Бедный глупый Кес! Я все еще верил, что после стольких лун в пути мы через несколько дней сможем отправиться в Асу'а.
Хакатри лишь покачал головой, словно я не понимал элементарных вещей.
– Но мы уже здесь, Памон. В моих проклятых снах Скала Прощания так долго меня звала… Как я могу теперь повернуть назад?
Спиральная дорога, что опоясывала огромную каменную гору, была настолько широкой, что на ней могли одновременно разминуться два фургона. Пока мы по ней ехали, Хакатри рассказывал мне об этом месте. Не стану утверждать, что ему удалось развеять мои опасения.
– Этот холм сам по себе нечто вроде Свидетеля, – говорил он. – В нем заключена сила, которую даже самые мудрые представители моего народа не смогли до конца понять.
– Вы хотите сказать, что огромная скала является Главным Свидетелем? Я думал, всего их было девять, по одному на каждый великий город, как Водоем Трех Глубин у нас дома в Асу'а.
Слово «дом» превращалось в пепел у меня на губах. Много раз с тех пор, как мы отправились в Наккигу, я боялся, что мой господин никогда больше не увидит своей семьи и мне придется рассказать о смерти Хакатри его матери Амерасу и жене Брисейю. В последнее время у меня появилась надежда, что мои страхи беспочвенны и мы вернемся туда, но все снова изменилось.
– Ты ведь знаешь, что существуют разные виды Свидетелей, – сказал мне Хакатри, когда наши лошади поднимались вверх по крутому склону. – Такие, как тот, что я ношу с собой, – он засунул руку под тунику и достал зеркало, которым заменил то, что потерял в Долине Змея, – и Главный Свидетель, ты его видел, это Пруд в Асу'а или Осколок в Мезуту'а, он может приказывать меньшему Свидетелю или говорить со всеми сразу. Но есть и другие Главные Свидетели, и один из них находится в Сесуад'ре. Он внутри камня или глубоко в земле под ним. Никто не знает точно. Его полную силу не могут использовать даже лучшие представители моего народа, но он усиливает возможности обычных Свидетелей, иногда настолько, что с ним не в состоянии соперничать другие Главные Свидетели. То, что спрятано под нами, называют Рао айи-Сама'ан – Глаз Дракона Земли. Он был выбран для ритуала Прощания из-за могущества, чтобы связать судьбоносное соглашение Словами Силы. Все остальные Главные Свидетели давно забрали зида'я или хикеда'я, но этот, похороненный глубоко под землей, никому не принадлежит.
Я слушал и боролся с тревогой и гневом.
– Но ваши слова не объясняют, почему мы здесь и почему вы полны решимости добраться до вершины каменной скалы, милорд. Вы можете мне сказать?
– Нет, Памон, не могу, потому что и сам не знаю. Но мне точно известно, что меня призвали – и я должен был сюда прийти. – Он произнес эти слова, словно не сомневался, что они меня успокоят.
«А кто или что вас призывает?» – подумал я. Я не верил, что моего господина ждут более тяжелые испытания, чем те, что он уже перенес, но в этом изолированном, жутком месте, где стонал ветер в пустых лугах под нами, оставляя рябь на воде у основания огромного камня, я впервые начал думать, что самое страшное еще ждет нас впереди.
У народа моего господина есть любимая поговорка, отрывок из длинной поэмы Бенхайа из Кементари.
Сначала океан, потом остров.
Сначала лес, потом дерево.
Сначала дерево, потом ветка, потом соловей.
Но песня соловья – это все.
Скажу вам правду, я не очень хорошо понимаю, что это значит. Зида'я часто его цитируют, когда хотят сказать, что некоторые вещи нельзя понять по отдельности, лишь как часть великого целого. Но народ моего господина называл Дженджияну, самую любимую из всех Са'онсерей, пришедших на эту землю после побега из Сада, «соловей», ее продолжают помнить даже после смерти за красоту и доброту. Дженджияна – во всяком случае, так говорят – родилась не с белыми волосами, как у всех, а с черными, точно беззвездная ночь, и вместо теплой золотой кожи большинства представителей ее народа кожа Дженджияны была бледной, словно масло или цветок весенней примулы.
На вершине самой высокой башни Асу'а стоит статуя Дженджияны, смотрящая на восток, кое-кто даже утверждает, что в сторону Сада, другие – на город Тумет'ай, который поглотил лед во время долгой жизни Дженджияны. Во многих отношениях статуя является символом зида'я в здешних землях, и я знаю, что соловей для народа моего господина – это гораздо больше, чем просто птица.
Я продолжал размышлять о стихотворении Бенхайа, когда мы поднялись на вершину Скалы Прощания. То, что сначала показалось мне выходом скальной породы на поверхность посреди луга, превратилось в крутой спиральный склон, но, по мере того как мы приближались к вершине Сесуад'ры, дорога стала расширяться – и мы внезапно оказались на острове, парившем в воздухе.
Руины на вершине огромного камня предстали перед нами во всем своем забытом великолепии. Сначала мне показалось, что я вижу целый заброшенный город с домами без крыш и открытыми участками, выложенными плиткой, которая погрузилась в землю, а где-то заросла сорняками. Но через несколько мгновений я понял, что здесь слишком мало места для настоящего города, а здания чересчур большие для крошечного поселения. Тогда я пришел к выводу, что все это выстроили для церемонии Прощания, а потом просто оставили.
– Да, Памон, – сказал мой господин, снова неправильно меня поняв. – Твой народ тяжело и напряженно трудился, чтобы это построить. Никому другому нельзя было бы доверить создание такого могущественного места, но Сад силен кровью твоего народа.
Я слишком увлеченно смотрел по сторонам и не понял его слов, а позднее пожалел, что не попросил его объяснить. Даже сейчас я часто задаю себе вопрос: как много тайн знал, но не обращал на них внимания народ моего господина?
– Мне здесь не нравится, милорд, – сказал я.
– Просто ты чувствуешь, что оно живое, ничего больше. – Похоже, к нему возвращалась лихорадка. – Нечто ждущее пробуждения.
– Теперь оно нравится мне еще меньше, – признался я.
Но Хакатри перестал обращать на меня внимание. Его взгляд был устремлен на самое большое, стоявшее на уступе строение, которое сохранилось лучше других, – круглое, как крышка бочки, с фарлонг в поперечнике и необычным низким куполом.
– Это Коса'эйджика, – сказал он. – Перекресток, как назвали его мои предки.
Я посмотрел на диковинное сооружение.
– Перекресток? А почему его так назвали, милорд? Я не вижу дороги, не говоря уже о перекрестке.
– Полное название звучало так: Перекресток Времени, – ответил он и направил к нему свою лошадь.
Я чуть медленнее последовал за ним.
Во многих местах на жемчужной поверхности камня рос мох, а трава и самые разные растения ползли вверх по стенам. Мне показалось, теперь я понял, что имел в виду мой господин, когда сказал про живое место, и мне стало еще страшнее. Казалось, я лежал на солнце и вдруг почувствовал, как на меня упала и замерла чья-то тень. Если Хакатри и ощущал нечто похожее, вида он не подавал.
Он спешился и быстро прошел сквозь пустой проем, где прежде находились двери. Я все еще колебался и, стоя у входа, смотрел, как мой господин со своим Свидетелем в руке идет к находившемуся в тени центру невысокого круглого помещения. Через мгновение Хакатри опустился на колени и поднял Свидетеля на ладонях, которые держал так, словно набрал воды из ручья, чтобы напиться, а потом наклонился и посмотрел в него.
Меня вдруг охватила тревога, и я поспешил к нему по неровной плитке, служившей полом, но он жестом показал, чтобы я не подходил.
– Помнишь, я говорил, мне неизвестно, что произойдет. – Он смотрел в свой Свидетель, который уже ожил и начал испускать мерцавший свет. – Не подходи слишком близко, Памон, а главное – не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты пострадал.
Несмотря на наполнявший меня страх, я едва не рассмеялся от обиды и удивления. Мой господин не хотел, чтобы я пострадал! Как будто его невероятные муки уже не причиняли мне вред по той простой причине, что я его любил. А теперь видения Хакатри начали выплескиваться в мои сны, обжигая и не оставляя следов, ужасая вещами, которых я не понимал. Я подумал, что уже слишком поздно пытаться меня спасти.
– Почему меня сюда призвали? – спросил Хакатри, глядя в Свидетель. – Кто меня призвал? У вас есть лекарство? Или новое проклятие?
И тут произошло кое-что невероятно странное. Далекие стены Перекрестка с куполом начали смыкаться вокруг меня.
Мой угол зрения стал уменьшаться, темнота подступала со всех сторон, но я решил, что смотрел на то, что происходило, глазами Хакатри, а не своими собственными, потому что блестящий круг Свидетеля быстро рос передо мной, пока не закрыл все остальное. Его поверхность походила на облачное небо в полдень, самых разных оттенков серого цвета, – но темноту пронизывали лучи света, которые тут же исчезали. А потом я внезапно упал в водоворот света и тени.
Постепенно в хаосе сформировалась маленькая фигурка в плаще с капюшоном, неуловимая, словно дым. Я с трудом различал лицо, но в следующее мгновение она заговорила женским голосом.
«Наконец, после стольких лет, я тебя нашла». – Ее голос звучал в моем сознании.
«Так это ты призывала меня?»
Казалось, вопрос, лишенный голоса, задал я, но слова принадлежали моему господину, а не мне. Я чувствовал боль Хакатри, как иногда случалось в его снах. Она постепенно усиливалась, и мне становилось трудно слушать и понимать.
«Нет, – ответил голос ему – нам. – Нечто более великое и утонченное, чем я, привело тебя сюда. Но я многое поставила на то, что ты ответишь на зов. Час настал. Не здесь, не сейчас и не для тебя, но для всего остального. Наступило равновесие, но уже через мгновение оно будет нарушено».
«Но почему я призван? – спросил мой господин. – Ты мне расскажешь? Есть ли какая-то причина в моих страданиях?»
Смутная фигурка сделала отрицательный жест.