Нобели работали на рынке открыто, что называется, в белую, они сами много раз предлагали сотрудничество другим бакинским производственникам пока прокладывали нефтепроводы, строили суда и баржи и т. д., поэтому предложение Ротшильдов встретиться и поговорить приняли без задней мысли, назначив переговоры в Париже на май 1884 года. Во французской столице на переговорах «Бранобель» представляли Альфред Нобель, Михаил Белямин[70] и финансовый советник Людвига, швед Ивар Лагерваль[71]. Ротшильдов представлял только Жюль Арон, главный инженер парижского дома «Братья Ротшильд», наделенный чрезвычайными полномочиями.
Буквально накануне переговоров и явно в их преддверии была проведена оценка активов Людвига, по результатам которой решено было увеличить уставный капитал «Бранобеля» до 20 миллионов рублей. Людвиг, подумывая о новых вложениях в Баку и Батуме в размере пяти и более миллионов, поручил своим представителям в Париже обсудить с Ротшильдами продажу 25 процентов акций товарищества, нацеливаясь получить часть этой огромной суммы от продажи акций Ротшильдам, а остальное – за счет выпуска облигаций.
Ж. Арон, пожелавший от имени Ротшильдов заполучить контрольный пакет акций «Бранобеля», получил отказ, и обе стороны остались при своих. Уточним, что Ротшильды отнюдь не претендовали на полное завладение товариществом. Они считали Людвига с его опытом и связями незаменимым руководителем, отдавая должное его профессионализму. Тем более к 1883 году – и это станет триггером к переговорам в Париже в мае следующего года – американский керосин был фактически вытеснен с российского рынка. Ротшильдам просто надо было что-то быстро решать, чтобы сохранить активы на Кавказе и использовать их в конкурентной схватке с таким сильным противником, как американская «Стандарт ойл».
Факты остаются фактами – спустя несколько повторных попыток переговоров «Бранобеля» с Ротшильдами и спустя десять месяцев после первой встречи в Париже, в марте 1885 года Людвиг сообщил Альфреду, что диалог окончательно прерван. Опыт переговоров с Ротшильдами научил Людвига многому. Во-первых, убедил его в необходимости реструктуризации компании, чтобы выжить на мировом рынке. Стараясь на будущее обезопасить компанию и акционеров от подобных «деловых» предложений, Людвиг станет искать и находить новые источники средств для капиталовложений. Во-вторых, он проведет переговоры в Берлине с представителями общества «Дисконто-Гезельшафт», которое сможет выкупить облигационный заем «Бранобеля» на пять миллионов рублей в Российском государственном банке сроком на десять лет, предоставив также кредит на два миллиона под залог сырой нефти. Помощником Людвига в переговорах с немецким банком станет его надежный финансовый советник, тот же Ивар Лагерваль.
«Я считаю соглашение с дисконтным банком в Берлине в высшей степени выгодным и успокаивающим, с чем должен тебя поздравить, ибо тебе необходим покой, которого ты до сих пор не мог себе позволить», – писал тогда Альфред Людвигу. С немецкой стороны переговоры вел Луис Бергер, политик и банкир, член немецкого парламента, лучше других знакомый с российскими реалиями и условиями. Уже летом 1886 года Бергер сменит Альфреда Нобеля в совете правления товарищества «Бранобель».
Помимо прочего, после переговоров Людвиг предпринял ряд шагов (мы помним, что вызовы всегда делали его только крепче), в том числе перезаключил контракты со своими агентами и в России, и в странах Европы. Заведовать торговым отделом в головной конторе «Бранобеля» он назначит Георга Гиссера, опытного финансиста, состоявшего в правлении нескольких русских банков и успешно возглавлявшего в Петербурге транспортную компанию «Шенман и Шпигель». Благодаря Гиссеру в Австрии будет создана торговая организация «ЭНИГ» с правом торговли нефтепродуктами «Бранобеля» в Швейцарии и Южной Германии.
Вскоре после создания «ЭНИГ» Людвиг заказал на шведской верфи Мутала океанский пароход «Петролеа», призванный совершать регулярные рейсы в Балтийское море, доставляя нефтепродукты в Бельгию, Скандинавию и Германию. Параллельно с началом строительства парохода в Стокгольме, немецком Любеке, польском Свинемюнде, Копенгагене и Антверпене были оборудованы крупные склады. По Черному морю начали курсировать вместительные суда «Фергюсон» и «Свет», принадлежавшие «Российскому обществу пароходства и торговли» и впервые доставившие в 1885 году груз бакинской очищенной нефти в Лондон.
Больше всего спроса на нефтепродукты «Бранобеля» по-прежнему было в России, но за ней шли Англия, Германия, Бельгия, Швеция, Дания. Гиссер, потирая руки, подумывал о дальнейшем экспорте еще больших объемов керосина и сырой нефти, когда самый крупный игрок на международном нефтяном рынке «Стандарт ойл» намеренно обрущил цены. Американские монополисты и магнаты могли позволить себе снижение цен до уровня, разорительного для других компаний. Это была уловка, к которой они в случае необходимости до и после этого прибегали многократно.
Резкое падение цен тут же сказалось на сбыте продукции «Бранобеля», и ни о какой экспансии уже не было речи. Вставляя Нобелям палки в колеса, американцы стали прибегать к саботажу, распространению слухов и подкупу. В Англии «Стандарт ойл» будет мешать Нобелям тем, что учредит «Англо-американскую нефтяную компанию» (Anglo-American Petroleum Company). В Германии (Бремен) заключит соглашение о создании дочерней компании «Дойче-американише петролеум АГ» (Deutsche-Аmerikanische Petroleum A.G.), совместного предприятия с немецкими коммерсантами Вильгельмом Ридманном, Францем и Карлом Шютте. Это предприятие выступало в роли представителя «Стандарт ойл» в Германии, занимаясь продвижением на рынке его продукции. При этом нефть реализовывалась под маркой DAPOL, а бензин американского производства – под маркой DAPOLIN.
На протяжении десятилетий между «Стандарт ойл», «Товариществом братьев Нобель» и Ротшильдами почти непрерывно происходили подковерные игры, переговоры и ценовые войны. Их составной частью, как мы увидим дальше, стали не только сплетни, шпионаж на предприятиях, судебные тяжбы, но и террор и даже вооруженные конфликты. Поневоле хочется процитировать «Капитал» Карла Маркса: «Нет такого преступления, на которое капитал бы не пошел ради 300 % прибыли».
Завершая эту главу, нам хотелось бы рассказать читателям еще об одном эпизоде, связанном со строительством Закавказской железной дороги.
В гору к Сурамскому перевалу, расположенному между Баку и Батумом на высоте 950 метров над уровнем моря, тащить груженые вагоны-цистерны было необычайно трудно, и российское правительство в марте 1886 года пошло на уступки, разрешив Нобелям строительство тоннеля. Карл Нобель, сын Людвига, был агентом динамитного завода своего дяди Альфреда в России, предложив всем, от кого зависело принятие решения о подрыве горы, поставить взрывчатку на объект в нужном количестве.
Обсуждая этот вопрос с Альфредом, Карл отмечал, что у государственных инженеров, не особо заинтересованных в использовании именно Альфредова динамита, «есть выбор между сжатым воздухом, нагнетаемой под давлением водой, и электричеством, которое предлагает “Сименс”». В другом письме Карл благодарил дядю за поучительные советы и возвращал полученное от него описание бурового станка конструкции Брандта, сняв себе ценную копию. «Инженеры получат еще много полезных сообщений, и таким образом будет укрепляться их доверие к нобелевскому заводу, претендующему на выполнение этого задания».
Пригодился ли при строительстве динамит Альфреда, сказать затруднительно. Известно только, что вагонов-цистерн не хватало и новая ветка железной дороги всегда была перегружена. В конце концов, Людвиг и пять крупнейших бакинских экспортеров совместными усилиями построили ветку через перевал. Ветка была пущена в 1886 году, и по ней перевозили керосин в огромных объемах. В Баку, по мнению Людвига, следовало наладить строгий контроль за перегонкой нефти и в этом с ним были согласны все заводчики, даже питавшие к нему сильную неприязнь. Правда, через 10 лет железную дорогу, на которую было положено столько средств, сил и надежд, смыло ливнем, и пришлось прокладывать ее заново, а еще тянуть нефтепровод от Баку до Батума. Но этого Людвиг уже не увидел – нефтепровод был открыт в 1903 году, спустя три десятилетия после появления на свет этой идеи.
Глава втораяАльфред – спокойный среди бурь
Человек рождается без своего ведома и своей воли. И вот он брошен в океан бытия. Нужно плыть. Жить. Быть самим собой. Выдержать атмосферное давление всего окружающего, все столкновения, непредвиденные и непредвидимые поступки, свои и чужие, чаще всего превосходящие меру наших сил. А сверх этого надо еще выдержать и свое сознание всего этого. Словом, быть человеком.
У продолжавшего обретаться во Франции Альфреда в начале 1880-х тоже хватало неприятностей. Еще весной 1880 года он получил письмо, в котором его извещали, что эмигрировавший в США лейтенант Карл Диттмар возбудил против него иск, в котором утверждалось, что именно он, а не Альфред, изобрел динамит, когда в 1866 году работал директором нитроглицеринового завода в Крюммеле.
Так Альфреду снова пришлось окунуться в грязную жижу судебной тяжбы и лихорадочно искать свидетелей, которые подтвердили бы его правоту. Его бывший компаньон Теодор Винклер, который мог бы стать на этом процессе ключевым свидетелем защиты, к тому времени уже умер, и Альфред решил сделать главную ставку на Аларика Лидбека, который, конечно же, должен был помнить, как именно создавался динамит. Процесс шел неровно, временами возникало ощущение, что судьи склоняются на сторону Диттмара, но в итоге представленные Альфредом доказательства в виде копий писем того же 1866 года и шведского патента 1864 года убедили их в правоте ответчика.