– Ты будешь тосковать по армии. Мирный гражданин из тебя никудышный.
– Ты же когда-то говорил и то, что приличным солдатом мне никогда не стать.
– В самом деле?
Катон кивнул.
– Гм, – кашлянул Макрон. – Могу же я насчет чего-нибудь заблуждаться.
Раздалась пронзительная нота, и сигнал подхватили рога Двадцатого легиона. Катон с Макроном машинально подались чуть вперед, глядя на золотистый поток шлемов и доспехов передних рядов, хлынувший к стремительным водам брода. Над остриями колыхался гордый орел – символ империи. Это всегда было волнующим зрелищем для Катона, хотя сейчас он никак не мог отделаться от растущего чувства тревоги, сомневаясь в разумности лобовой атаки.
Внимание отвлек легкий шлепающий шум, и ветер внезапно усилился. Катон поднял голову и моргнул от первых дождинок, упавших на лицо и отскочивших от шлема и кольчуги. Наползшие с востока тучи теперь висели над холмом и теснились к римскому лагерю, затеняя солнце. На лагерь нашла большая тень, накрыв Катона с Макроном, которые стояли сейчас на воротной башне. Дождь набирал силу.
– Просто диву даюсь, как этот гнусный островок до сих пор на плаву, – проворчал центурион, плотнее закутываясь в плащ, – никак не потонет.
Катон не отозвался, пристально наблюдая, как первая волна римлян переходит реку вброд. Тяжеловооруженные легионеры, подняв над водой щиты, с трудом продвигались вперед, сильно замедлив темп наступления. С того берега различалось, как варвары выглядывают из-за своих баррикад, наблюдая за продвижением римлян. Все это время метательные орудия продолжали обрушивать на врага камни и стрелы, пригвождая его к земле. Поверхность реки клокотала белой пеной, в то время как легионеры неуклонно пробирались к противоположному берегу. Наконец они достигли ряда вбитых кольев и замедлились еще больше, пытаясь пробраться сквозь препятствия.
Здесь Каратак и задействовал первую из своих ловушек. Склоны холма огласило мрачное гудение кельтского боевого рога, и из травяных зарослей вдоль берега реки выскочили фигуры – полуголые, без шлемов и щитов, на первый взгляд плохо вооруженные. Но вот один из них вскинул руку и неистово завращал ею у себя над головой.
– Пращники.
Расстояние между ними составляло не более тридцати шагов, а барахтающиеся среди кольев фигуры представляли собой превосходные мишени. Первые снаряды затарабанили с таким резким грохотом, что было слышно даже на воротной башне. Было видно, как в фонтанах брызг падают на мелководье первые сраженные. Те, кто лишился чувств, под весом своих доспехов уходили под воду, создавая новые препятствия для своих товарищей. Двадцатый легион выставил перед собой щиты, упорно двигаясь навстречу граду камней и кусков свинца.
– Неприятный сюрприз, – заметил Макрон. – Но надолго он парней не задержит. И уж тем более не остановит.
– Не остановит, но здорово их встряхнет. Так что, думаю, первая партия за Каратаком.
По мере того как римляне выкарабкивались из воды на берег, пращники начинали отступать, удерживая безопасную дистанцию и продолжая осыпать врага камнями и свинцом. Один из легионеров в ярости рванулся вперед, рьяно карабкаясь вверх по откосу. Центурион криком и жестами пытался остановить его, но было уже поздно. Щит обеспечивал защиту только спереди, и солдата мгновенно забросали с боков. Первый же выстрел угодил ему в колено, и он, споткнувшись, упал. Не успев подняться, получил еще один удар и без чувств распластался в траве.
– Дурила безмозглая, – процедил Макрон.
Центурионы и опционы методично выстраивали подразделения по мере того, как люди выбирались с утыканной кольями отмели; как только обрели форму три передовые когорты, началось восхождение по склону. Пращники впереди продолжали отход, удерживаясь на расстоянии. Внезапно один из них отлетел назад и грянулся оземь, пригвожденный мощной деревянной стрелой.
– Их оттеснили обратно в зону наших стрел и камнеметов, – понял Макрон. – А ну-ка, посмотрим, насколько гадам по вкусу их же уловки!
Многие пращники были сбиты теми выстрелами из катапульты, что не долетели до первой линии вражеских укреплений. Впечатление было такое, будто варваров сразил огромный невидимый кулак – воистину гнев великого Юпитера.
Однако такая атака не могла продолжаться долго из-за риска попадания в передние ряды Двадцатого, и вскоре прозвучал сигнал прекратить обстрел. Катапульты и баллисты жахнули по последнему выстрелу, и бойцы встали возле орудий в ожидании дальнейших приказаний. На том берегу пращники отбегали к укреплениям и проходили между рядами воинов, которые поднялись из укрытий, как только опасность со стороны римской артиллерии миновала. Приближающуюся стену из щитов варвары встретили вначале ругательствами, а затем градом камней и стрел, которые лучники Каратака пускали внавес, высоко поверх голов своих товарищей, так что стрелы сеялись на когорты, которые еще переправлялись через реку. При виде тел римлян, разбросанных по отмели и дальнему берегу реки, Катон почувствовал, как его сердце будто сковал ледяной холод. Те из раненых, что могли передвигаться, кое-как брели через течение обратно в надежде на врачебную помощь. Потери римлян составляли уже более сотни человек, а между тем бой за первую линию укреплений под тусклой пеленой дождя еще только завязывался.
Внезапно над холмами ослепительно полыхнула молния, и угольные тени, мелькнувшие в сияющей вспышке белого света, на миг придали картине вид монументального барельефа в штриховке дождевых струй. Но видение прошло, и взору предстали тысячи вовлеченных в схватку фигур: с врагом сомкнулся Двадцатый легион, и в сумраке непогоды, поблескивая, мелькали клинки и острия. Вслед за молнией грянул обвальный раскат грома, а за ним возобновил свое шипение ливень, стучащий по шлему так, что почти перекрыл собой шум битвы. Он же явно попортил зрелище зевакам, собравшимся на пригорке, которые сидели, укутавшись в плащи. Кое-кто, не выдержав, уже семенил вниз по склону обратно в лагерь, ища убежища от непогоды. Макрон что-то говорил, и Катон, тряхнув головой, подался ближе. Центурион поднес ко рту ладонь и прокричал:
– Верховный мог выбрать денек и поудачней! Ты как думаешь: он не отзовет людей назад, пока не уймется дождище?
– Какое там! Не такой он человек. Готов добиться своего во что бы то ни стало.
– Тогда нашим придется несладко!
– Еще как!
Они снова вернулись вниманием к схватке у ближних каменных укреплений, едва различимых за матово блестящей, перемежающейся завесой дождя. Враг держался упорно, легионерам прорваться не удавалось. Из реки обратно на берег вылезала безостановочная череда насквозь вымокших раненых – они пробирались меж когортами второй линии и притыкались на землю в ожидании догляда санитаров. В сторону раненых тревожно косился кое-кто из зеленых рекрутов, которых в свою очередь поносили опционы, чтобы они глядели вперед, а не по сторонам.
Спустя какое-то время ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и сквозь рваные прогалины в тучах прорвались лучи солнца, с пугающей ясностью обнажив страшную картину боя. Легионерам удалось пробиться в нескольких местах, и они удерживали это хрупкое преимущество, чтобы создать пространство для рывка своим товарищам. И тут в одной из точек, где враг, казалось, воздвиг укрепление выше обычного, баррикада вдруг пришла в движение. Катон вгляделся в противоположный берег и мгновенно уловил опасность, заметив людей, расшатывающих деревянные балки. Но отсюда он мог лишь беспомощно наблюдать, как вниз на легионеров покатились камни – точнее, здоровенные валуны. Этот небольшой горный обвал прокатился сквозь ряды, сшибая людей и унося их в слепой путанице тел, мелькающих конечностей, щитов, земли и грязи. На этом враг не остановился и пускал камнепад за камнепадом, пробивая в плотных построениях римлян обширные бреши. Затем вновь протрубили рога, и варвары, незамедлительно оставив свой первый рубеж обороны, начали взбираться ко второй линии укреплений.
– Тем не менее мы прорвались, – с мрачным удовлетворением заметил Макрон. – Остался последний рывок.
– Если он дастся так легко, – отозвался Катон. – Взгляни на склон. Наши ребята вымотаются подъемом. В полной оснастке, которая к тому же набрякла от дождя и переправы по реке. Да и земля превратилась в густую грязь. А это тоже скажется.
С воротной башни было видно, как их товарищи прорываются через проломы в укреплениях, частично разрушенных самим же врагом. При попытке одолеть набухшую влагой землю солдаты поминутно поскальзывались и шлепались; каждый шаг, с трудом сделанный по раскисшей глине, еще сильнее затруднял продвижение тем, кто лез следом. Легко вооруженные варвары без труда отрывались от неприятеля, а те, кто посмелее, еще и останавливались, чтобы схватить и метнуть вниз со склона камни, некоторые из которых попадали в преследующих римлян и оборачивались для них переломом челюсти, колена или лодыжки. Довольно скоро стало ясно, что люди Двадцатого уже выдохлись и слишком устали, чтобы вступать с врагом в полноценный бой. Не одолев и половину склона, солдаты стали замедляться и останавливаться – все как один перемазанные жирной грязью; некоторые, убрав мечи обратно в ножны, взбирались по откосу прямо на четвереньках, чтобы не скатиться вниз. Центурионы, которые угадывались по поперечному гребню на шлемах, по-прежнему вели людей, понукая и подгоняя. Сзади лезли опционы, хлеща своими длинными деревянными жезлами с целью взбодрить нерадивых, что барахтались в хвосте.
Медленный подъем стал еще опасней, когда защитники первой линии примкнули к своим товарищам, что обороняли верхний ярус. Теперь камни и прочие метательные снаряды градом сыпались на легионеров, нанося все новые раны и увечья и останавливая тех, кто пытался загородиться поднятым щитом, рискуя при ударе скатиться вниз.
– Еще неизвестно, чья возьмет, – негромко высказал предположение Катон.
Макрон, видя, как захлебывается натиск, пробурчал что-то невнятное.
Первые шесть когорт смешались в одну грязную массу, киша на склоне как черви; остальные четыре, начав подъем от линии берега, еще пытались держать строй. Добравшись до остатков первой оборонительной линии, благодаря стараниям офицеров они выстроились на противоположной стороне заново. А навстречу им где ковыляли, где кубарем скатывались вниз к реке пострадавшие – ослабевшие из-за ранений и изможденные тяжелой битвой за холм. Лишь когда четыре когорты выровнялись, старший офицер отдал приказ наступать. Но ни о каком активном наступлении, как обычно бывает на поле боя, речи не шло. Вместо этого передние ряды продвигались с черепашьей скоростью, чтобы укрепить сильно разреженные передовые подразделения. Каждый шаг осложняла липкая скользкая грязь.