– Вот где пришлось свидеться, князь Василий! – сказал Борис Алексеевич.
– Недаром говорят, что от сумы да от тюрьмы никуда не уйдешь, – отвечал князь Василий, протягивая руку брату.
И оба князя вошли в избу; за ними молча последовал и князь Алексей.
Печальна и поучительна была эта беседа – последняя прощальная беседа двоих людей, которые так долго боролись, стоя во главе двух различных партий, и так усердно старались друг другу вредить и подставлять ногу. И вот цель достигнута: борьба окончилась победою князя Бориса и гибелью его противника… Но победа не радует победителя…
– В поле съезжаются – родней не считаются, – говорил князь Борис князю Василию после первых объяснений, – чай, сам это знаешь? Так уж не сетуй на меня…
– Поздно сетовать, князь Борис. От своей судьбы не уйдешь. Видно, моя судьба такая.
– Благодарю Бога, что удалось мне тебя от розыска вызволить. Нарышкины все на тебя точили зубы – все хотели тебя да Шакловитого одним узлом связать. И мне пришлось государя уламывать… Пришлось и греха на душу взять… И если бы не Емельян Украинцев, пожалуй, не спасти бы тебя…
– Спасибо всем вам, – сказал князь Василий, опуская голову.
– Ну а теперь и далек твой путь, князь Василий, да все же не таков, чтобы из него возврату не было…
– На все воля Божья, князь Борис; я на скорый возврат не надеюсь. Уж больно у меня приятелей-то много. Видно, моя песенка спета!
– Пока еще ни за один день ручаться нельзя… Не мудрено теперь каждому с утра на коня взмоститься, а под вечер под конем очутиться… Вот почему я тебя и спугнул поскорее с посада. Ведь ты там под рукою, за тебя всегда бы опять твои недруги могли приняться, а тут поехал в ссылку – авось и забудут?
– Пусть бы забыли меня… Вот только деток жаль! За что они из-за меня страдать будут?
– Князь Василий, дай грозе пройти… Авось как опять проглянет солнышко, мы о тебе вспомним… Слышишь, Алешенька! Бодрись да молись – еще свидимся!
Юноша поднял на дядю признательный взор, но глаза его отуманились слезами, и он поспешно отвернулся в сторону.
В это время на улице раздался какой-то неопределенный шум и гул, потом приближающийся топот скачущих по дороге коней и громкие крики:
– Гайда! Держи, хватай их! Оцепляй обоз! Руби гужи!..
– Что это такое? Кто смеет?.. – воскликнул князь Борис, быстро вскакивая со своего места и тревожно оглядываясь кругом.
– Эй, люди!
Но никто не отзывался. А шум на улице перешел в совершенную бурю… Слышались призывы на помощь, ругательства, стук оружия и вопли. Кириллыч вбежал в комнату, бледный, перепуганный, и только мог проговорить:
– Государевы люди нападают! Всех бьют! Отбивают обоз!
Но князь Борис уже не слушал его и бросился из избы на улицу.
Князь Алексей ухватил отца за руку и спросил его тревожно:
– Батюшка, не за нами ли эта погоня? Не за нашими ли головами?..
Князь Василий ничего не отвечал и не двинулся с места, приготовившись твердо встретить новые грозившие ему удары судьбы.
Когда князь Борис вышел на улицу, то увидел, что около обоза и экипажей князя Василия происходит в темноте какая-то ожесточенная свалка.
В темноте можно было только различить, что на людей и на обоз князя Василия нападают какие-то конные люди, от которых гайдуки и слуги князя Василия отчаянно отбиваются, но среди шума, криков, ругани и стука оружия никакой не было возможности различить, кто были нападающие и откуда они явились. Князю Борису пришла в голову счастливая мысль – затрубить что есть мочи в охотничий рог. И этот громкий звук, на который по всей деревне отозвались воем и лаем его своры, озадачил нападающих и вынудил их на мгновение приостановить свалку.
– Люди! – закричал громовым голосом князь Борис. – Огня! Огня! Гей, псари! Собак сюда! Арапников! – гремел он среди мрака и общей сумятицы. – Кто смеет нападать на обоз князя Голицына, тот мне головою ответит!
Заслышав гневный крик грозного боярина, люди опрометью сбежались к нему, высыпал и народ с фонарями и с пучками горящей лучины. Сила оказалась на стороне Голицыных, и нападающие увидели себя в положении довольно затруднительном. Приходилось волей-неволей вступить в переговоры. Хвостов и несколько сопровождавших его дворян, еще не успев вложить сабель в ножны, подошли к крыльцу избы, на котором стоял князь Борис, окруженный своими псарями.
– Кто вы? – грозно крикнул на них Борис Алексеевич. – Как смеете вы здесь разбойничать?
– Мы не разбойничаем, – резко отвечал князю Хвостов. – Мы посланы ловить государевых изменников, князей Голицыных, что из-под Троицы бежали.
– А есть ли у тебя с собою указ государев, по которому тебе их ловить велено? – грозно крикнул князь Борис, наступая на Хвостова.
– Мне указа не дано никакого… А послали меня бояре… приказали… их нагнать! – заговорил, растерявшись, Хвостов, пятясь назад от гневного Бориса Алексеевича.
– А как они смели посылать тебя без указа государева? – заревел в исступлении князь, хватая Хвостова за грудь и встряхивая его с такою силою, что шапка у него слетела с головы и сабля выпала из рук. – Да я тебя запорю здесь до смерти, разбойника! Затравлю собаками вместе с твоими асаулами!
И он, бросив Хвостова наземь, наступил ему на грудь сапожищем, а руками ухватил за шиворот двух ближайших его сотоварищей.
– Что вы зеваете? – крикнул он своим людям. – Вяжи их! Крути им руки за спину! Я научу их, каково разбойничать по дорогам!
Приказание было исполнено так быстро, что несчастные предводители отряда, перепутанные насмерть гневным князем Борисом, не успели и слова промолвить.
– А вы все, там! – гаркнул Борис на озадаченных и перетрусившихся боярских слуг, приехавших с Хвостовым. – Убирайтесь отсюда подобру-поздорову да расскажите всем у Троицы, каково не в свое дело вступаться да ловить изменников без государева указа!
Вся эта сбродная братия не заставила повторять приказания, а повернула коней и врассыпную пустилась обратно по Троицкой дороге.
– А их поберегите покамест! – сказал князь Борис людям, указывая на Хвостова с товарищами. – Завтра они мне сами укажут у Троицы, какие бояре их за князьями Голицыными в погоню посылать осмелились, когда князья свято волю государеву исполнили и тотчас после указа сами в ссылку поехали.
Хвостова и его товарищей увели.
Князь Борис вернулся в избу и сказал князю Василию:
– Изволишь видеть, как ты в пору от Троицы уехал? Видно, твоим приятелям жалко, что им твоей головы не удалось от государя добиться! Теперь поезжай с Богом и жди в Ярославле своего пристава. Да молись усерднее Богу, чтобы он умягчил сердце царево! Ну и мне пора восвояси… Прощай, князь Василий, не поминай брата лихом!
– Прощай, князь Борис Алексеевич! Дай Бог тебе никогда не изведать, каково счастье изменчиво!
И братья обнялись крепко-крепко… Им и в голову не приходило, что они уже никогда более не свидятся в жизни.
XXXV
Спешно отъезжая от Троицы к Ярославлю, князь Василий поручил Куземке мчать что есть духу к Москве, передать грамотку княгине Авдотье Ивановне и все то исполнить, что она ему прикажет, а затем помочь ей собраться в дорогу настолько скоро, чтобы весть об оплате и описи имущества, достигнув Москвы, не успела уже ее застать в Белокаменной.
– Хоть коня загнать, а быть в Москве надо еще до рассвета! – сказал князь Василий Куземке, отпуская его в дорогу и сам собираясь садиться в карету.
Куземка исполнил приказ князя с удивительною точностью. Как отличный ездок, он знал своего коня превосходно, и добрый степной аргамак, подаренный Куземке князем, сослужил своему хозяину хорошую службу. Окольными тропинками, не выезжая на прямоезжую Троицкую дорогу, Куземка в шесть часов с небольшим доехал до Москвы, сделав верст двенадцать крюку, пробрался в город мимо застав и караулов, и начинало чуть рассветать, когда он подъехал к Большому двору князя Василия со стороны Дмитровки, а не со стороны Тверской, чтобы не наделать излишней тревоги.
Но наши деды жили крепко, и со стороны Дмитровки двор князя Василия был обнесен такой же высокой оградой, как и со стороны Тверской, с тою только разницей, что там была каменная стена, а здесь деревянный забор. Куземка попробовал постучаться в ворота, надеясь, что стук будет услышан сторожем, который спал в сторожке около самых ворот. Но на стук его отозвались громким лаем только собаки, спущенные на ночь с цепи.
– Урвайка, Белка, Арапка, цыц, подлые! Разве не чуете, что свой приехал?
Собаки, узнав знакомый голос, стали визжать и подлаивать, прыгая около ворот и скребясь в них своими сильными лапами.
– Ишь, спит дьявол, словно на печь завалился, а тоже сторожем называется! – пробурчал с досадою Куземка, попытавшись еще раз постучаться в ворота.
Потом, не думая долго, он свернул бурку, положил ее на седло, подвел свою потную и усталую лошадь вплотную к самым воротам, вступил ногою в стремя, потом обеими ногами встал на бурку, ухватился за верхнюю перекладину ворот, поднялся на своих сильных руках, сел на перекладину верхом и, как кошка, спустился на другую сторону. Через минуту воротный сторож, крепко заснувший в сторожке, был разбужен здоровенным тумаком в шею и окриком Куземки:
– Так-то ты, леший, боярское добро бережешь! Я на коне подъехал, всех собак переполошил, через ворота перелез, а ты все дрыхнешь?
– Виноват, Кузьма Гаврилыч, недослышал!.. – извинился сторож, помогая Куземке отпереть ворота, между тем как пять огромных лохматых дворняг ластились к ловчему и, приветливо помахивая хвостами, радостно визжали.
Прибрав коня, Куземка пошел будить тех лиц из дворни, которые были ему нужны для облегчения доступа к княгине Авдотье Ивановне. Все были очень удивлены, когда услышали, что Куземка прискакал прямо от Троицы с поручением к княгине и может передать его только лично.
Пошли будить княгиню и порядком ее напугали. Спешно поднявшись с постели, она торопилась одеваться и мыться, расспрашивая свою старую постельницу, не слыхала ли она от Куземки, здоров ли ее князь и не случилось ли с ним беды какой у Троицы?