А также, само собой, проекты создания различных новых видов вооружений. В том числе «летающей торпеды», по сути дела, ракеты, несущей на себе разрушительную боеголовку, над созданием которой Альфред начал работать весной 1893 года вместе с шведским отставным офицером Вильхельмом Унге. Причем Альфред так увлекся этим проектом, что решил прибрести полигон для испытаний ракетной техники в родной Швеции. «Было бы очень жаль, если бы я сейчас испустил дух, ибо у меня в работе интересные начинания», – писал он в те весенние дни.
В апреле в Сан-Ремо прибыл профессор Каролинского института Аксель Кей, с тем чтобы согласовать с Альфредом траты из фонда имени его матери Андриетты, а Нобель поделился с ним своими идеями в области развития медицины. Сохранившиеся письма Кея жене свидетельствуют, что он был поражен не только простотой и непритязательностью великого изобретателя, разительно контрастировавших с роскошью его дома, изысканностью поданного в честь гостя обеда, винами, сигарами и всем прочим, но и оборудованием его лаборатории, а также той колоссальной творческой энергией, которую он излучал. Судя по всему, Альфред поделился с профессором Кеем своей идеей попробовать провести переливание крови у животных, перерезав артерии и соединив их напрямую друг с другом, провести детальное исследование функций селезенки, а также найти корреляцию между уровнем токсинов в моче и различными заболеваниями. Отметив, что в двух последних его прожектах было рациональное зерно, что, видимо, и подтвердил шведский профессор.
Эммануил Нобель, посетивший дядюшку в Париже летом 1893 года, также был восхищен как тем, насколько тот был в курсе новейших открытий в области медицины, физиологии, физики и химии, а заодно и всех литературных бестселлеров, так и огромным множеством замыслов в самых разных областях, которые «сыпались» из дяди, как из рога изобилия. После встречи с Альфредом он чувствовал себя опустошенным, а все окружающие люди казались ему скучными и глупыми, пигмеями по сравнению с гигантом, причем он прекрасно сознавал, что и сам является одним из этих пигмеев. Альфред между тем попросил племянника, чтобы в знак благодарности за полученное пожертвование Петербургский институт проверил бы его идеи в области медицины, не забыв добавить, что они были одобрены таким светилом науки, как Аксель Кей.
Этот период творческого подъема коснулся не только изобретательской деятельности, но и давней тяги Альфреда к литературе. Видимо, под влиянием встречи с путешественником Свеном Хедином, которому он пожертвовал 2000 франков на поездку по Азии, Нобель засел за роман «В дебрях светлой Африки», который должен был представлять собой полемику с нашумевшей в начале 1890-х годов книгой английского колонизатора Генри Стэнли «В дебрях Африки».
Художественные достоинства дошедших до нас фрагментов романа, как и все остальное литературное творчество Альфреда, оставляют желать много лучшего, однако, судя по всему, он должен был стать не столько художественным произведением, сколько его личным политическим манифестом, чем-то вроде «Долой оружие!» Берты фон Зуттнер.
Главный герой романа по имени Авенир предполагался как «альтер эго» автора. Левый либерал, он резко выступает против передачи больших состояний по наследству, поскольку «получить что-то без усилий всегда, по сути своей, вредно», и многие наследники больших состояний в итоге оказываются несчастными. Кроме того, его герой ратует за общее избирательное право для мужчин и для женщин, но тут же вводит одно важное ограничение – образовательный ценз. Таким образом, по его мнению, правом избирать и быть избранными могли только «образованные граждане». Сам Альфред, напомним, высшего образования не имел, но если был бы введен специальный «предвыборный экзамен» на общую эрудицию и уровень интеллекта, то без сомнения с легкостью бы его сдал.
Авенир также выступает за максимальную свободу прессы и президентское правление, правда, подвергающееся постоянной критической проверке губернаторов, а также за всеобщее образование и пенсионное обеспечение для детей, стариков, инвалидов и вообще людей, которые по тем или иным причинам не могут работать. Из всего этого становится понятным, почему Альфред Нобель сам себя называл «умеренным социал-демократом» – он и в самом деле был таковым, а многие идеи, изложенные в набросках романа «В дебрях светлой Африки», особенно идея достойного прожиточного минимума для всех граждан, были поистине революционными и намного опережали свое время.
Накануне 60-летия Альфреда Нобеля Берта фон Зуттнер решила использовать эту дату для того, чтобы поместить в каком-нибудь влиятельном издании большую статью о его жизненном пути и выдающихся достижениях. Но главным в статье должно было стать то, что она представила бы создателя динамита горячим сторонником борьбы за мир и ее спонсором, а это, в свою очередь, должно было способствовать росту авторитета ее движения, а заодно и привлечь к нему новых спонсоров такого же масштаба.
Для реализации этой цели Берта связала Альфреда с казначеем французского движения борцов за мир Аристидом Риффелем, который был журналистом и изобретателем в одном лице; давно уже пристально следил за деятельностью Нобеля и даже заготовил черновик юбилейной статьи о нем. Альфред согласился на встречу с Риффелем, но во время встречи они в основном говорили об изобретениях, способствующих прогрессу человечества. Когда разговор зашел о перспективах воздухоплавания, Риффель заговорил о воздушных шарах и дирижаблях, но Нобель и тут продемонстрировал свою прозорливость, заявив, что верит в будущее аппаратов тяжелее воздуха, которые подобно птицам, будут летать с огромными скоростями с неподвижными крыльями. Впоследствии эта полемика между ними продолжилась в переписке, и Альфред Нобель настаивал на своем. «То, что могут птицы, может сделать и человек», – написал он в одном из этих писем.
В итоге статья была опубликована в «Ле Фигаро» 16 ноября 1893 года, уже после дня рождения изобретателя, но зато на самом почетном месте – в левом углу первой страницы, так что не заметить ее было невозможно. Статья, увы, получилась плохая – слишком паточная, пафосная, отдающая откровенным заказом и лизоблюдством.
Это было время, когда в Европе анархисты совершали один кровавый теракт за другим, но так как они по своим взглядам были близки к социал-демократам, то последние (включая Берту фон Зуттнер) отнюдь не спешили их осуждать за эти преступления, а левые издания пусть не напрямую, но косвенно даже выражали им свою поддержку. Однако консервативные газеты ратовали за жесткую борьбу с террором и одновременно за ограничение использования динамита, из которого изготавливалось большинство бомб для терактов.
Так как для Риффеля, находившегося под сильным влиянием Берты фон Зуттнер, крайне важно было представить Нобеля как сторонника дела мира, то он начал свою статью следующими словами: «Каждый раз, когда где-то происходит теракт с использованием динамита, один человек глубоко огорчается и скорбит, поскольку сам он большой противник насилия: это изобретатель динамита, шведский инженер Альфред Нобель». Далее Риффель уверял читателей, что, создавая динамит, Нобель верил, что он будет использоваться исключительно для строительства и других мирных целей, и теперь с болью наблюдает, как его изобретение используется для убийства. Но если задуматься, продолжал Риффель, то изобретение динамита принесло человечеству куда больше пользы, чем вреда, и представлял Нобеля как космополита, который в беседе с ним якобы сказал, что мечтает упразднить все армии (что уже было откровенной ложью). Заканчивалась статья словами: «Вот почему об изобретателе динамита, как и о любом другом изобретателе, следует говорить: “Это благодетель человечества”», что, увы, тоже было слишком высокопарно.
Истина заключается в том, что чем меньше оставалось времени до его 60-летия, тем меньше Альфреду Нобелю хотелось каким-либо образом его отпраздновать. Как это бывает со многими, само число 60 раздражала его, так как означало наступление старости, а стариком он себя, несмотря на множество хворей, не чувствовал. То, что он представлял себя таковым в письмах к Берте, друзьям и племянникам, было не более чем своего рода кокетством.
Но вот решение Уппсальского университета присвоить ему звание почетного доктора явно порадовало человека, никогда не придававшего значения наградам и хранившего свои медали в коробке из-под обуви. «Истинные победы нового времени – победы над грубостью и невежеством – брали свое начало в университетах, и каждый мыслящий человек должен прославлять их вклад. Мне будет приятно сделать это в Уппсале», – написал он в ответном письме, выражая глубочайшую благодарность за этот «почетнейший, но незаслуженный титул».
В то же время на просьбу руководства университета прислать свою автобиографию Альфред ограничился краткой ироничной запиской: «Подписавшийся родился 21 октября 1833 г., учился в частной школе, в высшей школе не учился, занимался прикладной химией, в частности, взрывчатым веществом, которое известно сегодня как динамит, бездымный порох, баллистит. С 1884 г. – член Шведской королевской академии наук».
Главным событием осени 1893 года для Альфреда Нобеля, в значительной степени определившим все последующие события, стало, вне сомнения, появление в его жизни Рагнара Сульмана (1870–1948).
По признанию самого Сульмана, его жизнь с раннего детства была незримыми нитями связана с семьей Нобелей. Еще в 1860-х годах его мать подружилась с сестрой Иммануила Нобеля фрау Эльде, а та, в свою очередь, познакомила Альфреда с кузеном матери Рагнара Юханом Вильхельмом Смиттом – тем самым, который стал его компаньоном при создании нитроглицериновой компании. Рассказы Смитта о создании новых взрывчатых веществ в итоге побудили Рагнара избрать карьеру химика. Начав учебу, он несколько лет летом подрабатывал подмастерьем на фабрике взрывчатых веществ Нобеля в Винтревике, где несколько раз был свидетелем внезапных визитов Альфреда на это предприятие, и того, с каким уважением отзываются о нем рабочие. Кроме того, он был однокурсником сына Роберта Людвига.