– Ой, я…
– Пожалуй, не стоит, – решил Фокс. – Ридж работает, а моя помощница уже предупредила миссис Олдинджер о нашем приезде. В другой раз.
– Хорошо. – Беседа, подумала Лейла. Светский разговор. Относительно разумный. – Значит, у вас есть брат и сестра.
– Две сестры. Младшая владеет небольшим вегетарианским рестораном в городе. Кстати, довольно приличным. Из четверых детей я дальше всех отошел от усыпанной цветами дороги контркультуры, которую проложили мои родители. Хотя они все равно меня любят. Но что я все о себе. А вы?
– Ну… У меня нет таких интересных родственников, как у вас, но я точно знаю, что мама хранит старые альбомы Джоан Баэз[18].
– Вот, опять удивительные и судьбоносные совпадения.
Лейла засмеялась и радостно вскрикнула, заметив оленей:
– Смотрите! Вы только посмотрите. Просто пасутся на опушке, а какой величественный у них вид.
Фокс остановился на узкой обочине, чтобы она могла полюбоваться животными.
– Наверное, вы привыкли к оленям, – заметила Лейла.
– Но это не значит, что я не получаю удовольствия, наблюдая за ними. Когда я был маленьким, нам приходилось отгонять стада от фермы.
– Вы выросли на ферме.
В ее тоне слышалась легкая грусть, часто встречающаяся у городских жителей. Это значит, что она видела царственных оленей, зайцев, подсолнухи и забавных цыплят, но не пахала и не мотыжила землю, не полола сорняки, не собирала урожай.
– Маленькая семейная ферма. Мы выращивали овощи, держали кур, коз и пчел. Продавали на рынке излишки и поделки матери, а отец еще и столярничал.
– Они по-прежнему живут на ферме?
– Да.
– Когда я была маленькой, мои родители владели небольшим магазином одежды, продали его лет пятнадцать назад. Я всегда хотела… О боже, боже!
Ее пальцы стиснули руку Фокса.
Из леса выскочил волк и прыгнул на спину молодого оленя. Бедное животное поднялось на дыбы и закричало – Лейла слышала пронзительные звуки, исполненные страха и боли. Оно истекало кровью, но маленькое стадо продолжало спокойно пастись.
– Это иллюзия.
Тихий голос Фокса доносился словно издалека. Лейла с ужасом смотрела, как волк повалил оленя на землю и принялся рвать на части.
– Это иллюзия, – повторил Фокс. Он взял Лейлу за плечи, и она почувствовала, словно у нее внутри что-то щелкнуло. И потянулась к нему, прочь от того ужаса, который происходил на опушке. – Смотрите внимательно, – убеждал ее Фокс. – Вы должны не просто смотреть, а понять, что это иллюзия.
Кровь была такой красной, такой влажной. Она брызнула во все стороны тошнотворным дождем, окропляя траву небольшой опушки.
– Иллюзия, – прошептала Лейла.
– Нужно не просто говорить, а верить. Оно обманывает, Лейла. Питается ложью. Это все не настоящее.
Лейла набрала полную грудь воздуха, потом выдохнула.
– Не настоящее. Ложь. Отвратительная ложь. Маленькая, жестокая ложь. Обман.
Поляна опустела. Зимняя трава была примятой, но чистой.
– Как вы с этим живете? – Резко повернувшись, Лейла во все глаза смотрела на Фокса. – Как вы это выдерживаете?
– Помогает уверенность, что однажды мы надерем ему задницу, – а также то, что это обман зрения.
В горле у нее пересохло.
– Вы что-то со мной сделали. Когда вы взяли меня за плечи, уговаривали. Вы что-то со мной сделали.
– Нет, – решительно возразил он. Не с ней, а для нее, подумал Фокс. – Просто помог вам увидеть обман. Едем к миссис Олдинджер. Готов поспорить, теперь вы не откажетесь от ромашкового чая.
– А виски у нее есть?
– Нисколько не удивлюсь.
Когда среди деревьев показался дом Кэла, телефон Куин просигналил, что ее ждет текстовое сообщение.
– Черт, почему она просто не позвонила?
– Может, пыталась. В лесу много мертвых зон, где связь пропадает.
– Это меня ничуть не удивляет. – Куин улыбнулась, читая знакомые сокращения Сибил.
Знта, но заинтриг. Буду чpз ндл, макс 2. Поговр. при встр. Осторожно. Серьезно. С.
– Хорошо. – Куин убрала телефон и приняла решение, которое обдумывала всю обратную дорогу. – Думаю, нужно позвонить Фоксу и Лейле. Только сначала я как следует глотну чего-нибудь горячительного и устроюсь у камина, который ты разожжешь.
– Не возражаю.
– Поскольку ты единственный из городских боссов, с которым я знакома, придется действовать через тебя. Мне нужно снять красивый, удобный и довольно просторный дом на следующие… скажем, шесть месяцев.
– Жилец?
– Жильцы. Я сама, моя дражайшая подруга Сибил, которую я уговорю присоединиться к нам, и скорее всего Лейла – ее, похоже, убедить будет труднее. Но я умею убеждать.
– Но ты же хотела побыть тут неделю, кое-что разузнать, а в апреле вернуться?
– Планы меняются. – Она беззаботно улыбнулась, ступая на гравийную дорожку, ведущую к дому. – Разве ты не любишь неожиданности?
– Не особенно. – Кэл поднялся вместе с ней на веранду и открыл дверь, чтобы она могла первой войти в наполненный тишиной дом.
10
Дом, в котором вырос Кэл, постоянно эволюционировал – такое определение казалось ему наиболее точным. Раз в несколько лет мать приходила к выводу, что стены нужно «обновить», то есть перекрасить; в последнее время в ее словаре появилось выражение «малярная терапия».
А еще были отмывка, шпатлевка, шлифовка и другие термины, к которым Кэл изо всех сил старался привыкнуть.
Естественно, новый цвет стен требовал смены мебельной обивки и штор, а также постельного белья, если речь шла о спальнях. Что, в свою очередь, неизбежно вело к смене «обстановки».
Кэл уже сбился со счета, сколько раз он переставлял мебель согласно схемам, которые беспрестанно рисовала мать.
Отец любил повторять: как только дом приобретает вид, задуманный Франни, у нее возникает желание снова все перетряхнуть.
Раньше Кэл думал, что мать все это делает от скуки – беспокоится, суетится, красит, перекрашивает, беспрерывно меняет обстановку. Она участвовала в волонтерском движении, заседала в разнообразных комитетах, была членом бесчисленных обществ, но никогда в жизни не работала. В подростковом возрасте и даже потом, когда ему исполнилось двадцать, Кэл жалел мать, считал ее нереализовавшейся, неудовлетворенной домохозяйкой.
Однажды Кэл, окончивший два семестра колледжа и еще не умевший толком излагать свои мысли, застал ее одну и высказал все, что он думает о ее состоянии, которое в психологии называется вытеснением. Мать так смеялась, что ей пришлось отложить образцы обивки и вытереть выступившие на глазах слезы.
– Милый, – сказала она, – какое вытеснение? Я люблю возиться с цветом, фактурой, узорами и ароматами. И со всем остальным тоже. Я привыкла воспринимать свой дом как студию, научный проект, лабораторию, выставочный зал. А я в нем директор, дизайнер, главный строитель и звезда всего шоу. Какой смысл в работе и в карьере – ведь в деньгах мы не нуждаемся? Чтобы кто-то указывал мне, что и когда я должна делать?
Она поманила его пальцем, и когда Кэл нагнулся к ней, погладила его по щеке.
– Я так тебя люблю, Калеб. Скоро ты поймешь, не все хотят подчиняться давлению общества – традиций, моды. Я считаю удачей и даже привилегией, что у меня была возможность заниматься тем, чем хочется, то есть сидеть дома и воспитывать детей. И мне повезло выйти замуж за человека, который не возражает, чтобы я использовала свои таланты – а я чертовски талантлива – для захламления его тихого и уютного дома образцами краски и тканей. Я счастлива. И еще мне приятно слышать, что ты за меня волнуешься.
Кэл давно убедился в том, что мать права. Она делала то, что ей нравится, и это было потрясающе. И понял: именно она настоящий хозяин в доме. Отец зарабатывал деньги, но финансами управляла мать. Отец руководил бизнесом, мать домом.
И обоих это устраивало.
Поэтому Кэл не стал убеждать мать не суетиться по поводу воскресного ужина – точно так же, как не стал отговаривать от приглашения Куин, Лейлы и Фокса. Она жила, чтобы волноваться, и обожала устраивать пышные трапезы для гостей, даже незнакомых.
Фокс вызвался заехать в город за дамами, и Кэл направился прямо в дом родителей, чтобы приехать туда первым. Он подумал, что не помешает провести подготовительную работу и, возможно, дать пару советов, как вести себя с женщиной, которая собирается написать книгу о Холлоу. Город – это люди, и его семья тоже живет в этом городе.
Франни стояла у плиты, проверяя готовность свиной вырезки. Очевидно удовлетворенная результатом, она переместилась к кухонному столу и начала колдовать над своей знаменитой слоеной закуской.
– Итак, мама, – произнес Кэл, открывая дверь холодильника.
– К ужину я подаю вино, так что не нацеливайся на пиво.
Пристыженный, он захлопнул дверцу.
– Просто хотел напомнить: Куин пишет книгу.
– Я жаловалась на память?
– Нет. – Женщины ничего не забывают, и эта их особенность его иногда пугала. – Я имел в виду другое. Учитывай, что все, что мы говорим, может оказаться в книге.
– Гм. – Франни разложила пеперони поверх сыра проволоне. – Думаешь, за аперитивом мы с папой скажем или сделаем что-либо неподобающее? Или подождем десерта. Кстати, на десерт будет яблочный пирог.
– Нет, я… Ты испекла яблочный пирог?
Мать скосила на него глаза и улыбнулась.
– Твой любимый, правда, малыш?
– Да, но ты могла утратить сноровку. Я должен попробовать кусочек, пока не пришли гости. Чтобы избавить тебя от конфуза, если пирог не удался.
– Эта хитрость не работала, даже когда тебе было двенадцать.
– Знаю, но ты всегда вдалбливала мне в голову, что упорство – это добродетель.
– И ты не сдаешься. Послушай, почему ты так переживаешь, что к нам на ужин придет та девушка, с которой тебя видели несколько раз?
– Дело не в этом. – Кэл сам не знал, в чем именно. – А в том, зачем она вообще приехала в город. Мы должны помнить – вот и все, что я хочу сказать.