Впрочем, похоже, Нобель уже в те дни чувствовал приближение смерти и спешил взять от жизни как можно больше. В июне 1985 года, едва приехав в Бофорс, он написал Эммануилу в Санкт-Петербург письмо с просьбой заказать для него трех дорогих орловских рысаков. Племянник поспешил выполнить просьбу дяди, и вскоре в Бофорс прибыли не только вороные красавцы Воевода и Ворон, но и серый жеребец Витя, а также только-только вошедший в моду в Петербурге великолепный экипаж с откидным верхом. Альфред оснастил коляску сделанными по его специальному заказу колесами с резиновыми шинами и телефоном, связывающим седоков с кучером, и в свободное время наслаждался ездой в диковинном для этих мест экипаже по окрестностям.
Рагнар Сульман пытался использовать воскресные дни для того, чтобы пробудить в боссе столь близкие лично ему религиозные чувства и в конце концов уговорил его пару раз посетить церковь. Рагнар был поражен, увидев, как Альфред пришел в церковь со своим личным сборником псалмов, да еще и с заметками, и сосредоточенно читал его на протяжении всей службы. Однако вскоре он понял, что поход в церковь был для Нобеля лишь жестом вежливости по отношению к молодому другу – в псалмы была вложена книжечка великого вольнодумца Вольтера, и большей иронии по отношению к церкви поистине трудно было придумать.
Воскресные дни Альфред любил проводить, ходя по пустым цехам и инспектируя сделанное за неделю – в будни он там появляться избегал, так как ему претили выражения подобострастия со стороны рабочих и инженеров.
Одновременно в Бофорсе он занимался целым рядом новых проектов, в том числе велосипедными проектами братьев Юнгстрем. Позднее Фредрик Юнгстрем оставил воспоминания о Нобеле, очень ярко высвечивавшие его как человека. В частности, ему врезалось в память, как Альфред остановился и купил апельсины у какой-то старушки, торговавшей ими у дороги. «Очень вкусные апельсины. У меня в Сан-Ремо такие не растут!» Затем во время демонстрации того, как ведет себя их велосипед при подъеме на крутую горку по гравию, Фредрик так испачкался, что ему пришлось извиняться за то, что он не может пожать на прощание руку уважаемому спонсору. «Ничего страшного. Чистые руки лишь у того, кто ничего не делает», – ответил Альфред.
В мае 1895 года Нобель объявил, что с подачи своего друга Норденшёльда решил оплатить половину стоимости экспедиции инженера Соломона Андре, решившего достичь Северного полюса на воздушном шаре. Проект был тем более амбициозным, что в эти самые дни фанатичный сторонник независимости Норвегии от Швеции Фритьоф Нансен рвался к Северному полюсу, и для шведов было крайне важно, чтобы их соотечественник Андре обошел Нансена в достижении этой цели. Только финансовой поддержкой Нобель не ограничился и предложил Андре использовать во время экспедиции почтовых голубей, которых предлагал специально для этой цели доставить с Русского севера. Кроме того, он предложил уплотнить оболочку воздушного шара с помощью новейшего французского лака, рецепт которого прислал ему уже упоминавшийся на этих страницах изобретатель, журналист и пацифист Аристид Риффель.
Широкий жест Нобеля так поразил короля Швеции Оскара II, что он выделил вторую половину требуемой на экспедицию Андре суммы, после чего Альфред поручил Яльмару пригласить короля в Бофорс, чтобы посвятить его в свои планы развития вооружений. Визит был назначен на 18 сентября, и в связи с чрезвычайной важностью этого события в Бофорс накануне приехал из России Эммануил.
Вот как описывает этот визит Ингрид Карлберг: «В половине десятого утра Оскар II прибыл поездом в Бофорс, и, конечно же, его приветствовали динамитным салютом. На перроне его встречали Альфред, Яльмар и Эмануэль с несколькими почетными гостями из местных. Хозяева предложили королю и его военному министру сесть в новый русский экипаж с откидным верхом, запряженный новыми черными лошадьми Альфреда. Сияло солнце, флаги унии реяли вдоль всего пути королевской особы от вокзала до первой остановки в цеху. Флаги с явным политическим посылом сопровождали процессию далее в Бьёркборн. На мосту через реку Тимсэлвен Альфред велел специально соорудить арку славы.
В усадьбе все было готово к обеду. Для украшения столовой Альфред заранее заказал вагон цветов, пальм и камелий, и среди всей этой зелени висели «многочисленные электрические лампочки». Подали одиннадцать блюд, среди них икру, форель, говяжье филе и фуа-гра. В своей речи Альфред Нобель поблагодарил Его Величество за визит, который подстегнет всех в Бофорсе – “от членов правления до последнего рабочего” – к “еще большим усилиям на благо королю и родине”. Оскар II ответил, что он лично “пьет до дна за все семейство Нобель, многие члены которого были и есть гордость Швеции и прославили эту шведскую фамилию по всей земле”.
Мероприятие вышло грандиозное. Казалось, Альфред на мгновение забыл о своем отвращении к пресмыканию перед королевской властью и случайно заглянул в нобелевские банкеты будущего.
Но обедать пришлось быстро. Примерно через час король уехал»[85].
Осенью 1895 года Аристид Риффельд стал убеждать Нобеля приобрести одну из бельгийских газет как средство продвижения передовых социальных и экономических идей. Альфред вежливо отказался, сославшись на то, что его активы заняты в других проектах, но на самом деле все объяснялось тем, что иметь свой рупор в Бельгии, пусть и с перспективой влияния на весь франкоязычный мир, ему было неинтересно. В то же время идея иметь «свою» газету его необычайно привлекала, но не в Бельгии или Франции, а в Швеции, чтобы с ее помощью менять ситуацию на родине. И Альфред нацелился на покупку «Афтонбладет» – одной из самых влиятельных на тот момент газет страны, считавшейся рупором шведской социал-демократии. Редактором газеты был Харальд Сульман, старший брат Рагнара, и это вроде бы облегчало дело. Нобель нацелился приобрести не менее 80 процентов акций газеты и поручил вести переговоры о ее покупке Яльмару. Тот поначалу решил, что газета нужна дяде для того, чтобы обеспечить себе поддержку общественного мнения во всем, что касается оружейных мастерских Бофорса и получения ими выгодных заказов. Однако Альфред очень быстро заверил племянника, что видит свое будущее приобретение совершенно независимым СМИ, но в то же время как владелец газеты намерен продвигать близкие ему идеи либерализма и одновременно (в этом Яльмар был прав) настаивать на том, чтобы все оружие, используемое Швецией, было отечественного производства.
«Газета в моих руках скорее станет оппозицией. У меня есть такая странная особенность никогда не принимать во внимание мои личные интересы. Моя позиция как владельца газеты была бы следующей: противодействовать вооружению и прочим пережиткам Средневековья, но, если это все же будет иметь место, призывать к тому, чтобы оружие производилось внутри страны», – написал он племяннику.
Когда переговоры о покупке «Афтонбладет» не заладились, Нобель поручил Яльмару поискать для приобретения другое, можно даже провинциальное издание – с тем, чтобы затем вывести его на новый уровень. Была у него в ту пору и идея приобрести «Гранд-отель», чтобы превратить его в подлинно современную гостиницу, покончив с архаичной безвкусицей и роскошью, но, узнав о запрашиваемой за здание цене, Нобель отказался от этих планов.
Вместе с тем нет никаких сомнений, что в те осенние дни 1895 года Альфред напряженно работал над новым вариантом своего завещания, которому предстояло потрясти мир и сделать его имя символом высших достижений в области науки, литературы и на общественном поприще. И 27 ноября 1895 года он пригласил четверых своих друзей встретиться в Шведско-норвежском обществе в Париже, чтобы огласить перед ними свое завещание и попросить их заверить его. В этом завещании Нобель отменял «все предшествующие завещательные указания, если таковые будут обнаружены после его смерти».
В квартет доверенных лиц вошли присутствовавшие на оглашении предыдущего варианта завещания председатель общества Сигурд Эренборг и Торстен Нурденфельт, а также два инженера-химика – Роберт Стрельнерт и Леонард Васс. Оба они занимались проблемой создания искусственного шелка, причем Стрельнерт работал у Нобеля в Сан-Ремо, а Васс жил в Париже, но, будучи шведом, часто посещал заседания Шведско-норвежского общества.
То, что эти четверо услышали и дали обещание хранить в тайне до смерти Альфреда Нобеля, поистине поразило их. Новое завещание разительно отличалось от старого и было воплощением на практике его глубокого убеждения, что человек должен зарабатывать свое состояние сам, а капитал, полученный по наследству, еще никому не принес счастья. Если в первом варианте завещания Альфред намеревался поделить между племянниками 25 процентов своего состояния, то в новом их доля сокращалась до 3 процентов, и суммарно они получали один миллион крон. При этом племянницам полагались заметно меньшие суммы, чем племянникам, и даже меньше, чем Софи Гесс.
Еще 500 тысяч крон распределялись между другими частными лицами, среди которых значились та же Софи, ее подруга Ольга Бетгер и Аларик Лидбек. Общество Сигурда Эренборга, которому по предыдущему завещанию полагалось 20 миллионов крон, теперь не получало ничего. Впрочем, Нобель выделил обществу 2000 крон на покупку рояля.
Большая же часть его состояния – 30 миллионов крон – должна была пойти на учреждение новой международной премии. При этом было подробно указано, что все акции и недвижимость должны быть проданы, а полученные с этой продажи деньги вложены в надежные ценные бумаги, процент с которых должен быть разделен на пять равных частей для выдачи ежегодных премий за выдающиеся открытия в области физики, химии, медицины или физиологии, а также «создателю наиболее выдающегося литературного произведения идеалистической направленности» и еще одну – «за деятельность ради дела мира». Последняя премия, по мысли Альфреда Нобеля, должна вручаться тому, кто действовал больше всех или лучше всех ради братства народов и роспуска или сокращения существующих армий, а также для учреждения и организации мирных конгрессов. При этом особо подчеркивалось, что социальное происхождение, место рождения и национальность кандидатов на премию не должны иметь никакого значения.