– Но ведь это может закончиться удачей лишь один раз из пятисот!
Однако даже такая, очень корректная фраза неожиданно вывела Шильдера из себя (не исключено, что тут сказалась и хорошо известная неприязнь немцев к шведам).
– А что, вы у себя в Швеции придумали что-нибудь получше? – с вызовом спросил Шильдер.
– Не знаю, что там придумали в Швеции, но уверен, что мины можно сделать куда более эффективными, причем без всякого дозорного, – ответил Нобель.
Заметив, что князь Меньшиков заинтересовался возникшим спором, Шильдер потребовал от Нобеля объяснений.
– Корабль должен сам приводить в действие мину в момент столкновения с ней, – пояснил свою мысль Нобель.
– Замечательная идея! Вот только жаль, что пока неосуществимая. Или вы готовы продемонстрировать нам способ ее реализации? Только не на словах, а на практике-с, в ходе эксперимента! – с сарказмом спросил Шильдер.
Надо сказать, что по характеру Нобель-старший был типичным холериком, то есть мог вспыхнуть от любого неосторожно брошенного по его адресу слова. И уж понятно, что он терпеть не мог, когда кто-то пытался выставить его на посмешище. И хотя на тот момент он понятия не имел, как именно следует сделать так, чтобы мина взрывалась только при столкновении с кораблем, он принял вызов и попросил лишь назначить дату проведения испытаний. В итоге было названо 12 октября 1840 года.
Вскоре Нобель представил на рассмотрение Комитета подробные чертежи своей первой мины, а затем сообщил о готовности к ее испытаниям. Она представляла собой самый обычный деревянный ящик, начиненный порохом (никакого другого взрывчатого вещества на тот момент, по сути, еще не было), установленный на четыре якоря, в который были уложены три детонатора. Но главным новшеством в мине был, безусловно, придуманный Нобелем взрыватель, сердце которого составляла пробирка с серной кислотой, обернутая бумагой, пропитанной той же кислотой. В момент столкновения мины с каким-либо массивным телом пробирка разбивалась; в результате начавшейся химической реакции бумага воспламенялась, поджигала порох – и происходил взрыв.
Испытывать мину решили на Малой Неве, неподалеку от дачи генерала Шильдера на Петровском острове. Вот как рассказывает об этих испытаниях И. Карлберг: «Нобель нервничал. Он потребовал изготовить из грубых деревянных балок плот, который должен был изображать неприятельское судно. “Мину” он сделал из деревянного ящика, в который положил порох и три трубки-детонатора. Он понимал: велик риск, что мина взорвется преждевременно, ибо толчок лодки, с которой они его ставили, может легко испортить все дело. Он еще больше разнервничался, когда выяснилось, что матросы, которые должны были доставить его на место в гребной лодке, говорили только по-русски и не понимали его инструкций. Все они находились в смертельной опасности. Нобель аккуратно пристроил мину на корме и сел в лодку. Только когда мина была спущена на воду и они благополучно вернулись к мосту, он смог перевести дух. Идея сработала. Плот несло к мине. Когда он коснулся трубок-детонаторов, “она немедленно взорвалась, подбросив плот в воздух”, если верить официальному отчету членов комитета, написанному на следующий день. Шильдер был вне себя от радости. Он обнимал и целовал Нобеля, лихо отплясывал на мосту. В рапорте императору комитет не скупился на похвалы. Изобретение Нобеля “превосходило все предыдущие”. Нобелевская мина “с большим успехом” могла применяться в качестве “оружия против подступающего с моря врага”. По сохранившимся оригинальным рукописным документам в Архиве Военно-морского флота в Санкт-Петербурге легко можно увидеть продолжение этой драматической истории. Рапорт о нобелевской мине отослали царской семье, вернее, великому князю Михаилу Павловичу, любимому брату Николая I. Это было вполне естественно. Младшему брату Николай поручил все, связанное с армией и артиллерией, и почти все, что касалось нового огнестрельного оружия, ложилось ему на стол»[21].
Сам Эммануил Нобель, будучи, как любой архитектор, отнюдь не лишенным способностей художника, запечатлел эти испытания в виде акварельных набросков.
По итогам испытаний Комитет признал предложенный Нобелем запал для подводных мин заслуживающим внимания и рекомендовал оставить изобретателя при Комитете для освоения его изобретения на его условиях: выплате 25 тысяч рублей единовременно с условием сохранения секретности и обеспечение содержания в 25 рублей в сутки на все время сотрудничества. «Хотя воспламенение подводной мины по способу Нобеля представляется небезопасным для своих судов без принятия особых предосторожностей, нельзя не признать, что этот способ во многих случаях с пользой может быть употреблен», – говорилось в отчете Комитета об испытаниях.
Все это, напомним, происходило в октябре 1840 года. Однако в ноябре Нобель заболел, и окончательное решение о его работе при Комитете было отложено до его выздоровления. Тем временем в Комитет поступил рапорт некого лейтенанта Рамстета, который заявил о том, что знает, как обеспечить воспламенение подводных мин пиротехническим способом, аналогичным способу Нобеля. После этого, по словам И. А. Дьяконова, у членов Комитета сложилось мнение, что можно обойтись без сотрудничества с иностранцем Нобелем.
Уже 4 января 1841 года Комитет решает отказаться от изобретения Нобеля и исключает его из своих членов, обосновав это следующими причинами:
а) чрезмерными запросами Нобеля о вознаграждении;
б) незнанием Нобеля русского языка, что потребует дополнительных затрат на содержание переводчика;
г) появившейся возможностью разработки аналогичного способа воспламенения мин собственными силами Комитета.
Одновременно изобретателю были указаны некоторые неприемлемые недостатки его изобретения, в частности, невозможность сделать его мину безопасной для своих кораблей.
Для компенсации материальных и моральных потерь Нобелю предлагалось выдать ему вознаграждение в 1000 рублей.
Впрочем, уже очень скоро стало ясно, что ничего реального за предложением Рамстета не стоит. Собственными силами, без Нобеля, Комитет ничего сделать не сможет, и потому было решено вернуться к сотрудничеству с «господином иностранцем» с выплатой ему 25 рублей в сутки в течение всего времени, пока это сотрудничество продолжалось. И Нобель согласился, хотя, безусловно, изначально рассчитывал на большее. Он понимал, что главное заключается в том, что он «вошел в обойму» инженеров, тесно связанных с военной элитой России и разработками новых видов оружия, и это открывало огромные перспективы. Когда его пригласили на обсуждение конструкции нового ружья, он окончательно утвердился в мысли, что находится на правильном пути.
К осени 1841 года он сумел от первой, по сути, кустарной модели мины продвинуться до того, чтобы представить в Инженерное управление целый пакет предложений, которые, согласно И. А. Дьяконову, включали в себя: усовершенствованную пиротехническую подводную мину; способ делать заграждение из этих мин безопасным для своих кораблей; мину, движущуюся по воде, и способ площадного применения подземных (саперных) мин. Нужно заметить, что к этому времени над работой Комитета сгустились тучи: во дворце были явно недовольны тем, что потраченные на его работу немалые деньги до сих пор не принесли практически никаких результатов, и собирались свернуть его деятельность.
21 ноября 1841 года генералу Карлу Андреевичу Шильдеру было прислано письмо о высочайшем решении продлить деятельность Комитета только до весны 1842-го с условием, что до окончания этого срока Его Императорскому Величеству будут представлены опыты, демонстрирующие обещанные Комитетом достижения. Дальше были только позорная отставка и высочайшая немилость, обрекающая на прозябание. Поэтому предложения Нобеля стали для Шильдера, Якоби и всех остальных членов комитета спасательным кругом, подобным тем, которые он какое-то время назад собирался производить в Або.
27 декабря 1841 года Комитет получил предписание великого князя Михаила Павловича рассмотреть пакет новых предложений Эммануила Нобеля, в который входили:
а) усовершенствованная пиротехническая подводная мина;
б) способ обеспечения безопасности подводных мин для своих кораблей (минный перемет);
в) движущаяся по воде мина;
г) способ площадного применения сухопутных мин.
Вот так и получилось, что в 1842 году деятельность Комитета была связана в основном с оценкой новых предложений Нобеля и получала на это необходимое субсидирование из казны. Говоря современным языком, мина Нобеля стала флагманским проектом Комитета, и ему по указанию самого Николая I было велено ни в чем не отказывать. К примеру, когда весной 1842 года Нобелю для будущего эксперимента понадобились двухмачтовое судно и баржа, в военно-морском ведомстве поворчали, но отказать не посмели.
Сам Нобель отлично чувствовал, насколько его ценят и какие огромные ожидания с ним связывают, а потому во время очередной вспышки ярости угрожал, что бросит все к чертовой матери и вернется в родную Швецию. Суммарно, согласно ряду источников, ему было в этот период выделено 40 тысяч рублей – как на эксперименты, так и на личные нужды. То, что пишет по поводу его финансирования Марта Нобель-Олейникова, увы, не только не проясняет, но и запутывает данный вопрос: «Принимая во внимание степень риска для жизни и здоровья, которому подвергал себя изобретатель взрывчатых веществ, вознаграждение, выданное правительством, было достаточно скромным и составляло, согласно нашим сведениям, по 3000 рублей дважды. Однако Нобель при посредничестве Н. Огарева лично ходатайствовал перед Министерством военных дел о снижении суммы гонорара с предполагаемых 40 000 рублей до 3000 рублей, поскольку ни один эксперимент на тот момент не был окончательно завершен. В докладе министру военных дел Н. Огарев указывает, помимо прочего, что “Нобель не получает никакого жалования в Комитете за свои подводные разработки и поэтому вынужден просить о возмещении расходов и времени, потраченных им для данной цели в ущерб прочим занятиям…”».