еночевать, после чего, поскольку ветер дует в другом направлении, вернуться к месту старта на неторопливом местном поезде. («То, что мы ищем, – это средство свободного передвижения по воздуху в любом направлении», – писал Лилиенталь.)
Вечером того же дня, когда Уилбур возвращался на поезде в Париж, Орвилл направился туда же, для чего выехал из Дейтона на ночном экспрессе до Нью-Йорка. «Флайер III» был наконец собран, упакован и отправлен морем во Францию, где ему предстояло до поры до времени храниться в здании гаврской таможни. По словам Кэтрин, Орвилл отправился в Европу «изрядно выдохнувшимся». Кроме того, уже в дороге он обнаружил, что забыл взять адрес отеля Уилбура.
Ранним воскресным утром конца июля братья встретились. Насладившись спокойным плаванием через Атлантический океан на пароходе «Филадельфия», Орвилл сумел-таки отыскать дорогу до отеля «Лё Мёрис», где нашел Уилбура выглядящим как никогда хорошо.
Позавтракав в отеле, братья отправились на прогулку, оживленно беседуя. Они пообедали в кафе «Альказар» на Елисейских Полях, после чего провели несколько часов жаркого послеобеденного времени на лавочке под деревьями этого оживленного проспекта. Судя по всему, им удалось положить конец всем недоразумениям.
На следующий день Райты встретились с Хартом Бергом и Фрэнком Кордли для «довольно теплого и откровенного разговора» (как назвал это Уилбур). В переводе это означало, что беседа была очень напряженной. Они подняли тему патентов. Уилбур с самого начала четко заявил, что «Флинт энд компани» ни при каких обстоятельствах не вступит в товарищество с братьями. «Мы являемся и намерены оставаться и в дальнейшем единственными собственниками патентов», – заявил он согласно его собственным записям об этом разговоре. Они говорили о расходах и о капитале, вложенном в предприятие. «Дело в том, – сказал Уилбур Бергу, – что мы не намерены отдавать вам двадцать процентов капитала. Мы намерены владеть всем капиталом. Вы являетесь лишь торговыми агентами». И так продолжалось без конца. Берг излагал свои доводы, Уилбур и Орвилл твердо стояли на своем.
На основании всего того, что рассказал и разъяснил ему Уилбур, собственных впечатлений о Берге и прошедших переговоров Орвилл избавился от своих подозрений и сомнений. Он был готов работать с Уилбуром и делать то, что тот скажет. Орвилл был рад заверить Кэтрин, что «наши друзья Ф [ «Флинт энд компани»] и Б [Берг] вовсе не являются шайкой бандитов».
Уилбур сводил Орвилла на первую экскурсию в Лувр. Фрэнк Кордли, для того чтобы отметить приезд Орвилла в Париж, заказал ужин в легендарном и очень дорогом ресторане «Серебряная башня» на Левом берегу. Процедура приготовления фирменного блюда «утка под соусом из крови», которой занимался прямо в зале сам прославленный шеф-повар и владелец заведения Фредерик Делэр, кажется, произвела на Орвилла большее впечатление, чем все, что он увидел в Лувре. Делэр был одет во фрак и со своими бакенбардами и пенсне выглядел, нарезая утку на мелкие кусочки и покачивая головой, скорее как профессор университета, чем как шеф-повар. Это само по себе дорогого стоило, сообщал Орвилл Кэтрин.
«Ноги, крылья и прочее [продолжал Орвилл] было отправлено на кухню, поэтому мы не видели, что с ними делали; что касается тушки, то после того, как с нее была срезана большая часть мяса, ее поместили под особый пресс, с помощью которого выдавили из нее все соки и кровь. Затем мясо и жидкости поместили на спиртовую горелку и готовили вместе. Месье Фредерик все это время поливал утку соусом. Подали ее с вложенной карточкой, на которой был указан порядковый номер утки, которую мы съели».
Когда в одном из писем епископ Райт выразил опасения по поводу парижских соблазнов, Уилбур в ответном письме заверил его: они не делают ничего, что выходило бы за рамки полученного дома воспитания и бросало тень на семью. Вина, которое он попробовал за это время, не хватит, чтобы наполнить один-единственный бокал. «Мы действительно ведем себя здесь хорошо, – добавил Орвилл. – Мы посетили много больших церквей и еще ни разу не напились».
Их ближайшие перспективы во Франции были не слишком радужны, потому что большая часть правительственных чиновников отправились в свои традиционные августовские отпуска. Однако в Германии интерес к ним был все еще достаточно велик, поэтому Уилбур и Берг решили ехать в Берлин. Туда они отправились 4 августа.
По пути в Берлин, увидев из окна поезда табличку с названием крохотного бельгийского городка Жемапп, Уилбур начал рассказывать об исторической битве, состоявшейся здесь в 1792 году, и, к удивлению Берга, долго рассуждал о значении победы, одержанной войсками юной Французской республики над регулярной австрийской армией. Для Берга это стало еще одним примером необычайной эрудиции Уилбура. Тот пояснил, что читал об этом в юности.
Через неделю, когда в Париж приехал Чарли Тэйлор, Орвилл отвез его в менее помпезный отель на улице д´Альже, за углом от отеля «Лё Мёрис», и зарегистрировал просто как Ч. Э. Тэйлора из Линкольна, штат Небраска. «Мы не хотим, чтобы по бумагам или еще как-то было понятно, что он приехал», – написал Орвилл Кэтрин. С момента прибытия Орвилла пресса следовала за братьями по пятам, и это надоедало им все сильнее.
Райты оказались совсем не похожи на тех, с кем журналистам приходилось иметь дело до сих пор. Корреспондент лондонской газеты «Дейли мейл» сказал Орвиллу, что с ним «намного труднее», чем с большинством других героев газетных репортажей. Сам он, добавил корреспондент, приехав к ним, потратил больше денег на кэб, чем надеется вернуть, но не может бросить это дело из опасений, что какой-нибудь другой репортер раскопает «сенсацию».
В середине августа, когда стало очевидно, что у французов вновь проснулся интерес к заключению соглашения, Уилбур и Берг вернулись из Берлина. Однако реального прогресса в заключении сделки с французами, как и с немцами, не было.
К началу сентября у братьев не осталось никаких дел, кроме как ждать. Из записей Орвилла можно судить, что они были заняты преимущественно тем, что сидели на скамейке в парке, наблюдая за прохожими. Если Уилбур посещал Лувр, то Орвилл отдыхал в саду Тюильри.
«Вам не стоит волноваться по поводу того, что я не дышу воздухом на веранде, – писал Орвилл Кэтрин. – Если я бодрствую, то провожу половину времени в парке напротив гостиницы». Он пояснил, что в парке имеются сотни маленьких чугунных кресел, аренда которых стоит два цента в день. «Работа изрядного количества женщин заключается в том, чтобы налетать на ничего не подозревающего парня, который только что сел в кресло, и требовать с него два цента».
Особенно ему нравилось наблюдать за французскими ребятишками, он удивлялся тому, насколько они послушны. Орвилл рассказывал о маленьких каруселях, каждой из которых управлял человек, поворачивающий рукоятку, и думал, как трогательно, что дети могут получать удовольствие от такой простой и безопасной забавы, цепляясь за поручни так, будто они сидят на необъезженном жеребце. Но иногда в парке появлялось несколько американских детей, и они оживляли обстановку.
«Они запрыгивают на лошадок и спрыгивают с них на полной скорости – которая никогда не бывает высокой, – хватают руками кольца, которые нужно нанизать на „нож для колки льда“, а когда сеанс заканчивается, бросают эти ножи (я не знаю, как они здесь называются) друг другу и доводят бедного парня, который хочет собрать их, до сумасшествия».
«Конечно, бывает стыдно за ребят, – добавлял он, – и мы понимаем, что их нужно здорово взгреть, но все-таки приятно иногда видеть что-нибудь, вызывающее хоть какие-то эмоции».
Самое сильное впечатление произвело на братьев то, что все поголовно – дети, мужчины и женщины разных возрастов – играли в «диаболо», старинную игрушку, которая вновь вошла в моду. В комплект для игры входили деревянная катушка, напоминавшая формой песочные часы, и две бамбуковые палочки длиной около 60 сантиметров, соединенные шнуром длиной до полутора метров. Все вместе стоило примерно 50 центов. Играющий стягивал шнуром середину катушки, после чего, держа по палочке в каждой руке, отрывал катушку от земли и начинал вращать ее все быстрее, заставляя балансировать в воздухе. Пока начинающий овладевал навыками игры, катушка постоянно падала на землю, поэтому игру назвали «дьявольской». Она была придумана в Китае больше 100 лет назад и очень понравилась братьям.
Они любили говорить, что весь ход их жизни был определен детской игрушкой, причем французской, а теперь, достигнув зрелого возраста, они находились во Франции и вновь наслаждались игрой, как будто оставались детьми.
В «диаболо» волшебство заключалось не в том, что летала сама игрушка, как это было с вертолетом Альфонса Пено. Здесь вы должны были преодолеть силу земного притяжения с помощью своего мастерства. Научиться этому можно было лишь на практике. Чем больше практики с палочками и шнуром, тем дольше вы будете удерживать катушку в воздухе. Так же и с аэропланом – самого аэроплана недостаточно, нужно овладеть искусством полета.
Тот факт, что Уилбур и Орвилл много играли в «диаболо» у всех на виду, не остался незамеченным и сделал les frères mystérieux (загадочных братьев) еще менее понятными. «Загадка» Райтов, писала «Геральд де Пари», по-прежнему оставалась неразрешимой. Газета приводила мнение некоего американца, который часто видел их в саду Тюильри и был убежден в том, что они забросили свою летающую машину и перестали даже думать о ней. «Всем известно, – заявлял этот человек, – что, когда кто-то приобретает привычку играть в „диаболо“, он не может думать ни о чем другом».
Очевидно, братья быстро овладели искусством игры в «диаболо» и добились довольно значительных успехов. Но у Чарли Тэйлора катушка падала на землю в девяти попытках из десяти. А чем еще он мог заниматься, кроме «диаболо», осталось неизвестным.
Когда Кэтрин прочитала о том, что братья целые часы проводят в парке, она рассердилась как истинная учительница. «Вы ни слова не говорите о том, учите ли вы французский, – написала она Орвиллу. – Мне кажется, я бы объездила все окрестности Парижа, вместо того чтобы вечно торчать в парке. Вы не можете найти кого-нибудь, кто говорил бы с вами по-французски?» Тем не менее она попросила их «непременно» привезти ей «диаболо».