по собственной инициативе перевел товариществу крупную сумму через Банк Франции (Banque de France) и Лионское кредитное общество (Credit Lyonnais). Несмотря на столь ощутимую финансовую поддержку Альфреда, дефицит капитала «Бранобеля» достиг, по его словам, «крещендо», что привело к новым вызовам и кризисным ситуациям уже в январе 1883 года.
Неустойчивое положение бакинской компании Альфред считал «достаточно серьезным» для беспокойства, и в начале того же года он одолжил «Бранобелю» еще один миллион рублей. «Возможно, я слишком сгущаю краски; но если вы, столь скоро после поступления нового капитала, пребываете в некотором затруднении, то что можно ожидать в течение оставшегося года, когда впереди одни расходы и никаких доходов?»
Его обеспокоенность происходящим была столь сильна, что в феврале 1883 года он поехал в Петербург с целью обсудить с Людвигом стратегию развития компании. Это было первое посещение Альфредом российской столицы за 12 лет. Визит ознаменовался пламенными спорами братьев, с самого начала представлявших два разных подхода к ведению крупного бизнеса. Альфред был предпринимателем, капиталистом, привыкшим управлять год от года растущими в капитализации международными предприятиями. Людвиг был по складу производственником, «хозяином» завода, который предпочитал сохранить дело в руках семьи и своей команды, считая, что спекуляциями на фондовом рынке и игрой на бирже должны заниматься «те, кто не годится для чего-нибудь по-настоящему полезного». Да и характеры у братьев были тоже разные: прирожденный пессимист Альфред по любому поводу и без любил сгущать краски, в то время как Людвиг во всех проблемах видел возможности и вдохновлялся новыми вызовами и трудностями.
«…в Петербурге я нашел финансовое положение довольно запутанным, почти угрожающим, несмотря на огромные ресурсы Людвига, – с печалью сообщал Альфред Роберту. – Видимо, вы строились слишком быстро, не учитывая потребности в огромных оборотных капиталах для дела, которое первые семь месяцев в году только ест и ничего не приносит».
Размахивая кулаками и экономическими расчетами перед глазами Людвига в Петербурге, Альфред заставил брата «вычеркнуть» из бюджета на 1883 год проекты, которые, по его мнению, можно было отложить на потом (это касалось проектов постройки школы, клуба, новых жилых домов и парка, прокладки трубопровода для пресной воды и т. п.). По мнению Альфреда, отсрочка была необходима для консолидации позиций компании. «Я внушил всем им здоровый страх перед бюджетным дефицитом, – с победным ощущением своей правоты сообщал Альфред Роберту, – и теперь Людвиг вычеркнул целый ряд новых сооружений, которые уже начаты, но вполне могут подождать до следующего года».
Критикуя методы управления товариществом, Альфред, «несмотря на малые или большие тучи, которым вскоре надлежало рассеяться», не мог не отдать брату должное восхищение громадной работой, которую Людвиг проделал за прошедшие годы. «Поистине гигантская работа, 99 процентов бремени которой лежало на тебе, и выполненная точно и последовательно в соответствии с великим планом и без малейшей нерадивости». Повторим, что Альфред в ходе переговоров ставил брату в укор только отсутствие или неполноту финансовой грамотности, не подвергая ни малейшему сомнению его исключительные знания и опыт в производственных процессах.
Людвиг согласился сократить бюджет «Бранобеля» на 1883 год, а Альфред в качестве еще одного доброго жеста воли, спасая компанию, выставил долговое обязательство в размере четырех миллионов франков до истечения года, в дополнение к уже выплаченному миллиону. Процентная ставка, которую он выставил «Бранобелю», была такой же, как и та, которую Альфред сам платил в Париже по собственным займам по делам динамита.