– Я должен отыскать то существо, что меня зовет, – сказал он. – Из всех видений, которые преследуют меня после смерти дракона, только новые сны имеют какой-то смысл. Я хочу найти то высокое белое существо. Я чувствую, что она нечто большее, чем моя жизнь. Когда я ее вижу, то ощущаю великую холодную пустоту – словно подо мной появляется глубокая дыра уже после того, как я сделал шаг и не могу остановиться. – Он задрожал и сел. – Я прошу тебя, добрый и надежный слуга, помоги мне узнать, что означает мой сон. Я больше ни о чем тебя не прошу…
– Больше ни о чем? – Я с огромным трудом удержался от того, чтобы снова не схватить его за руку. – Господин, вы можете просить о чем угодно – о верности и дружбе. Я клянусь, что никогда вас не покину – никогда.
Как это ни печально, я до сих пор не понял урока, который преподнесла нам гордость Инелуки.
Лорд Хакатри сделал долгий судорожный вдох.
– Север, – сказал он. – Она зовет меня на север, Памон. И я должен подчиниться. – И он погрузился в тревожный сон, оставив меня размышлять, что означали его слова.
Старая целительница Харма не нашла способа исцелить моего господина, но пробовала самые разные вещи и в конце концов сумела сделать мазь из болотных растений, которая облегчала боль. Я был ей благодарен, потому что мы израсходовали все наши запасы кей-вишаа.
Когда сезон дождей подошел к концу и мы смогли покинуть болота, я собрал наши немногочисленные вещи, среди которых теперь был мешок, полный корней, собранных Хармой. Мы оставили целительнице немалую часть нашего золота за потраченное время и гостеприимство и медленно двинулись обратно через джунгли, чередовавшиеся с солеными болотами.
Наше путешествие на север началось совсем неплохо. Мы вернулись к Кван-То-По, где потратили последнее золото на покупку новых лошадей. Торговец, увидев тяжелое состояние моего господина, попытался продать нам плохих животных, но я провел большую часть жизни в конюшнях Асу'а, ухаживая за лучшими скакунами в мире, и мне не составило труда выбрать достойных лошадей, способных преодолеть бескрайние луга, лежавшие между нами и домом. Тем не менее я видел, что мы сильно переплачиваем, поэтому воспользовался суеверным страхом торговца перед зида'я и заставил его добавить хорошие седла и другую упряжь. Мне совсем не хотелось произносить проклятия, которые так любили смертные, но животные не знали других слов, а у меня не было ни времени, ни желания их переучивать.
Мой господин выбрал скакуна с незатейливым именем Серый, мне досталась Туфелька – гнедая лошадь с белыми ногами и белым пятном на носу. Они не займут много места в моем рассказе, но я пишу о них, потому что лошадки сослужили нам на удивление хорошую службу, несмотря на сомнительные качества их прежнего владельца. Как мне показалось, они с радостью покинули его конюшню и им понравился уход, который они от меня получали.
Мы с Хакатри направились под серыми небесами на север, через казавшиеся бесконечными равнины, которые зида'я называют Шепотом пустошей. Я надеялся, что мы возвращаемся домой, но меня ждало разочарование.
Самые сильные бури уже прошли, но в это время года туманы продолжали нависать над лугами почти до полудня, и только поднявшись высоко в небо, солнце их сжигало. Однако оно редко меняло свой серый цвет, его постоянно закрывали тучи, и у нас возникало ощущение, будто мы движемся по миру, лишенному цвета. Редкие дожди обрушивались на плоские луга, превращая их в топкую грязь, что существенно замедляло наше продвижение. Но ничто не могло остановить сны моего господина.
– Мне почти не удается отдохнуть, – однажды вечером, когда мы сидели у костра, который я развел, сказал Хакатри. Мы редко продолжали путь после наступления сумерек, ведь наши скакуны не ориентировались в темноте, как лошади зида'я, и мы опасались, что они могут сломать ногу. – Только в тех случаях, когда мы движемся на север, неприятное чувство немного слабеет.
– Но мы действительно движемся на север, милорд.
– То, что призывает меня, не смолкает, когда мы останавливаемся на ночлег, Памон. Оно тащит меня к себе беспрерывно.
Я лишь пожал плечами. Теперь, когда я остался последним и единственным слугой Хакатри, я стал сильно уставать. Я ухаживал за лошадьми, разводил костер каждый раз, когда мы останавливались на ночлег, добывал продовольствие и готовил еду для нас обоих, затем доставал корни, которые дала нам Харма, давил их и осторожно натирал раны моего господина, пока он отдыхал после тягот дневного путешествия. А потом погружался в неглубокий сон, который не приносил столь необходимого отдыха. Тусклый утренний рассвет возвращал меня к многочисленным обязанностям.
Тогда я еще не знал, что то были самые легкие дни нашего путешествия.
Впрочем, в самом начале нашего путешествия по Пустошам ничто не предвещало неприятностей. Приближавшийся Сезон Обновления возвращал лугам яркую зелень. Мой господин получал облегчение от мази Хармы и мог сидеть в седле и ехать верхом, а по ночам даже спать без ужасающих снов, что преследовали его с того момента, как он убил Черного Червя. Несомненно, сыграло свою роль Слово Сохранения его матери, и в иные дни мне казалось, что вернулся прежний Хакатри. Я пел древние песни для моего господина, которые, как я знал, ему нравились, хотя он смеялся и говорил, что я постоянно путаю слова. Я почти сумел убедить себя, что все медленно, но верно возвращается к прежним временам и мы с Хакатри сумеем проделать путь через равнины на север и вернуться в Асу'а до того, как Обновление сменится Сезоном Роста.
А затем, когда мы сильно углубились в Пустоши, мазь Хармы перестала действовать, не сразу, конечно, но очень скоро мы уже не могли оставить это без внимания. Ужасная боль теперь отступала совсем ненадолго, не так, как прежде, да и мазь уже не слишком помогала. Шли дни, такие же пустые, как плоские, заросшие травой равнины вокруг, нам приходилось тратить все больше мази, и каждый вечер у меня уходило не менее часа на приготовление новой порции на следующий день. Запасы корней стали быстро убывать, но даже если бы мы повернули в Асу'а, их нам все равно не хватило бы.
Мой господин даже задумался, не вернуться ли нам в болота, чтобы пополнить запас трав для приготовления мази, притуплявшей боль, но я указал на то, что нас только двое и нет запасных лошадей, поэтому мы не сможем увезти столько, сколько потребуется, чтобы пересечь Шепот пустошей до того, как они снова закончатся.
– И что же ты предлагаешь, оруженосец Памон? – сердито потребовал ответа Хакатри. – Я должен просто лечь и умереть? – Гнев в его голосе и блеск глаз меня напугали, за все время, что мы провели вместе, мой господин никогда не говорил со мной так, и мне вдруг показалось, что рядом со мной незнакомец. – Ты же у нас полон мудрости, когда я не нуждаюсь в твоих советах, – продолжал он. – И где твоя мудрость теперь?
Хакатри поднял руку, чтобы меня ударить. Когда я с удивленным криком на него посмотрел, он понял, что собирался сделать, и его лицо исказилось от ужаса.
– Прости меня, добрый Памон! – воскликнул он. – Иногда я не отдаю отчета в своих действиях и словах. Боль вернулась – я весь горю! Она не прекращается даже во время сна, которым управляет бледная фигура, требующая, чтобы я шел вперед. И у меня нет выбора, кроме как следовать ее приказам и молиться о том, что она даст мне надежду на спасение.
По правде говоря, по мере того как мы продвигались дальше по равнине, Хакатри становился все более странным, и это началось до того, как мазь Хармы перестала приносить ему облегчение. Шрамы на груди и животе моего господина потеряли яростную красноту, и если боль слегка и ослабела, в остальном его состояние ухудшалось.
Несколько раз во время нашего путешествия я просыпался и видел, что Хакатри мечется по нашему маленькому лагерю с острым мечом из ведьминого дерева в руках, стонет и что-то бормочет. В первый раз я подумал, что он просто тренируется, используя ночные часы, чтобы вернуть боевую форму, отошел немного в сторону и снова улегся спать. Но, когда такое произошло во второй раз и я вслушался в его слова, мне стало очевидно, что он ходит во сне – точнее, сражается во сне. Конечно, это меня напугало, ведь даже хромавший и спотыкавшийся Хакатри по-прежнему превосходно владел клинком, и я подумал, что, если он во сне примет меня за врага, мне вряд ли удастся уцелеть. Когда он наконец проснулся и пришел в себя, я спросил у него про сон, и Хакатри ответил, что сражался с Хидохеби.
– Я наносил ему удар за ударом, – сказал он, – как в Долине Змея, но чудовище не умирало.
Я не стал ему напоминать, что он убил дракона копьем из ведьминого дерева.
В другую ночь я проснулся от того, что Хакатри резко поднял меня с земли. В первый момент в смятении и страхе я подумал, что мой господин сломает мне спину, но очень скоро понял, что он принял меня за брата Инелуки и ему кажется, будто его убил Червь из Долины Змея. Хакатри плакал так громко и горько, что я опасался волков или разбойников, которые могли заявиться, услышав крики посреди Пустоши.
Все долгие дни и ночи нашего путешествия по луговым равнинам высокая бледная фигура снова и снова приходила к нему, обычно во время прерывистого сна, а иногда и в моменты, когда Хакатри бодрствовал.
Шепот пустошей – странное место, как и время, в которое мы их пересекали. Иногда возникало впечатление, что моим господином овладевало какое-то желание, в другие моменты он спрашивал, куда мы направляемся и зачем, и испытывал глубокое разочарование, когда я отвечал, что он нас ведет, а не я.
Во время нашего путешествия мы встретили нескольких смертных, которые жили на чудовищно пустой равнине, в основном это были пастухи, которые семьями перебирались с места на место. Мужчины отращивали длинные бороды, ездили на маленьких, но сильных пони и умели лучше стрелять из лука, сидя в седле, чем большинство других смертных, стоявших на земле. Они перемещались от одного края луговых равнин к другому вместе с домашними животными и стадами овец, и хотя мы видели немногих, они относились к нам с сомнением, а иногда откровенно боялись, но не пытались причинить вред. Некоторые смертные даже предупреждали нас, чтобы мы опасались отрядов, состоявших только из всадников-мужчин, ведь на равнинах скиталось много беглецов, воров и убийц.