Также для развития производства и проведения коммерческих операций, согласования индивидуальных интересов всех вкладчиков и персональных интересов семьи Карлом Нобелем был учрежден торговый дом «Людвиг Нобель». После смерти Карла (27 ноября 1893 года) торговый дом с капиталом 300 тысяч рублей перерегистрируют на Эммануила.
К сожалению, Карл не успел разделить со старшим братом многих моментов радости за достижения фирмы – например, успех на Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде 1896 года, когда торговый дом «Людвиг Нобель» получит право изображать на своих бланках и вывесках государственный герб империи.
20 ноября 1888 года бабушка Андриетта писала в Петербург своей внучке Анне: «Нежнейшее спасибо за твои письма, любимая моя Аннушка; я безмерно обрадовалась, узнав, что ты смогла оставить дом и уехать, немного развеяться после постигшего нас горя – утраты столь близкого и дорогого человека (смерти Людвига. – Ф. К., П. Л.). Хотя утрата эта осталась в прошлом, ее не забыть, и теперь каждый шаг моих родных и близких напоминает мне о его отзывчивом сердце и великих жизненных свершениях – ведь он успел за короткий срок бесконечно много. Да, дорогая моя Аннушка, на долю каждого из нас выпадают свои испытания! Твоей старенькой бабушке тоже досталось немало, взять хотя бы, что ей пришлось пережить горячо любимого сына; но время лечит, а у твоих братьев теперь полно забот с огромной компанией, так что дай им Бог здоровья и сил справиться с ней! Память о том, кто брал на себя эти заботы раньше, священна; я вспоминаю его с такой любовью, что могу лишь пожелать всего наилучшего его отпрыскам».
Андриетта, как мы уже писали, умерла на следующий год после ухода Людвига в возрасте 86 лет. В письме к Альфреду Карл сожалеет, что из Петербурга на похороны бабушки никто не приедет: «Как ни плохо о нас могут подумать… прошу Вас, дядя, не сердиться, мы бы очень хотели, и нам самим больно, что не сумеем отдать последние почести своей нежно любимой бабушке».
Эммануил своей семьи никогда не имел, предпочитая вести холостяцкий образ жизни и целиком отдаваться работе. Подобно дяде Альфреду, он оставался холостяком до конца жизни. Заботиться о брате в южном краю и вести его хозяйство по настоянию вдовы Людвига, Эдлы, отправилась Анна, старшая из сестер. Из Баку она с огорчением писала мачехе в столицу: «Ему надо бы соблюдать диету, чего он, конечно, не делает, пораньше ложиться спать, чего он тоже не делает, жениться, чего он опять-таки не желает… Он чувствует себя хорошо в большом доме с большой семьей, ему приятно находиться среди близких – и быть избавленным от тревог за собственную семью». Впрочем, вскоре Анна (эту новость еще застанет Андриетта) влюбится в шведского геолога Яльмара Шегрена[87] и уже через несколько месяцев после знакомства, как следует из письма бабушки, «на радость всей родне», вступит с ним в брак.
Возможно, на личную жизнь у Эммануила просто не хватало времени и сил – «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель» превращалось в огромную империю: имело полтысячи скважин, десятки перерабатывающих заводов, сотни километров трубопроводов и железных дорог, собственный флот и всю дополнительную инфраструктуру – терминалы, доки, мастерские. Эммануил отдавал делам в буквальном смысле слова круглые сутки – ведь помимо успехов и достижений проблем в Баку и на юге России в целом хватало. Сельское хозяйство, например, не давало гарантии ежегодного урожая, за которым, как следствие, неизменно мог наступить и нередко наступал голод. Случались и эпидемии холеры, опустошавшие Черный город. Цены на нефть не всегда шли вверх, бывало, и резко падали. Пуд сырой нефти, стоивший восемь копеек, не единожды снижался до двух-трех. В такие горькие дни в письмах Альфреду Эммануил докладывал: «В городе собирают пожертвования для нуждающихся в Южной России. Почти во всех конторах вычитают по одному-два процента жалованья, только что так решили поступить служащие нашей компании, и их примеру последовали заводские рабочие».
Весь старший управляющий персонал на предприятиях Нобелей в основном состоял из шведов, норвежцев и финнов. Иностранцами были и большинство инженеров, старших техников предприятий. Любопытен случай, когда Альфред Нобель, как главный пайщик, настоятельно советовал Эммануилу сменить единственного русского Михаила Белямина, который при Людвиге успешно возглавлял столичную контору «Бранобель» и никогда не вызывал нареканий. Белямина, в конце концов, действительно «попросят», а его должность освободят для норвежца Ханса Ольсена[88], который вскоре женился на младшей сестре Эммануила Мине.
Эммануил в отличие от Альфреда подобными манипуляциями не грешил, а, подобно своему отцу, заботился и о служащих-экспатах, и о простых рабочих, которых в каждом российском городе штатно набирали из местных. Он упорно продолжал хорошую традицию, заложенную отцом, – строить «городки-колонии» с доступным жильем поблизости от заводов. Под его руководством для рабочих и служащих завода «Людвиг Нобель» были построены общеобразовательная школа, читальня, организовано бесплатное медицинское обслуживание и целый ряд других общественных объектов.
Это касалось, что называется, публичной и профессиональной сферы, но в частной жизни Нобели оставались консервативны, предпочитая держаться «своего круга». Например, когда кузина Эммануила, дочь Роберта Ингеборг, собралась замуж за шведского графа Карла фон Фришена Риддерстольпе, ее поддержал только дядя Альфред. «Динамитный король» всячески призывал родню быть терпимее к шведскому аристократу и своего добился. Несмотря на то, что от брака с фон Риддерстольпе у Ингеборг родился единственный сын, скончавшийся в годовалом возрасте, да и муж умер довольно рано, дочь Роберта Нобеля, истинная «дочь нобелевского полка», посвятила всю свою жизнь благотворительности. Купив на собственные деньги усадьбу Фрамнэс в Гренна, она завещала ее на создание дома отдыха для нуждающихся. Без сомнений, глядя на гуманные поступки потомков с небес, Нобели старшего поколения гордились детьми и внуками.
В очередной раз повторим: Эммануил был достоин своего отца-наставника, и ему поистине до всего было дело. Подхватив «эстафету» Людвига с высоко поднятой головой, он задался целью всеобъемлюще вникнуть во все детали и сделал все, чтобы «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель» не только превратилось в лидера нефтяной промышленности России, но и вышло на мировой рынок, составив конкуренцию американской «Стандарт ойл» и британской «Шелл». Между прочим, противостояние нефтяных гигантов и других корпораций такого рода некоторые историки и специалисты называют одной из причин и русской революции, и Первой мировой войны. Но это уже другая история…
Воскресный день 9 октября 1888 года оказался для «Бранобеля» поистине историческим: в тот день первый и единственный раз в Баку пожаловали его величество император Александр III и ее величество императрица Мария Федоровна, да еще и со всеми своими домочадцами, министрами, огромной делегацией и свитой.
В товариществе их радушно принимали Эммануил и Анна Нобель, председатель правления Петр Александрович Бильдерлинг и датский подданный Карл Неллис, талантливый каретный фабрикант, тремя годами ранее избранный членом правления товарищества и отвечавший главным образом за вопросы штата и аудита. За безопасность императора на бакинских нефтепромыслах отвечал инженер и управляющий товариществом Эдвин Бергрот[89], который идеально справился со столь ответственным поручением. В сопровождении супруги и детей Александр III свободно ходил по цехам без телохранителей и охраны.
Перед центральным входом на завод Анна Нобель поднесла Марии Федоровне роскошный букет цветов, как отмечала местная пресса, «в изящном золоченом порт-букете, украшенном прозрачной эмалью и бриллиантами». Императору Нобели преподнесли хлеб-соль на праздничном серебряном блюде крестообразной формы, покрытом мелкими узорами из разноцветной эмали. Солонка по форме представляла керосиновый резервуар. Цесаревичу, будущему императору Николаю II был поднесен дубовый ларец с его золотыми инициалами. В ларце находилось 24 хрустальных флакона с образцами нефти и различных продуктов, получаемых из нефти. Великий князь Георгий пришел в восторг от подаренных ему серебряных моделей нефтяной вышки и керосинового резервуара, которые специально для него заказали изготовить ювелирам Фаберже.
Александр III подробно осмотрел завод – перегонное, приемочное, насосное отделения. Долго рассматривал настенную карту Апшеронского полуострова, составленную тифлисским журналистом и инженером-технологом Степаном Гулишамбаровым[90]. Затем делегация проследовала на устланную коврами пристань, где был устроен шатер-павильон под российским флагом. У пристани выстроились огромные нефтеналивные пароходы товарищества, и там же на берегу его величеству поднесли книгу-альбом с видами всех российских и заграничных предприятий «Бранобеля».
За бокалом шампанского в павильоне у пристани Александр III произнес тост за процветание нефтяного дела в России и, осушив бокал, посетовал, что хозяин всех этих богатств, хотя и ведет на законных основаниях крупный бизнес в России, даже родился и вырос здесь, тем не менее формально остается подданным шведского короля. Такой намек Эммануил не пропустил мимо ушей и в результате стал единственным из семьи Нобелей, кто принял русское подданство, окончательно отметя своим неожиданным решением все упреки недоброжелателей, твердивших о его шведском гражданстве и отсутствии патриотизма. Вскоре после беседы с императором, помимо подданства, Эммануил Людвигович был награжден множеством почетных званий и орденов, избран членом разных учреждений.
После столь продуктивной беседы на берегу во время фуршета и осмотра наливного парохода «Дарвин» их величества выразили свое удовольствие хозяевам и сопровождающим и благополучно отбыли в сторону вокзала. Оттуда августейшие гости поездом проследовали на нефтяные промыслы в Балаханы, где при въезде их встречала арка в персидском стиле, а выездные ворота были сооружены из инструментов бурения. Улицы Балахан, как и Баку, были празднично украшены флагами. После осмотра достопримечательностей гости проследовали в шатер-павильон, составленный из персидских ковров. Здесь они откушали вкусный чай и приняли очередные подарки в память о посещении нефтяных промыслов в Балаханах.