еть, как это работает». Ему нравились часы, ветряные мельницы, велосипеды, всевозможные машины и особенно его «олдсмобил ранэбаут»[5]. Казалось, для него не было большего счастья, чем в любое время года ездить на этом автомобиле.
«Хотя я люблю лошадей [писал он], я не испытываю удовольствия, ухаживая за ними. Мне не нравится запах конюшни. Мне не нравится быть обязанным чистить лошадь каждое утро, и я не люблю запрягать ее зимой… На то, чтобы запрячь лошадь, уходит время, а автомобиль готов ехать немедленно. Он никогда не устает, и на нем добираешься до цели быстрее, чем на любой лошади».
Что касается «олдсмобила», то Амос любил говорить, что при цене в 350 долларов он стоит меньше, чем лошадь с экипажем.
Кроме того, Амос Рут был глубоко религиозен, преподавал в воскресной школе, активно поддерживал движение трезвенников и с удовольствием доносил до читателей свои мысли и идеи по этой и множеству других тем в колонке, которую вел в отраслевом журнале для пчеловодов, издававшемся его компанией.
Именно он, «пасечник» из Огайо, единственный из всех оценил гений братьев Райт и огромное значение их летательного аппарата. Амос Рут точно и подробно описал все, что происходило на его глазах в Хаффман-Прейри, но не в дейтонских газетах, которые в итоге перепечатали эту историю, не в «Чикаго трибьюн», «Нью-Йорк таймс» или «Сайентифик америкэн», а в собственном журнале по пчеловодству.
Он начал переписываться с Райтами в феврале. «Надеюсь, вы извините меня, друзья, за то, что я позволил себе обратиться к вам. Разрешите мне коротко сообщить: всю свою жизнь я считал, что летающая машина должна быть основана на принципе полета воздушного змея». Рут писал также, что очень хочет из первых рук узнавать об их экспериментах и обещает никогда «не заимствовать ни одну из их идей».
В ответ братья написали, что дадут ему знать, когда новая машина будет готова к испытаниям. На протяжении весны и начала лета, ожидая новостей от братьев, Рут продолжал писать им: «Пожалуйста, простите меня, друзья, но мне так не терпится увидеть этот воздушный корабль, что я едва сплю по ночам».
Когда в середине августа пришло долгожданное письмо, Амос Рут немедленно отправился в Дейтон на своем «ранэбауте» – учитывая состояние дорог, это было довольно рискованное путешествие. Он приехал тогда, когда машина Райтов функционировала плохо – определенно не так, как они хотели. Но для Рута зрелище настоящего полета стало «одним из самых ярких впечатлений в жизни», как он сказал братьям в знак благодарности.
Он пообещал, что не расскажет ни слова об увиденном в Хаффман-Прейри в своем журнале, и сдержал слово, описав только поездку на автомобиле.
«В ходе недавнего 400-мильного путешествия по Огайо, – сообщал Рут, – я проехал через Эшленд, Мэнсфилд, Мэрион, Делавэр, Мэрисвилл, Спрингфилд, Дейтон… так много городов, что теперь я едва ли смог бы отличить один от другого». Он рассказал, как ему удалось не задавить ни одну из многочисленных кур, попадавшихся на дороге, и не перепугать ни одну лошадь. Он написал, что через каждые 10–15 миль должен был заливать в двигатель свежую воду, и толпы народа собирались всякий раз, когда он останавливался, чтобы сделать это или заправиться. А также описал разбитые улицы и грязные дороги, которые попадались по пути, но в конце не смог удержаться, чтобы не добавить:
«И между прочим, мы уже, по крайней мере до какой-то степени, можем не замечать не только грязных дорог, но и дорог вообще, мы поднимаемся в небо, причем не с помощью воздушного шара. Но в данный момент я не имею права рассказать все, что мне известно об этом».
На второй неделе сентября пришло сообщение от Райтов о том, что Рут должен срочно приехать. Он прибыл в Дейтон во вторник 20 сентября 1904 года, в день, когда Уилбур сделать то, чего прежде не делал никто в мире. Он совершил на машине с мотором круг в воздухе.
Орвилл, который все еще восстанавливался после августовской аварии, наблюдал за происходящим со стороны вместе с Рутом и Чарли Тэйлором. Как видно, больше никого в Хаффман-Прейри не было.
«Милосердный господь дозволил мне стать тем, кто принесет великому и огромному миру известие об изобретении, которое может превзойти электромобили, автомобили… и… возможно, займет место в одном ряду с телефоном и беспроволочным телеграфом», – этими словами начал Рут свой рассказ об увиденном.
Но прежде чем перейти к описанию события, свидетелем которого он стал, Рут подчеркнул, что братья Райт не просто любители всевозможных механизмов, а люди, интересующиеся «современным развитием науки и искусства». Он был «потрясен» богатством их библиотеки. Кроме того, из разговоров с ними Рут сделал вывод, что они «прекрасно знакомы не только с современной наукой, но и с достижениями прошлого». Амос Рут оказался первым, кто понял, насколько Уилбур и Орвилл были «масштабнее», чем их представляли даже те относительно немногие люди, которые задумывались над этим.
Они были не просто «очередными Дариусами Гринами», подчеркивал Рут, а «первооткрывателями», сделавшими для человечества не меньше, чем Колумб.
В своей колонке от 20 сентября он описал, как Уилбур принял лежачее положение, чтобы сопротивление воздуха было меньше, как прогревался двигатель и как, когда все было готово, сработало «что-то вроде камеры запуска» (катапульта) и машина оказалась в воздухе.
Самолет летел низко, не поднимаясь над землей выше 6–7 метров. «Меня удивила скорость, и я был потрясен превосходной подъемной силой». Затем самолет развернулся и полетел прямо на Рута. Испытывая те же чувства, какие испытал Джон Т. Дэниелс после наблюдения за первым полетом в Китти Хоук, он написал:
«Когда аппарат развернулся и подлетел почти к месту старта, я был прямо перед ним, и я сказал тогда, и думаю так до сих пор, что это было одно из грандиознейших, если не самое грандиозное, что я видел в жизни».
Самолет по-прежнему летел низко, и Орвилл, который стоял рядом с Рутом, предложил тому отойти в сторонку из опасения, что машина может неожиданно упасть.
Самому Руту зрелище приземляющегося самолета показалось не менее захватывающим:
«Когда мотор выключен, аппарат спокойно планирует и приземляется на нечто, очень напоминающее легкие полозья, как у санок, скользя по заросшей травой земле перч [5,03 метра] или чуть больше. Когда нужно снизить скорость перед приземлением, вы немного поднимаете нос. Аппарат начинает забираться вверх до тех пор, пока скорость не упадет, ну а затем, при мастерском управлении, он может быть посажен легко, как перышко».
«Мастерское управление» поражало. Это была не просто единственная в своем роде машина на земле, писал Рут, но к тому же не было никого, «кроме этих двоих, кто научился бы так управлять ею».
Когда Колумб открыл Америку, он не знал, к каким последствиям это приведет, делал вывод Рут. Даже «самый смелый энтузиаст» не мог бы это предвидеть. «Подобным образом и эти два брата не имеют ни малейшего представления о том, что их открытие принесет детям человеческим».
Что касается Хаффман-Прейри, то с того дня это место, по мнению Рута, стало историческим. Здесь человек и его машина «научились летать, подобно птенцу, который, выбравшись из гнезда, на практике учится использовать свои крылья».
Амос Рут нарисовал удивительное будущее, которое уже не за горами, «когда нам не нужно будет заботиться о хороших дорогах и железнодорожном транспорте, мостах и всем прочем, стоящим огромных денег. Имея такие машины, мы попрощаемся со всем этим. Чистое свободное небо, простирающееся над всей землей и на многие мили над нами, – вот наш учебный полигон… Когда вы увидите один из этих грациозных аппаратов, проплывающий у вас над головой и над вашим домом, что, как я ожидаю, произойдет уже в недалеком будущем, то посмотрим, не согласитесь ли вы со мной в том, что летающая машина – это один из самых благодатных и драгоценных Божьих даров».
В декабре Рут вновь приехал в Дейтон – на этот раз на поезде – и встретился с Райтами в доме 7 по Хоторн-стрит, чтобы прочитать до публикации то, что он написал. Очевидно, все прошло хорошо. Ни о предложенных братьями изменениях, если они и были, ни об их комментариях ничего не известно.
Нет никаких объяснений, почему они так доверяли Амосу. Но очевидно, что у них было много общего. Когда Рут начинал свой пчеловодческий бизнес, его тоже считали чудаком. Его идеи принесли успех только благодаря тщательному изучению предмета. Важно и то, что начиная с их первой встречи в августе он показал себя человеком, верным своему слову, и всегда был готов к сотрудничеству ради того, чтобы написанный им материал оказался максимально точен.
Как и их отец, Рут был человеком строгих религиозных убеждений, и это понравилось епископу Райту. В своем дневнике он записал: «Кажется, мистер Рут настоящий джентльмен».
Наконец, помимо всего прочего, Уилбур и Орвилл с первой встречи с Рутом могли понять, что он относится к ним искренне и его вера в возможность человека летать так же сильна, как у них.
Когда в январе 1905 года статья Рута появилась в его пчеловодческом журнале, он отправил копию редактору «Сайентифик америкэн», отметив, что ее можно перепечатать бесплатно. Редактор не обратил на нее внимания. А в опубликованной в газете ровно через год статье «Аэроплан Райтов и его сказочные свойства» автор выразил явные сомнения:
«Если такие сенсационные и чрезвычайно важные эксперименты проводятся совсем не в труднодоступной части страны и их тема вызывает значительный интерес почти у каждого, то возможно ли поверить в то, что предприимчивый американский репортер, который, как хорошо известно, войдет в дом через печную трубу, если перед его носом закроют дверь… не разузнал об этом все что можно и не опубликовал… давным-давно?»
Очевидно, мысль о том, что именно Амос Рут оказался таким «предприимчивым репортером», редактору в голову никогда не приходила.