– Ты сегодня не занят, Михаэль? Вот и прекрасно! Послушай, мы давно не видались, мы превосходно проведем вместе вечер и будем рассказывать друг другу целые романы. Пойдем-ка, я поведу тебя в замечательный кабачок. Повар сл›жил раньше в России при великокняжеском дворе.
С пугливой нежностью обнял он Михаэля, выходя с ним из кафе.
15
Венцеля, по-видимому, несказанно обрадовала неожиданная встреча с братом. По пути он еще крепче обнимал Михаэля. Его замкнутое лицо смягчилось, глаза блестели.
– Мы как следует отпразднуем свидание, братишка! – воскликнул он, когда они заняли места в углу небольшого, роскошного ресторана. – Какая это для меня приятная неожиданность! На красивейшую женщину Берлина не променял бы я тебя. Эй, кельнер, где вы там пропадаете? Разве не видите, какого я высокого гостя привел?
Кельнер отвесил Михаэлю поклон. Потом замер с блокнотом в руке в услужливой позе, выражавшей почтение к крупным чаевым. За искусно разубранной буфетной стойкой красовался главный повар в высоком белом колпаке.
– Получены свежие одерские раки, господин капитан.
– Пожалуйста, Венцель, что-нибудь поскромнее, я привык к очень простой еде, – заметил Михаэль.
– Ты будешь есть то, чем я тебя угощу, и не пожалеешь об этом. Раки, говорите вы? – Венцель сбросил монокль, который вставил в глаз для изучения меню, и взглянул на Михаэля. – Ты слышал? Веришь ты в приметы? Только что с теми двумя дураками, с которыми я познакомил тебя в кафе, я говорил об Одере по совершенно особому поводу. Ну, ладно, друг мой, дайте нам одерских раков.
– Полдюжины?
Венцель так рассмеялся, что его крупные зубы блеснули.
– За кого вы нас принимаете? Разумеется, дюжину! Сваренных в соусе! И к ним бутылку старого хереса, того, что только для завсегдатаев. Надо тебе знать, Михаэль, что это заведение скупило винный погреб одного обанкротившегося бывшего министра. Роскошь! Эти люди были все-таки знатоками, надо им отдать справедливость. Итак, начнем с раков – согласен?
– Согласен. Я, впрочем, много лет уже не ел раков.
– Тем вкуснее они тебе будут. Но теперь дальше. Вы можете пока заказать раков, – обратился он к кельнеру, и тот, поклонившись, исчез. – Теперь слушай дальше, – продолжал Венцель. – У них тут готовят консоме с головками спаржи. Объедение! Ладно, принято! А затем, посмотри-ка, Михаэль, тут форели, ручьевые форели, как ты к ним относишься?
– Много ли ты еще собираешься заказывать? – спросил Михаэль.
– Еще? – Венцель рассмеялся. – Да ведь это только начало. Теперь пойдут тяжелые калибры. Все предыдущее было только беглым ружейным огнем, чтобы раздразнить неприятеля. Запишите, кельнер! Пулярка с разными салатами, телячье квисо с шампиньонами. Михаэль, не возражать! Затем персики Мельба и потом сыр. Далее пустите вскачь эскадрон ликеров. В заключение – кофе. Но вы ведь знаете мой вкус: такое крепкое, чтобы мертвого поднять на ноги! Шампанское поставили на лед? Ну, вот и ладно.
Венцель непринужденно откинулся на спинку кресла.
– Ты, вероятно, ведешь очень простой образ жизни в Шперлингсгофе, Михаэль?
– Я живу, как крестьянин.
– Превосходный у тебя вид! Загорел ты, как хлеб, только что вынутый из печи! Прекрасная это вещь – жить по-крестьянски, – продолжал Венцель с легким вздохом. – Впрочем, неподолгу. Иначе это становится скучно, ах, как скучно! Для меня, во всяком случае, это уже не жизнь – по крайней мере в настоящее время. Мне нужны суета, шум, разнообразие… А вот и раки! И xepec! Полюбуйся-ка: реликвия, а не вино! А теперь, Михаэль, давай-ка примемся безмятежно ублажать утробу. Расскажи, как тебе живется. Расскажи мне о Шперлингсгофе и своих планах! Ты, наверное, все еще носишься с своими старыми идеями, я ведь знаю тебя.
Венцель улыбнулся своею прежней, добродушно-иронической улыбкой и прищурил один глаз.
– Разумеется! Разрешение проблемы вырисовывается теперь предо мною с полной ясностью! – с увлечением ответил Михаэль. – В эти дни как раз я занят созданием исполнительного комитета. Много разочарований, но и много восторженных сторонников…
Венцель покачал головою.
– Ты неисправим! – сказал он и с треском надломил рака.
– Неисправим? Что ты хочешь сказать?
– Ну, ну, не сердись, Михаэль. У тебя – свои взгляды, у меня – свои. Я теперь смотрю несколько скептически на все такие вещи. Я на людей смотрю другими глазами… Но довольно об этом! Потом мы обо всем поговорим. Слышишь – обо всем! Рассказывай, говори. Я сегодня десять часов говорил и немного устал. Рассказывай покамест только о себе. Я слушаю.
Михаэль принялся рассказывать за едой о своей работе, об опытах, о «большом плане». Глаза у него сияли, и краска заливала щеки. Он не мог говорить о своей работе и о своем «большом плане», сразу же не приходя в возбуждение.
Вдруг Венцель перебил его – рассказ он слушал, казалось, рассеянно.
– А кстати, как ты меня, в сущности, разыскал?
– Случайно! Мне сказали, что ты бываешь в кафе, в окрестностях Жандармского рынка.
– Сказали? – Венцель наморщил лоб и усердно высасывал клешню рака. Некоторое время он молчал. – И с такими данными ты отправился меня искать? – насмешливо спросил он потом.
– Как это ни странно, найти тебя было совсем нe трудно.
Венцель покачал головой.
– Только ты можешь справиться с такой задачей. Но рассказывай дальше. Все эти опыты меня интересуют, хотя я мало в них понимаю, вернее – ничего. Я был офицером и выдрессирован только на механическую работу. Как обстоит дело с этой знаменитой земляной шарошкой?
Михаэль принялся пылко излагать, как эта шарошка режет почву маленькими резцами на пятьдесят сантиметров в глубину, так что почва разрыхляется лучше, чем под лопатой любого садовника, не говоря уже о плуге.
– Это очень интересно.
Михаэль продолжал. Заговорил о способах, могущих повысить сельскохозяйственную производительность втрое, в пять раз.
– Я, например, устроил искусственное орошение луга, площадью только в пять гектаров. Этот луг дает больше корма, чем при нормальном уходе – двадцать моргенов лугов.
Венцель поднял на него глаза и улыбнулся.
– Ты повелеваешь дождями? – сказал он. – Пшеницу на ладони выращиваешь? А во сколько обходится тебе трава?
– Покамест этот способ еще дорог, сознаюсь.
Венцель расхохотался.
– Ты, видно, превосходный хозяин! – воскликнул он.
– Это опыт, пойми меня.
– Прости, что я рассмеялся, Михаэль. Ты ведь знаешь, я в этом решительно ничего не понимаю.
– Отчего ты не приехал ко мне в Шперлингсгоф, Венцель? Ты ведь обещал.
Венцель опустил вилку.
– Обещал, да, – сказал он. – О боже, чего только не обещал я весною и летом! Да не было, видишь ли, времени. Ни на час не уезжал я из Берлина, разве что по делам.
– Я очень жалел, что ты не мог сдержать слово. Тебя многое заинтересовало бы: мои опытные поля, мои холодильники и теплицы. Это огромная работа, но она вознаграждается. Я добился поразительных успехов, почти тропической растительности.
При этих словах Венцель опять громко засмеялся.
– Тропической? В этой ужасной, богом проклятой песчаной пустыне? Подумать только!
– Ну, не придирайся к словам, – уступил Михаэль, – «тропическая растительность» – это, конечно, некоторое преувеличение. Слушай дальше.
Наконец, Михаэль дошел до своего «большого плана»: синтез промышленности и сельского хозяйства, индустриализация сельского хозяйства. Вместо анархического производства – планомерное хозяйство в широком масштабе для всего государства. Продуктивная кооперация всех национальных сил… Систематическое продуктивное применение освобождающейся или праздной рабочей силы…
Кельнер подал пулярку и телятину.
Венцель слушал, наморщив лоб. Этот «большой план» Михаэля казался ему непомерным и даже фантастичным.
– Я очень боюсь, – прервал он Михаэля, возбуждение которого все росло, – что ты предаешься обманчивым надеждам. Что это имеет научный интерес, я допускаю, но позволь дать тебе один совет, Михаэль, и он тебе ничего не будет стоить. Если это твои окончательные убеждения, то постарайся как можно скорее перебраться в Америку. Здесь, знаешь ли, в нашей Германии, да и в нашей Европе вообще, нет почвы для реформ и такого рода вещей, не окупающихся сразу.
Михаэль покачал головою.
– В Америку? Разве там лучше?
– Может быть. Мне иногда случается читать в газетах, что тот или другой миллионер, всю жизнь грабивший народ, вдруг жертвует огромные суммы на, какое-нибудь учреждение. Разве это здесь бывает? А почему, скажи на милость? При тех огромных состояниях, какие есть у нас в стране? С тех пор как нет уже блестящих орденов и громких титулов, они еще трусливее держатся за свой карман. Нет, поверь мне, Михаэль, тебе не место в современной Германии, в современной Европе!
Лицо у Венцеля потемнело от гнева.
– У тебя, по-видимому, мало доверия к Европе? – улыбнулся Михаэль.
– Мало! Поистине мало! Не говори мне больше об этом! – крикнул Венцель, и кровь опять прилила у него к лицу. – Ложь, лицемерие, эгоизм, националистическое безумие, мания величия – вот, вот современная Европа. Груда материальных и моральных обломков! Перестанем об этом говорить.
– Послушай, "Венцель, – возразил Михаэль, повысив голос, – если Европа такова, какою ты ее рисуешь, разве не следовало бы с тем большею энергией постараться убрать эту груду обломков и воссоздать Европу?
Венцель с наслаждением запустил зубы в персик Мельба, поданный в бокале тусклого серебра. Он покачал головою и сказал спокойно, с не совсем естественным равнодушием:
– Не будем горячиться, Михаэль. Исповедуй какие хочешь убеждения и оставь меня при моих. Я боюсь только, Михаэль, – ты дождешься больших сюрпризов. Боюсь я этого, боюсь! Разве ты знаешь этих людей? Нет, говорю тебе, ты их не знаешь. Я тоже два года бился с ними и теперь знаю, кто они такие. – Мало-помалу, против воли, Венцель опять пришел в ярость. Он скрежетал зубами, надкусывая персик. – Для этих людей, для так называемых европейцев, существует одна только цель: Деньги! Деньги! Собственность! И при этом они не перестают кричать, что американцы день и ночь мечутся в погоне за долларами. Да ведь сами они таковы, черт бы их побрал, сами они! Деньги! Хотя бы все государство из-за этого лопнуло по швам!