– Этого мало, – тяжелым взглядом посмотрела Картимандуя. – За Каратака я требую сто тысяч динариев. Нужно, чтобы ты, римлянин, поставил печать на документе, скрепляющем эту сделку, и затем вы уже можете покинуть Изуриум вместе со своим пленником.
– Сто тысяч динариев? – Трибун Отон ошеломленно покачал головой. – Именем богов, могу вам сказать уже сейчас, что полководец с этим никогда не согласится.
– Почему же? Разве так уж велика эта цена за мир в вашей провинции? Да это еще дешево, если прикинуть возможность нового нападения Каратака с тысячами моих воинов за спиной.
Видя, что начальник на момент лишился дара речи, Катон, кашлянув, вступил в разговор:
– Королева, присутствие Каратака при вашем дворе для вас такое же тягостное неудобство, как и для нас. Вы сами это сказали. В таком случае можно еще поспорить, кто кому делает услугу: вы нам или мы вам – тем, что берем его под стражу и увозим от вас. Оставь мы его здесь, как долго и благополучно, вы считаете, может продлиться ваше владычество?
Картимандуя пригвоздила его стальным взглядом, а сама с легким смешком повернулась к трибуну:
– Каков умник этот ваш префект… Зря я его олухом назвала. И в какой-то мере он прав. Мне нужно, чтобы Каратак убрался отсюда как можно скорее. Он и так уже подсиживает меня с самого своего прибытия. На сегодня мне ох как недешево обошлась покупка преданности моих людей! И мне по меньшей мере надо возместить то, что я уже отдала в уплату за сохранение мира с Римом.
Макрон хмыкнул.
– Или, если говорить точнее, за сохранение вашего места на троне?
Картимандуя ожгла его испепеляющим взором.
– А вот это мне не нравится, трибун. У вашего солдата нет чувства благозвучности. Прикажи-ка ему впредь не обращаться ко мне.
Макрон сердито зарделся и подался было вперед что-то возразить, но Катон поднял руку и умоляюще на него поглядел. Центурион, сердито цыкнув, сжал губы.
– Вот так-то лучше, – возобновила разговор Картимандуя. – Мы, кажется, обсуждали цену за Каратака. Так вот, в известных пределах я готова проявить гибкость. Почему бы нам не остановиться, скажем, на девяноста тысячах?
Отон, чуть подумав, качнул головой:
– Шестьдесят.
Катон внутренне зажмурился: нет, не делец он, этот трибун. Сейчас бы сюда мать Макрона Порцию – вот она бы от имени Рима поторговалась достойно… Пожилая бойкая торговка – не чета молодому аристократу.
– Хорошо: восемьдесят.
Отон пожевал губу.
– Семьдесят пять.
– Быть посему: семьдесят пять, – ответила Картимандуя. – Деньги должны поступить в течение двух месяцев, а ты до отъезда из Изуриума дашь в этом письменное заверение, скрепленное печатью. Согласен?
Отон беспомощно кивнул.
– Тогда сделка заключена, и мы с легким сердцем можем предаваться веселью на сегодняшнем пиру.
– А пир непременно должен быть в честь Каратака? – все-таки переспросил Катон.
– Да, непременно. Для видимости. Он – король, во всяком случае, до завтра. Из моей знати и воинов многие относятся к нему с глубочайшим уважением. Их разгневает, если я просто вручу его вам, закованного в цепи. Вместо этого к нему отнесутся как к почетному гостю. Пир позволит нам поддержать эту иллюзию. Хотя правда в том, что он уже был пленником с того самого момента, как объявился у меня при дворе.
– А вы уверены, госпожа королева, что вам не грозит никакой опасности от тех, кто поддерживает его дело?
– Опасности никакой. В какой бы чести они ни держали Каратака, монеты из моей казны все равно ставятся ими выше. А пир – это лишь формальность. Что-то вроде ритуала. Я представлюсь на нем радушной хозяйкой и заручусь поддержкой и уважением моих людей. Они же смогут поднять здравицы и за Каратака, и за его славные деяния, но без пугающей перспективы проливать за него кровь. Честь будет удовлетворена всеми и для всех. – Картимандуя, сделав паузу, скрестила на груди руки. – Разумеется, вопрос цены, назначенной за Каратака, между мною и Римом останется в секрете. Так будет лучше и нам, и вам.
– Я понимаю, Ваше Величество.
– Тогда что, по рукам?
– Ну да, – нехотя кивнул Отон.
– Ну, вот и славно. Пока не начался пир, предлагаю вам насладиться гостеприимством Изуриума.
– Спасибо. Но мне сперва надо дать знать моему заместителю, что мы вернемся в лагерь позднее, чем предполагали.
– Да будет так, – Картимандуя милостиво указала головой на выход из хижины. – Вы можете идти.
Все встали со своих стульев и направились к дверному проему. Королева что-то негромко произнесла на своем языке, и к ней, остановившись, повернулся Веллокат. Они обменялись быстрыми фразами, и он повернулся обратно к римлянам:
– Я должен остаться. Королева во мне нуждается.
Макрон изо всех сил сохранял неподвижность лица. Катон кивнул Веллокату:
– Конечно. Тогда, наверное, увидимся на пиру?
– Да. На пиру.
Префект вышел из хижины последним, и Веллокат задернул за ним кожаную шторку входа. Идя за трибуном и его женой обратно к чертогу, Макрон скабрезно хохотнул и хотел что-то сказать, но Катон его осек:
– Дружище, осторожнее со словами.
– Да я просто насчет того, как обременительно бывает исполнение долга. Иной раз, может, и не хочешь, а надо… Повезло же нашему парню!
– Иной раз такое везение может быть чревато. Вон, глянь, – Катон исподтишка указал на пятачок перед чертогом.
Там с группой знати стоял Венуций, но в общем разговоре не участвовал. Руки его были скрещены на груди, а горький взгляд неотрывно уставлен в направлении хижины жены.
– Не думаю, что место любовных свиданий королевы держится от консорта в большом секрете, – вполголоса добавил Катон. Хотя и он не из тех, чтобы смотреть на это сквозь пальцы.
– Да уж, идите, наслаждайтесь гостеприимством этой зловонной кучи мусора, – ворчала Поппея, приподнимая на ходу складки столы.
День выдался жарким, земля спеклась, и эти причины, видимо, еще сильнее сказывались на настроении женщины, которая сейчас была сама колкость.
– Радость моя, – с наигранной беспечностью сказал ей муж, – я уверен, здесь действительно есть на что посмотреть. Стоит только поискать. Быть может, их местный рынок… Там можно присмотреть какие-нибудь очаровательные безделушки здешних варваров. Как раз для твоих друзей в Риме, любовь моя.
Поппея хлестнула супруга взглядом, словно плетью:
– Единственное, что здесь можно присмотреть, а заодно и подцепить, это какую-нибудь гнусную заразу этих варваров. Моим друзьям, безусловно, понравится заполучить ее как память о моем визите в этот очаровательный сельский уголок.
Препирание было прервано мельканием красной туники: с той стороны, где у коновязи дежурили телохранители, к Отону и его спутникам спешил римский солдат.
– О боги, – вполголоса буркнул Макрон. – Теперь-то что?
Солдат приближался, держа в руке сомкнутую восковую дощечку. На подлете он отсалютовал и протянул ее слегка оторопевшему Отону.
– Префект Гораций желает здравствовать, господин трибун. Мне было приказано найти вас и сразу же передать это вам, но те ублюдки никак не позволяли мне пройти. – Он кивнул на охристые туники стражников.
– А ну, следи за языком, язви тебя, – рыкнул Макрон. – А то тут некоторые из ублюдков говорят на латыни. Где твои манеры, солдат?
– Спасибо, центурион, – несколько удивленно поблагодарил подчиненного Отон.
Взяв дощечку, он отошел в сторонку и, сломав печать, вскрыл и начал читать. Остальные молча смотрели, пытаясь уяснить по его мимике содержание написанного. Вот Отон сделал резкий вдох и закрыл дощечку. Повернувшись к посыльному, он коротко приказал:
– Жди возле лошадей. Отвезешь от меня обратно сообщение.
– Слушаю, господин трибун! – Солдат с салютом повернулся и пошел.
Когда тот удалился за пределы слышимости, Отон возвратился к своим спутникам и, украдкой оглядевшись, пробормотал:
– Осторий умер.
Все трое молча воззрились на него. Ум Катона заметался. В чем причина смерти: болезнь взяла свое? Тайное убийство? Стечение обстоятельств?
– Умер? – переспросил Макрон. – Как умер?
– Бедный, – вздохнула Поппея.
– Деталей Гораций не приводит. Говорит лишь, что полководец умер в своей палатке.
– Кто принял командование? – спросил Катон.
Отон пожал плечами:
– Гораций не сообщает.
– Легат Квинтат, – предположил Макрон, – кто же еще.
Катон кивнул. В самом деле, Квинтат в Вирокониуме второй по старшинству после Остория, к тому же принял на себя временное командование армией. Однако в провинции есть еще и легаты трех других легионов, и один из них может попытаться изъявить свои права на временное командование. Ведь есть пусть и малая, но все-таки возможность прославиться, возглавив новую провинцию на то время, пока Рим назначает нового губернатора. Особенно если этот самый заместитель Остория окажется еще и тем, кто припишет себе заслугу отсылки в Рим закованного в цепи Каратака. Опасаться стоит того, что любые разногласия между легатами могут дать врагам возможность воспользоваться разбродом, пока в стане римлян идет борьба за власть.
Тут в голову пришла и еще одна неутешительная мысль.
– Если его смерть уже стала достоянием гласности в Вирокониуме, то до Изуриума эта новость долетит сама собой, дайте только срок.
– И… что? – растерянно посмотрел Отон.
– Это может укрепить позиции Венуция. Если же он убедит своих, что смерть Остория на какое-то время оставляет нас без головы, то он может сплотить вокруг себя достаточно знати, чтобы доставить нам кучу серьезных хлопот. Вы же слышали, что сказала королева: ее хватка за власть теряет прочность.
Отон задумчиво кивнул:
– Тогда нам лучше порадеть, чтобы она как можно скорее получила те деньги.
– Разумеется, господин трибун. Если б у нас на месте был действующий командир, способный завизировать платеж…
– Ах, будь оно… А ведь ты прав. – Отон озабоченно нахмурился, и тут глаза его зажглись: – Постойте! Но ведь у нас есть свой собственный сундук с казной! Мы бы могли использовать его.