Мой господин замолчал, пока его лошадь перебиралась через упавшее дерево, и в этот момент заговорил Кормах.
– В наших легендах говорится, что она была великой волшебницей, не творившей злых дел.
– Уверен, что со стороны так и казалось, – с улыбкой сказал Хакатри. – Весьма возможно, Азоша и ее подданные занимались практиками, которые другие считали странными и опасными, но по большей части в известных мне легендах главным оставалось то, что она неизменно следовала своим путем и даже не делала вид, будто ее интересовало мнение других.
– И все же почему она отдала свои земли эрнам? – спросил я. – Странный поступок для аристократки зида'я.
– Ответ на твой вопрос никому не известен, – сказал Хакатри. – Многие пытались его найти, и существовало огромное количество самых разных версий – столько, сколько птиц на небе.
– В нашем народе, – сказал Кормах, – говорят, что она полюбила Эрна Охотника, который был очень сильным мужчиной.
И вновь мой господин улыбнулся.
– Может быть. Но одно известно наверняка: Азоша, как и Утук'ку из клана Хамака, была старой, когда наш народ бежал из умиравшего Сада, – она собственной рукой написала завещание, в котором дарила свои земли наследникам Эрна. Будучи смертным, Эрн так об этом и не узнал, но ее наследие засвидетельствовала Са'онсера Сендиту, моя бабушка. Поступок Азоши вызвал возмущение лорда Эназаши, как ты слышал из его собственных уст, Памон. А потомки Эрна, как и принц Кормах, с тех пор живут на этих землях.
– Должно быть, леди Азоша была очень волевой, – сказал я, но почему-то подумал про Ону из Вороньего Гнезда, жену Изгнанника.
Леди Она рассказала мне странные вещи, и я о них думал с тех пор, как мы покинули Маяк. Мысль подобна зерну, и хотя сначала оно совсем маленькое, потом начинает быстро расти. Человек может умереть или остаться позади, но его идея будет продолжать жить.
– У нашего народа всегда хватало волевых женщин, – сказал Хакатри, и, хотя он рассмеялся, когда произнес эти слова, я уловил в его голосе гордость. – И никто не станет спорить, что Азоша была одной из таких женщин. Она писала стихи, изучала философию и любила говорить на серьезные темы. Ее придворный бард однажды назвал Азошу «Госпожой неудобных вопросов», а некоторые ее идеи до сих пор вызывают споры среди мудрейших старейшин.
И снова он попал в точку. Что спросила леди Она о моем господине зида'я? «Почему ты ему служишь? Почему он господин, а ты – слуга?» Я легко мог представить, как Азоша задавала такие же вопросы и какое смущение они вызывали.
Мы продолжали подниматься в горы, и Хакатри спросил у принца:
– А ваш дед удивился, когда узнал, что зида'я пришли к вам на помощь?
– Король ничего не знает, – ответил Кормах. – Он подумал, что вас прислал император Наббана.
– Но разве не ваш дед отправил вас в Асу'а за помощью? – спросил Хакатри.
– Я должен кое-что вам сказать, лорд Хакатри, и, надеюсь, благодаря вашей мудрости и доброте вы сохраните мои слова в тайне от остальных. В последнее время король Эрна понимает очень мало. Вы видели, как сильно повлиял на него возраст. – Кормах покачал головой. – Когда-то мой дед был великим королем – именно по этой причине Эрн так вырос за время его правления. Но ему уже больше восьмидесяти, и он практически утратил разум. О том, что мне следует отправиться в Асу'а, мы приняли решение вместе с отцом.
– Но почему тогда ваш отец не стал королем? – спросил Инелуки.
– Вы же видели его состояние, милорд. – Казалось, Кормаху не особенно понравился вопрос. – Вожди не примут моего отца в качестве короля. Многие говорят, что боги прокляли его болезнями. Если он займет трон, большинство вождей, в особенности самые могущественные, повернутся спиной к трону и моей семье. Некоторые правители в западных землях считают себя королями, хотя не носят титул. Кое-кто происходит из родов знатных вождей, но другие всего лишь прехан, как мы их называем – вороны, – главари, почти не отличающиеся от разбойников. Если они узнают, как сильно постарел мой дед или что отец стал королем, они решат, что трон ослабел, и, как настоящие вороны, примчатся сюда, чтобы разорвать королевство на части. И все вернется к тому времени, когда еще не появился Эрн Великий – быть может, даже хуже, потому что многие вожди процветали под нашим правлением, успели построить укрепленные города и собрали собственные сильные армии.
– В таком случае могу я спросить, – вмешался мой господин, – почему вы сами не займете трон, Кормах? Вне всякого сомнения, ваш отец посчитает, что это разумно.
– Весьма возможно, но я не стану так поступать, пока дед жив. Плохо уже то, что мой отец вынужден терпеть презрение невежественных людей, которые обращаются с ним как с ничтожеством, хотя его разум полон мудрости, как и у всех его предшественников. – В голосе Кормаха появилась горечь. – Я не допущу, чтобы он ушел именно так. Когда мой дед умрет, отец примет корону, но тут же заявит, что болезнь не позволяет ему править страной, и передаст корону мне. Я не могу лишить его этого права.
Я подумал, что Кормах очень благороден для смертного, но опасался, что его упрямство может привести к плохим последствиям. Почти наверняка все в Эрне уже знали, что старый король не способен править страной. Такое случалось и у народа моего господина, хотя не слишком часто. Хакатри однажды рассказал мне, что Сонизо, первый правитель Кементари, с возрастом стал невероятно угрюмым, а потом погрузился в пучину безумия, но такое случалось настолько редко, что про тех, кто страдал от подобных вещей, начали говорить: он «превратился в Сонизо».
Мы продолжали под холодным дождем подниматься по извилистой крутой дороге, ведущей к Старой Белой вершине.
Постепенно дорога становилась все хуже, пока не исчезла окончательно, ее поглотил лес. Но мы знали, что Роща Леди находилась рядом с вершиной, и у нас не оставалось иного выбора, как двигаться вверх по крутым склонам, поэтому мы медленно ехали мимо узловатых дубов и ясеней, которые постепенно вытесняли темные вечнозеленые деревья.
Мы поднимались все выше, пока перед нами не открылся вид на западную часть горной цепи Солнечные ступени, нам даже удалось разглядеть Серебряное море за ней, горящее, словно расплавленная бронза, в лучах солнца, уходившего за горизонт.
Наконец, когда сумерки захватили небо, мы нашли новую тропу, почти полностью заросшую, и вскоре уже видели прямо над нами поляну, где на фоне темневшего неба выделялся круг высоких сосен, и мне показалось, что я заметил более темное пятно внутри круга, тусклое, почти неразличимое ядро, которое безмолвно раскачивалось на вечернем ветру. Перед затененной рощей тянулась полоска открытой земли, посреди поляны стоял большой вертикальный камень. Прошли бесчисленные годы, ветер и дождь оставили свой след на его поверхности, но, когда мы приблизились, мой господин сказал:
– Это старые руны нашего народа. Осталось не так много, чтобы читать, но я думаю, мы можем догадаться, что там написано. – Он повернулся к Кормаху. – Ваши люди не должны заходить дальше границы. Я уверен, что мы нашли вход в Рощу Леди. Вам лучше спуститься немного вниз – там вы сможете разбить лагерь и ждать нас.
Кормах обернулся и заговорил со своими людьми на языке смертных. Я увидел, как на их напряженных лицах появилось облегчение.
– Я пойду с вами, друзья мои, – сказал Кормах, глядя вслед эрнам, которые начали спускаться по тропе.
– Спасибо, Кормах, – проговорил мой господин, – но вы с нами не пойдете. Это только для меня и моего брата. Лорд Эназаши не посмеет казнить двух представителей клана Са'онсерей – во всяком случае, только за вторжение в рощу, – но, полагаю, ничто не помешает ему расправиться с вами или вашими людьми.
Сначала Кормах возражал, но Хакатри довольно быстро его убедил.
– Я буду молиться за ваш успех, лорд Хакатри и лорд Инелуки, – наконец сказал Кормах и уехал вслед за своими людьми.
– Он знал, что ты не позволишь ему идти с нами, – заявил Инелуки. – Я думаю, смелость смертного была показной.
– Может быть, – ответил Хакатри. – Или ты судишь его слишком строго. Но если ты действительно хочешь испытать отвагу смертного, у тебя будет множество шансов, когда мы вернемся в Долину Змея.
На миг я задумался о том, распространяется ли на меня защита Са'онсерей, но отбросил эту мысль как недостойную: я не сомневался, что Хакатри не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.
Когда мы миновали священный камень и вошли внутрь круга деревьев, я обратил внимание на новый запах, такой же сильный прохладный аромат, как от окружавших нас сосен, но заметно от него отличавшийся. В нем чувствовались пикантная сладость и еще что-то темное, дыхание влажного мха, сплетавшееся с ощутимым привкусом каменистой земли после прошедшего дождя.
Народ моего господина называет запах живого ведьминого дерева A'т'си – «кровь земли». Поэт Тайа говорил, что это «одна из величайших и прекрасных вещей», но я никогда не чувствовал его в клинках или доспехах из ведьминого дерева, а в другом виде с ним не сталкивался. Аромат был ошеломляющим и проникал прямо в мои мысли.
Когда мы прошли через внешний ряд сосен, воздух стал более теплым и влажным. Шум ветра полностью заглушили деревья, слабый свет луны и звезд струился сквозь плотную листву, с трудом преодолевая ее покровы, и я едва видел собственные руки, сжимавшие поводья Морской Пены.
Глаза у меня были не такими зоркими, как у моего господина и его народа, но и не слабыми, как у смертных. Я постепенно привыкал к темноте и уже мог различить центральную часть рощи – не только очертания ведьминых деревьев, более толстых, чем сосны, – они стояли дальше друг от друга, чем высокие сосны, – а также и бледные пряди ползучих растений, свисавших с ветвей и закрывавших пустые пространства между деревьями, словно кто-то пытался случайным образом связать их вместе. Ползучие растения напоминали белое плетение – йедуам – когда-то мне объяснили, что они растут только на ведьминых деревьях.