Однажды, в начале Сезона Обновления, на нас напали настоящие разбойники, и пришли они не из бесконечных кошмаров моего господина. Почти дюжина всадников, они заметили нас издалека во второй половине дня – конечно, мой господин увидел их раньше; они постепенно сокращали расстояние между нами по мере того, как солнце скользило по небу. Их первая ошибка состояла в том, что они атаковали, как только оказались достаточно близко, в тот момент, когда солнце село и наступили сумерки. Я сомневаюсь, что они уже встречали зида'я и едва ли понимали, насколько лучше, чем они, мой господин ориентировался в темноте.
Вторая ошибка состояла в том, что они приняли моего господина за легкую добычу из-за его согбенных плеч. Более того, когда разбойники приблизились к нам в сгущавшихся сумерках, они не стали атаковать меня, что показалось бы мне забавным, не будь я охвачен ужасом.
Уже этих двух ошибок хватило бы, чтобы у них не осталось шансов на спасение, но они все равно могли победить, если бы взялись за луки, когда мы находились далеко. У моего господина был лук, но они могли с ним справиться, если бы сделали одновременный залп. Однако выстрелили только один или два разбойника, да и то лишь затем, чтобы не дать нам уйти, когда они, подняв над головами кривые мечи, мчались в нашу сторону.
Всего за несколько мгновений мой господин убил стрелами троих, затем обнажил меч и поскакал навстречу остальным. Я развернул свою лошадь и последовал за ним, чтобы сражаться с Хакатри бок о бок. Я отрубил руку одному из разбойников – и на лице у него застыло выражение негодования и удивления, словно я неправильно понял его наилучшие намерения, – и он рухнул на землю, но прежде чем я успел добраться до следующего, мой господин убил одного и ранил другого, размахивая Громобоем с такой быстротой и эффективностью, что оставшиеся разбойники развернули лошадей и обратились в бегство. Однако они поворачивались в седлах и стреляли в нас из луков, но либо нам повезло, либо они оказались плохими стрелками – ни одна из стрел не достигла цели.
Я поспешил к моему господину, чтобы поблагодарить – я ни секунды не сомневался, что, если бы со мной находился не такой великолепный воин, разбойники меня бы прикончили, – но, когда я с ним поравнялся, мне на миг стало страшно. Хакатри скакал, низко наклонившись к шее Серого, и я заметил, как тяжело он дышал. Только оказавшись рядом, он резко выпрямился, и я понял, что Хакатри не пострадал, но потратил почти все силы на схватку. Прошло много времени с тех пор, как я видел его таким беспомощным – мой господин с трудом остановил лошадь и соскользнул на землю.
Я соскочил с лошади и достал из седельной сумки остатки мази.
Мне удалось быстро развести костер и нагреть чистый камень. Когда он начал потрескивать от жара, я двумя палками вытащил его из огня и бросил в котелок, чтобы закипела вода, а потом размягчил мазь. Как только она остыла, я подошел к лорду Хакатри, и, после того как мой господин меня узнал, он позволил мне втереть мазь в свои раны.
Ночь становилась все темнее, пока я ждал, но мой господин по-прежнему лежал на земле. Наконец, когда взошла луна, он пошевелился и сел. Даже в слабом лунном свете я видел страх в его глазах.
– Я думал, что на этот раз сон, вызванный кровью дракона, никогда не закончится, – сказал он мне. – Верный Памон, я благодарю тебя. Я не знаю, что бы я делал без твоей преданности и помощи. Я всегда буду перед тобой в долгу.
Я вздрогнул, услышав его слова. Они переворачивали все с ног на голову. Я не хотел жить в мире, где мой господин был таким слабым и жалким. Это противоречило миропорядку, к которому я привык с самого детства.
– Я ваш слуга, – только и ответил я, хотя уже не до конца понимал, что означает мое служение лорду Хакатри.
Однажды ночью, когда мы все еще находились в неизведанных местах Пустошей, мне приснилось, что я горю. Только это совсем не походило на сон.
Я проснулся с криком, пытаясь ладонями сбить с себя огонь, который поднимался вверх по моим ногам, – и тут только понял, что пламя ненастоящее. Но оно было настоящим, во всяком случае, я так чувствовал. Когда я сидел под бесконечными звездами и раскинувшимся над головой ночным небом, боль не ушла, как будто с меня содрали кожу, атака на мой разум оказалась сильной и ужасной, точно бесконечный крик. И только после дюжины ударов сердца стала ослабевать, и я увидел, что мой господин сидит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Что это было, Памон? – спросил он.
– Я не знаю, милорд, – задыхаясь, ответил я. – У меня возникло ощущение, будто кто-то облил меня кипящим маслом. Это был лишь сон, я полагаю, но мне показалось, что он не отступил даже после того, как я проснулся.
– Мне очень жаль. – Лицо Хакатри стало мрачным, но в тот момент я не понял причины.
Мое сердце билось так быстро, что заболела грудь, а легким не хватало воздуха. Прошло много времени, прежде чем я позволил себе снова заснуть.
Я не только в тот раз стал участником снов моего господина. В следующие дни я часто просыпался от ужасных видений, всякий раз замечая, что лорд Хакатри мечется во сне от собственных кошмаров, и все сильнее убеждался, что разделяю с ним некоторые из них, хотя не мог понять, как такое могло быть. Меня преследовали не только жуткие сны о том, что я горю. Иногда, в особенности на грани сна и бодрствования, казалось, будто я совсем не сплю, а куда-то соскальзываю сквозь вуаль, окружавшую наши жизни, в нечто иное – вечное и непостижимое. Это пугало по-настоящему – какая тонкая черта отделяла состояние бодрствования от неизведанных заливов безумия.
Однажды рано утром я проснулся и обнаружил, что Хакатри встал и ходит по лагерю. Он лихорадочно складывал наши вещи, словно собирался бежать от какой-то опасности, но выглядел скорее взволнованным, чем встревоженным.
– Вставай, Памон, вставай! – сказал он, когда я сел и принялся тереть глаза. – Я знаю нужное нам направление! И где находится Белый Призрак!
– И вы мне расскажете, милорд? – спросил я.
– Даже лучше – я покажу! К лошадям! Она меня ждет!
Я покорно собрал кухонные принадлежности и остальные вещи, которые вечером достал из седельных сумок, и приготовился ехать дальше. Не успел я взобраться в седло, как Хакатри прижал каблуки к бокам своей лошади и поскакал вперед, и мне пришлось сильно постараться, чтобы от него не отстать. Вокруг нас клубился утренний туман, и временами казалось, будто я скачу в полном одиночестве, преследуя нечто менее определенное, чем лорд Асу'а.
Уже почти наступил полдень, когда туман исчез, а Хакатри добрался до вершины невысокого холма, остановил лошадь и позвал меня.
– Вот, Памон! Разве я не говорил тебе? – Его голос наполняла такая радость, что я встревожился.
Что бы он ни нашел, оно вело нас много дней, я испытывал мрачные опасения, когда следовал за Хакатри, и они лишь усилились, когда мне удалось его догнать.
Перед нами, точно огромное блюдо, расстилалась равнина, и впервые я сумел различить смутную тень великого леса Альдхорт, который опоясывал северную сторону лугов, и удивился, что нам удалось преодолеть такое огромное расстояние за последние несколько дней. Но еще сильнее меня поразили очертания узкой скалы из камней и земли, возвышавшейся над травой, подобно фигуре в светлых одеждах.
Но никакое живое существо, гигант или даже дракон не могло быть таким высоким: скалистая вершина уходила в небо, угловатое основание походило на нижнюю часть колонны, хотя стороны и вершина густо заросли травой и деревьями. Скала поднималась из неглубокого озера, окружавшего ее, точно ров, но это был не замок, и ее форму определили не руки смертных или бессмертных, более всего она напоминала палец огромного скелета, и я почувствовал, как меня пробирает дрожь.
– Что это? – воскликнул я.
– Сесуад'ра! – ответил мой господин. – Скала Прощания.
Я никогда прежде не видел этого места, но знал его историю так же хорошо, как про Побег из Сада или смерть Ненаис'у. Много Великих лет назад два клана народа моего господина, зида'я и хикеда'я, встретились на вершине Скалы Прощания, чтобы договориться о разделении, и с тех пор этот момент называется Прощание. Утук'ку повела своих людей обратно в Наккигу, где они нашли приют среди огромных гор, объявив, что больше никогда не будут жить с Дженджияной и ее кланом. После Сесуад'ры для бессмертных, что когда-то пришли из Сада, все изменилось.
– Но почему мы здесь, господин? – спросил я. – Тут же никого нет.
– Да, людей нет, – ответил Хакатри и направил свою лошадь к огромной колонне из камня и земли. – Но она всегда была живой – и она меня зовет.
И он снова пришпорил Серого, заставив меня перевести своего скакуна в галоп, чтобы не упустить их из вида.
Наши лошади медленно и осторожно шли по мелкой воде у основания Сесуад'ры. Мне не потребовались годы, проведенные в конюшнях Асу'а, чтобы понять, что лошадям, выросшим в землях смертных, не нравится Скала Прощания – каждый шаг они делали так, словно опасались огромного спавшего хищника, который в любой момент мог проснуться. Да и я чувствовал себя там не особенно уютно. В легендах о Прощании редко упоминается Сесуад'ра, но это место отличалось от тех, где я когда-либо бывал прежде, огромное и безлюдное, а его огромные размеры казались противоестественными в пустынных землях, в дальнейшем забытых.
– Я вижу следы мощеной дороги, – сказал мне Хакатри. – Вот, смотри, Памон. Мы можем дойти по ней до камня, и наши лошади даже не замочат животы.
Хорошее настроение Хакатри тревожило меня не меньше, чем плохие сны и страдания в предыдущие дни, я не смог удержаться от вопроса и спросил, почему это место так его притягивало.
– Потому что я видел его в огромном количестве снов, – ответил Хакатри. – Тех самых, что причиняют мне страдания.
– А разве это не повод держаться отсюда подальше? – спросил я. – Мы всего в дне пути от Энки-э-Шаосэй. Мы провели в седле почти две луны. Вы страдаете от сильной боли, милорд, и мы оба устали. Мы испытываем голод, а корни, которые нам дала Харма, закончились. Давайте повернем домой или в сторону Энки э-Шаосэй – в Летнем городе мы сможем отдохнуть и восстановить силы. И тогда, если вы захотите, мы вернемся сюда или отправимся в Асу'а.