— Пораскинул умишком, — смиренно ответил Дрэгич. — В Кракове я не учился, а кое в чем разбираюсь. Не будь оно так, как я говорю, то затея наша не стоила бы и выеденного яйца. Если бы приданое осталось в Молдове, то от невесты не было бы никакого проку. С таким опасным грузом в дороге хлопот не оберешься. Так что уж дозволь, господин, довести до конца начатое дело, согласно уговору. Ну как, батюшка, верно я говорю?
— Верно. Только сдается мне, что слишком часто ты к губам кружку подносил: рука у тебя притомилась, а язык осмелел. А мне надо, чтобы слуга мой меньше болтал, да побольше делал. Смотри будь в условленный час со своими людьми у Рэдэуцкой заставы.
— Непременно буду, батюшка, — покорно поклонился Дрэгич.
Пока они шептались, волнение боярина улеглось. Более того, кое-какие замечания проницательного служителя убедили его в том, что его затея, пожалуй, окажется выгоднее, чем он предполагал. Все было именно так: свадьба и приданое ждали его за рубежом. Значит, нужно остерегаться опрометчивых поступков.
Дрэгич легко прочел эту мысль на пухлом лице житничера, и особенно в его черных глазах, что светились огнем, но не умом. Молча посмотрел ему вслед. Погладив нос, вздохнул и вернулся к товарищам.
Благочестивый Стратоник казался опечаленным. Подпирая голову рукой, он глядел в оконце, за которым свет постепенно угасал. Солнце уже зашло. Вечерело.
— Горек боярский хлеб, — проговорил Дрэгич, опускаясь на свой стул. — Оттого надобно подсластить его вином, — прибавил он с деланным смешком.
Схватив инока за руку, он притянул его к себе.
— Может, ты благословишь питье, святой отец? Вот опрокину эту кружку, а там встану и прощусь с тобой: служба велит. Одному господину известно, найдется ли еще такое вино там, куда мы отправляемся.
Отец Стратоник очнулся от своих грустных мыслей, благословил вино и сам пригубил чару.
— Уезжаешь?
— Уезжаю, отче.
— Далеко ли?
— Далеко.
— А нельзя ли узнать, куда именно, любезный брат Дрэгич?
— Куда именно, пока нельзя узнать. Это станет известно позднее, когда малоумные монахи отправятся к умным.
Благочестивый Стратоник еще пуще вылупил глаза, покачиваясь на стуле. Смутно догадавшись об опасности по глазам служителя и его жестокой ухмылке, он отодвинулся, съежился, скрючился, точно червь. Хотел было закричать, но голос не повиновался ему. Дрэгич обнажил кинжал, висевший у пояса.
— Братец Тоадер Калистрат, — заговорил он совершенно другим тоном, — встань и затяни потуже пояс. Затянул?
— Затянул, — спокойно пробасил рослый служитель.
— А теперь возьми-ка платок и кляп. Заткни кляпом рот благочестивому иноку Стратонику и закрепи его платком, завяжи потуже узлом на затылке. Бери теперь эти ремни и стяни руки и ноги божьего человека. Да будет тебе ведомо, братец Тоадер Калистрат, что немало женщин и детей изошли слезами после того, как исповедовал их этот монах. Нам велено не лишать его жизни, а только отметить меткой, чтобы творец небесный узнал его в день Страшного суда.
Монах извивался, дергая кривым плечом. Глаза его были полны ужаса, лицо помертвело от страха. Дрэгич рванул его вверх и сделал ему на лбу крестообразный надрез. Затем, бросив на пол, засунул кинжал под сутану и слегка кольнул тело.
— Перестань дергаться, а то войдет поглубже.
Дрожь била монаха. Но он напрягся, заставил себя спокойно терпеть боль. Когда Дрэгич отнял кинжал, тело пленника скорчилось, затем вытянулось. Он фыркнул, чтобы стряхнуть кровь, заливавшую лицо, и закрыл глава, полные слез, вверяя святому покровителю своему изувеченное тело и перепуганную душу.
Служители затолкали его под лавку и, опрокинув стол, заслонили им монаха. Выйдя из комнаты, они задвинули засов и повесили замок.
— Гляди, чтобы никто не входил сюда, — велел Дрэгич харчевнику. — Мы вернемся поздно ночью.
Они вывели коней и вскочили в седла. Дрэгич закинул ключ в стог сена. Затем они погнали коней в поле, навстречу холодному вечернему ветру.
ГЛАВА XIКогда стало известно, что дочь Яцко Худича похищена
О происшествии узнали прежде всего в городе, хотя толком никто не знал, что именно случилось. Во втором часу ночи все княжеские гости и бояре спали — кто в своих собственных домах, кто в гостях. Крепостные ворота, по обыкновению, были заперты с вечера, и стража то и дело перекликалась на стенах. Одинокий человек, проскакав по ночному городу, постучался к его милости Штефану Чернату, сучавскому посаднику, стал ломиться в ворота, всполошив всех собак, и громко кричал, зовя слуг. Впустите поскорей! Неслыханное дело! Много лет не было лихих людей вблизи стольного города, a этой ночью напали на одного из самых видных сановников господаря. Его милость Яцко Худич возвращался к себе в усадьбу с боярыней и дочкой. Его сопровождали двое слуг с факелами и двое с копьями. Кучер был навеселе — недаром же возил он господ на свадебный пир. Это был тот самый человек, что прибежал и ломился в ворота Штефана Черната. Возок боярина спустился на равнину, и тут за колодцем Мирона выскочили изо рва вооруженные тати. Кинувшись к коням, они схватили их под уздцы и сбили в кучу, перепутали постромки. Остальные напали с саблями на слуг. Из двух вооруженных служителей боярина только Роман Спэтэрелу осмелился бросить пику и взяться за кинжал. Но ему нанесли тяжелый удар по голове. Теперь он лежит с пробитым черепом на обочине дороги. Его милость боярин Яцко засуетился, хотел поскорее выбраться из колымаги. Но пока он с трудом протискивал тучное тело в дверцу, возок опрокинулся, колесо придавило боярину ногу и сломало ее. Тут-то кучер-цыган по имени Хараламбие и услышал испуганные крики женщин. Злодеи вытаскивали их одну за другой через вторую дверцу опрокинутого возка. Схватив боярынь, они увезли их, по своему злодейскому обычаю. Теперь боярину придется выкупать их. Страх берет, когда подумаешь, какую прорву злотых придется ему выложить. А как же вы думали? Боярыни — самый дорогой товар.
Посадник получил эту весть во втором часу ночи. Тут же послал он распоряжение слугам подняться, вскочить на коней и без промедления поехать с кучером Хараламбие на место происшествия посмотреть, что стряслось, поднять боярина и отыскать грабителей.
— Где их там разыщешь? — удивился цыган Хараламбие, почесывая затылок и ухмыляясь. — Да разве теперь их найдешь? Схватили, кого им нужно было, и были таковы.
После целого дня веселья, когда гуляло все сучавское войско, головы служителей были тяжелы от хмеля. Сам честной посадник, отдав нужные распоряжения, снова зарылся головой в подушку. Но тут же подумал с тревогой, что, возможно, ему-то и придется рано утром первому держать ответ перед господарем. Сбросив с себя одеяло, похожий на привидение в своей длинной ночной рубахе, он заметался по комнате, ища одежду. Когда он наконец вышел во двор — узнать, не вернулись ли служители от колодца Мирона, оказалось, что те еще не опоясались саблей.
До крепости весть дошла в восьмом часу утра. У ворот стояли новые стражи — сыны старшины Кэлимана. По тропинке со стороны города прискакал на неоседланном коне простоволосый всадник. Повернув к воротам и увидев поднятый мост, он остановился у рва, размахивая рукой.
— Сделайте милость, ратные люди, доложите обо мне.
Онофрей Кэлиман посмотрел на него сверху и решил, что человек не в своем уме.
— Иди, иди, человече, — мягко посоветовал он ему. — Сюда нет хода.
— Молю вас, не гоните меня, а не то господин мой, боярин Яцко, заживо сдерет с меня шкуру.
— А что стряслось?
— Передайте, что душегубы напали на боярина Яцко.
— Кому передать?
— Государю нашему.
— Опомнись, дурень, — огрызнулся Онофрей. — Как это я пойду будить господаря? Да нам и вовсе не дозволено отходить от ворот.
— Позовите капитана стражи, я ему доложу. Как можно, чтобы государь не узнал о таком случае? Боярин Яцко чуть было не лишился жизни. Слуги еле донесли его до дома. И теперь он лежит со сломанной ногой и вопит, что никогда уж не увидит своей дочери.
— Я же говорю, что ты спятил, православный. Какая еще сломанная нога?
— Нога нашего господина.
— И какая дочь?
— Тоже его. Это-то он и велел мне сказать. Что в пути на него напали злодеи и хотели его убить.
Братья недоуменно переглянулись, затем снова обратили взоры на взлохмаченного смерда, который метался у ворот.
— Помилосердствуйте, православные, — умолял он, вытаращив в страхе глаза, — передайте весть. А то мой господин спустит с меня шкуру. Я еще ни разу не видел его в таком волнении.
— Какую весть передать?
— Вы дайте знать капитану. Его милость сразу сообразит, что делать. И еще передайте капитану, что следом едет боярыня Анка. Пусть он откроет ворота и дозволит ей предстать перед господарем.
Сыны Кэлимана все еще советовались. Кто их знает, эти порядки при входе в княжескую крепость? Разве осмелишься потревожить в это утро государя? Ионуц Ждер, начальник стражи в эту ночь, строго-настрого наказал держать на запоре ворота крепости до десятого часа утра. А с десятого до двенадцатого часа впускать и выпускать одних мелких служителей. Сегодня до обеденной трапезы господарь будет отдыхать, чего не бывало у него много лет. В обед к государю войдут самые ближние бояре. Помня это, стражи были непреклонны.
Снизу донесся приказ. Все дозорные повернулись лицом к замку. Княжеское знамя поднималось на мачту. Они смотрели на него, не двигаясь с места. Трубачи протрубили лишь один раз. Капитан повелительным жестом тут же приказал им замолкнуть. Северный ветер, надув полотнище знамени, колыхал его.
Ионуц Черный поднялся на стену — проверить дозоры. Сверху он увидел, что сыны Кэлимана делают знаки простоволосому человеку, сидевшему верхом на неоседланном коне, и велят ему отойти в сторону, не то может случиться беда. Но человек снова закричал, требуя, чтоб его выслушали и дали о нем знать начальным людям крепости. Ионуц, уловив несколько слов, задал вопрос: