– Надеюсь, – невесело усмехнулся Сергей. – Ты что скажешь, математик?
– Вообще-то, понять ее можно, – пожал плечами Кирилл. – Какие у нее с тобой маячили перспективы?
Сергей промолчал, хмуро уставившись в стол. Алексей первым поднял рюмку:
– Побывал в мажорах, хватит с тебя. С возвращением в ряды беспафосных замоскворецких пацанов.
Они опрокинули по коктейлю.
– Ладно, мужики. – Алексей поднялся. – Не обижайтесь, я домой. У меня с утра встреча с австрийцем, опаздывать нельзя.
– Двигай, трубач, пусть заграница тебе поможет, – кивнул Сергей. – Повторим по «Форресту»? – спросил он у Кирилла, глядя вслед Лехе, который на выходе из зала активно тряс руку какому-то парню с косичкой.
– Можно, – ответил Кирилл.
Сергей снова метнулся к барной стойке, растворился среди желающих выпить. Минут через пять вынырнул из толпы с двумя наполненными рюмками.
– Не забыл, Серый? – Кирилл разглядывал на свет непрозрачную зелень «Форреста».
– О чем?
– Насчет субботы двадцать пятого, бензин я тебе оплачу.
– Пошел ты с оплатой.
Они снова выпили.
– Отвезу, сказал же. Не пойму только, зачем тебе это.
– Обещал Катерине. Она к Берте прикипела. У них дни рождения оказались в один день.
– И что?
– Катерина видит в этом мистический символ. У нее ассоциации с ее умершей бабкой, и не только.
– Что еще?
– Гнетет ее что-то, я вижу. Особенно перемкнуло после того, как у матери в больнице побывала. Что между ними происходит, не понимаю. Отношения странные, вернее сказать, вообще никаких. Отчим Катькин крутое хамло, возможно, из-за него. Она не жалуется, отцовскую диссертацию дописывает, со мной веселая, но глаза тоску выдают. Я инфу не вытягиваю. Есть, видимо, вещи, которыми можно делиться только с женщиной. «Прости Господи» на эту роль не тянет. Берта далеко не худший вариант. Я к ней не ревную.
– А я подумал, волонтерами в Красный Крест пристроились.
– Остряк. Мне что, трудно сделать приятное любимому человеку? Отметить их дни рождения в ресторане? Потом, действительно надо отблагодарить старуху. Где бы мы нашли жилье в центре, без посредников, без залога, да еще за шесть тысяч в месяц.
– Это да. Вот тебе случайная встреча у мусорного контейнера.
– Случайностей не бывает, Серый, что подтверждает усиленный закон больших чисел.
– Вечно ты, математик, во всем усмотришь знаки, фундамент подо все подведешь. Ладно, где кутить собираетесь?
– В «Пушкине» столик заказали.
– Знаю, бывал.
– С Зосей?
– С кем же еще? Ты не больно приглашал. Вообще, согласен, там антураж подходящий. Реально вкусно, мясо жевать не напрягаешься. Если честно, я завидую тебе, Кира. Не в смысле, конечно, «Пушкина» и старой кошелки.
– Тогда в смысле чего?
– В смысле математики и Катерины твоей. Сейчас мало кто горит. Посмотри вокруг. Пустые души, пустые глаза. Они все – ходячие мертвецы.
– Не усугубляй, Серый. Если копнуть глубже, они вполне себе живые, в чем-то даже добрые.
– Да-а, добрые – до первого поворота за угол. Знаешь, чего все они хотят? Мгновенного успеха, признания, славы. Никто из них не хочет пыхтеть, достигая цели, им западло тратить на это годы, разбиваться в лепешку. Все эти хипстеры, лобстеры… хлебом не корми, дай поглумиться над чужим трудом. Думаешь, не знаю, как некоторые из них презирают меня за автосервис? Корчат из себя богемных креативов, свободных художников. А сами дутые пузыри, проедающие родительские бабки. Ничего-о, большинство из них моргнуть не успеют, встанут в ряды тупоголовых яппи, в офисах будут портки протирать. Гарантирую. Потому что никакие на хрен они не художники. Создать собственный качественный продукт – кишка у них лопнет. Ни на что не способные моральные импотенты.
– Крепко, Серый, тебя на критику пробило. Все не могут быть творцами. Творила всегда маленькая кучка. Остальные – биомасса. Так было, есть и будет. Ничего нового.
– Да не об этом я, Кира, это-то как раз ясно, только я не об этом.
– Тогда о чем?
– Об амбициях, которые прут у них из всех щелей. А за ними тишина, пустыня. Пойми, я не против амбиций, но по делу. Подойди сейчас к любому, спроси: «Чего бы ты хотел прямо завтра с утра, только по чесноку?» Уверен, он ответит: «Проснуться богатым и знаменитым». Не снять на скромные бабки охрененный фильм, потом сутками корпеть в монтажной над раскадровкой, не написать в бессонных ночах стоящую книгу, уж тем более не создать новый двигатель внутреннего сгорания, а проснуться, имея сразу все и всех. Они думают: «Вот будет у меня все, тогда я развернусь, сотворю шедевр!» Но их надежды – гнилая туфта. Прикинь, три недели назад я рассуждал примерно так же. А на днях, знаешь, что понял? В нас сидит один глобальный дефект. Мы не умеем получать кайф в процессе движения. Нам нужны быстрые результаты, мгновенный приток бабла и успеха. Аа-а… – Сергей обвел глазами окружающих, – в любви то же самое, каждая из крутящих здесь задом телок на аналогичный вопрос если не ответит, так подумает: «Проснуться в постели с богатым и знаменитым…» Ни одна не скажет: «Просто любить». Хотя, – он снова прошелся взором по здешней тусовке, – кого тут любить? Треть – конченые геи, половина – бисексуалы. Во-он тот, глянь, у окна, с бритыми височками, подъезжал ко мне пару месяцев назад – типа, давай интимно уединимся. Ну, я ему объяснил, что думаю насчет такого уединения.
– У меня здесь ни с кем таких заходов не было, – усмехнулся Кирилл. – В целом ты слишком к ним суров. Все мировые язвы на них повесил. Не забывай, Земля вращается быстрее, Вихри Россби не дремлют, ход времени ускорился – научный факт. Глобальные мировые процессы диктуют свои правила. Так что, ты зря на них катишь, их жажду быстрых результатов можно понять. Среди них наверняка есть прогрессивные таланты.
– Не будь трубачом «дубль два», Кира. Только он, с его вселенским наивом, может считать их через одного прогрессивными. Ну, найдется, может, пара-тройка индивидуев. И те пребывают в наркоте либо в вечной ленивой депрессухе, что никому не нужны и никем не поняты. Трусливые полуталанты с облезлыми крыльями, разлагающие себя ленью и наркотой.
– Не возносись над толпой, Серый, не рекомендую. Потом, Леха же не такой.
– А что Леха? Талантлив, не спорю, в злоупотреблении дури замечен не был, но ленив до черта. Ни одной музыкальной пьесы до конца не склепал. Разгильдяй – поискать. Опаздывает вечно. Австрия ему вряд ли мозги вправит. Там родиться надо, вырасти, впитать их дисциплину.
– Узнаю тягу к немецкому порядку. – Кирилл похлопал Сергея по плечу. – Брось, там, с их устоями, еще тухлее. Была возможность убедиться. От их улыбчивой фальшивой добропорядочности мутит конкретно. А потом, музыкант без разгильдяйства – нонсенс. Хотя мы все по-своему разгильдяи. Нам с тобой тоже не отвертеться.
– Я – да. Прельстился халявой, продался богатой бабе. Ты – нет, Катька твоя – нет. Честно, не ожидал, что ты способен оторваться от родительской кормушки.
– О чем ты, Серый? Я тут недавно не погнушался, у матери прилично денег взял. Хотя брал, по сути, отцовские. Когда брал, знаешь, на чем себя поймал?
– На чем?
– Мне стало жалко себя. Не ее, а себя. Я в тот момент подумал, что мы все: ты, я, Лешка, еще много таких же – до сих пор хотим сидеть в песочницах, лепить куличики, хвастать, у кого круче совочек, ведерко или машинка. И чтоб в идеале отцы сидели на скамейках рядом, а матери из окон звали нас ужинать, а потом долго гладили перед сном по волосам.
– Да-а, – протянул Сергей, – известная феня, если у тебя в детстве не было велосипеда, а сейчас у тебя «бентли», то в детстве у тебя все равно не было велосипеда. Вообще-то, – усмехнулся он, – я б сейчас от песочницы не отказался, хрен с ним, с велосипедом.
– Вот-вот. А насчет Катерины ты прав. Она сильная. Правда, не знаю, на сколько нас хватит. Эйфория ушла, храп «Прости Господи» усилился, нищие стены оголились. Остается только пойти по стопам отца.
– В смысле?
– В смысле – отвезти старуху Степанову подальше за город, пристроить с кляпом во рту в канаве, а перед этим заставить переписать квартиру на кого-нибудь из нас. Родни у нее вроде не наблюдается. Шучу, Серый, шучу, конечно. Разговор у нас с тобой получается какой-то недетский. Непривычно, что б ты так рассуждал.
– Меня на такой разговор, может, никогда б не пробило, если бы эта престарелая сучара Зося меня не бортанула.
– Какая связь?
– Связь прямая. Меня будто окунули в дерьмо, накрыли крышкой и шепнули: «А ну-ка, попробуй, братишка, вытащи себя сам». И я вытащу, Кира, вытащу, блин. Я ведь умный. Похоже, жизнь сама кинула предъяву: на что, типа, годишься? Я, кажется, созрел для реализации своего основного таланта. Ух, я теперь рыть землю буду! Первая ступень – пилот-любитель, вторая – пилот коммерческой авиации. Ух, гнилье это, элита эта гребаная, стопудово будет от меня зависеть, как я штурвал поверну. «Бэху» продать, правда, придется – курсы платные.
– Туда вроде без диплома о высшем техническом не сунешься.
– Ты меня поражаешь, Кира. Вопрос с дипломом я решу, как нефиг делать. Главное, я азы в армии изучил. Осадчий, хоть злой был мужик, потихоньку от начальства дал нам основы управления летным средством. Я там, в армии, понял – высота меня любит. Знаешь самый мощный и затяжной оргазм?
– Ну и?
– Высота плюс скорость.
– Короче, автосервис отменяется?
– Ты сомневался? Наживать простатит под чужими тачками на пару с отцом? Хера вам лысого. Все слышали? Вот вам вместо рихтовки с грунтовкой. – Сергей продемонстрировал окружающим соответствующую фигуру с крепко сжатым кулаком. – «Бэху» жалко, но надо ваять будущее.
В начале августа в интернат прибыл новый поселенец и в первый же вечер облюбовал Берту. Случилось это за ужином в столовой. Его посадили от нее через столик, к странноватому, подозрительному Ивану Алексеевичу, и боковым зрением она подметила, что новичок частенько скашивает глаза в ее сторону.