– Здесь вы в безопасности, благородные синьоры, –
сказала девушка с мягким венецианским акцентом. – Никто не осмелится причинить вам зло в этих стенах.
– Чей это дворец? – задыхаясь, спросила донна Виолетта. – Если владелец его знатный человек, он не откажет в гостеприимстве дочери синьора Тьеполо.
– Вы желанная гостья, синьора, – приветливо ответила девушка, ведя женщин внутрь здания, – Вы принадлежите к знатному роду?
– Мало найдется патрициев в республике, с которыми я не была бы связана узами старинного родства, дружбы и уважения. Ты служишь благородному господину?
– Первому в Венеции, синьора!
– Назови его, чтоб мы могли просить у него убежища, сообразно нашему происхождению.
– Святой Марк.
Донна Виолетта и ее наставница на мгновение замерли.
– Может быть, мы нечаянно вошли во Дворец Дожа?
– Это невозможно, синьора, дворец отделен от этого здания каналом. И все же хозяин здесь – Святой Марк. Я
надеюсь, вы не сочтете себя в меньшей безопасности, узнав, что укрылись в здании тюрьмы, у дочери здешнего смотрителя.
Минута опрометчивых решений прошла, и настал черед размышлений.
– Как зовут тебя, дитя мое? – спросила донна Флоринда, выступая вперед и завладевая беседой, когда ее спутница от удивления смолкла. – Мы искренне благодарны тебе за то, что ты не закрыла перед нами дверь в такую тревожную минуту. Так как же зовут тебя?
– Джельсомина, – скромно ответила девушка. – Мой отец смотритель тюрьмы. Я увидела, как вы бежали по набережной, оказавшись между далматинцами и ревущей толпой, и подумала, что, наверно, даже тюрьма покажется вам сейчас желанным убежищем.
– Твое доброе сердце не ошиблось.
– Если б я знала, синьора, что вы из дома Тьеполо, я поторопилась бы еще более, потому что мало осталось потомков этой благородной семьи и немногие из тех, кто остался жив, окажут нам эту честь.
Виолетта кивком поблагодарила девушку за любезность, но, вероятно, уже сожалела о том, что, гордясь своим происхождением, так неосторожно выдала себя.
– Не можешь ли ты проводить нас в какое-нибудь более укромное место? – спросила она, заметив, что их объяснение происходит в коридоре.
– Вы будете чувствовать себя здесь так же уединенно, как в вашем собственном дворце, синьоры, – ответила
Джельсомина, ведя их боковым коридором в квартиру своего отца, из окон которой она и увидала двух женщин, бежавших в испуге по набережной. – Никто не приходит сюда, кроме отца и меня самой, да и он всегда занят своими делами.
– Разве у вас нет слуг?
– Нет, синьора. Гордость не должна мешать дочери тюремного смотрителя делать все самой.
– Это ты хорошо сказала. Такая умная девушка, как ты, милая Джельсомина, конечно, поймет, что нам не пристало быть в этих стенах, даже случайно; поэтому ты сделаешь нам большое одолжение, если позаботишься о том, чтобы никто не узнал о нашем здесь пребывании. Мы доставляем тебе много хлопот, но ты будешь вознаграждена. Вот деньги.
Джельсомина ничего не сказала, но ее обычно бледное лицо залилось краской.
– Прости, я в тебе ошиблась, – сказала донна Флоринда, пряча монеты и беря Джельсомину за руку. – Если я причинила тебе боль, то лишь боясь позора, что нас увидят здесь.
Краска на щеках девушки стала еще ярче, и губы ее задрожали.
– Значит, находиться в этих стенах позор для невинного человека? – спросила она, по-прежнему не подымая глаз. –
Я уже давно подозревала это, но никто еще ни разу не говорил так в моем присутствии.
– Да простит меня дева Мария! Если я хоть словом тебя обидела, то поверь, сделано это было невольно!
– Мы бедны, синьора, а нужда заставляет делать то, что, быть может, противоречит нашим желаниям. Я понимаю ваши опасения и сделаю все, чтобы никто не знал о вашем присутствии. И все же нет большого греха в том, что вы зашли сюда!
Джельсомина ушла, а беглянки, оставшись наедине, долго еще удивлялись тому, что встретили чуткость и деликатность там, где этого, казалось бы, менее всего можно было ожидать.
– Вот уж не думала найти такую тонкость души в тюремных стенах! – воскликнула Виолетта.
– Во дворцах ведь тоже много несправедливости и произвола, и не надо лишь понаслышке осуждать все, что делается здесь. Но, по правде говоря, эта девушка – приятное исключение, и мы должны быть благодарны святому
Теодору, что встретили ее на нашем пути.
– Можно ли полнее выразить свою благодарность, чем довериться ей?
Донна Флоринда была старше своей воспитанницы и менее склонна доверять внешности человека, но живой ум и высокое происхождение Виолетты давали ей преимущества, перед которыми не всегда могла устоять донна Флоринда. Джельсомина вскоре вернулась, и женщины еще не успели ничего решить.
– У тебя есть отец, Джельсомина? – сказала Виолетта, взяв руку девушки.
– Да благословенна будет пресвятая дева Мария, я не лишена такого счастья!
– Да, это счастье, потому что никакая корысть и честолюбие не вынудит отца продать свое дитя. А твоя мать жива?
– Она давно не встает с постели, синьора. Я знаю, нам не следует здесь жить, но вряд ли мы найдем место, где матери было бы спокойней, чем тут, в тюрьме.
– Даже здесь, Джельсомина, ты счастливее меня. У
меня нет ни отца, ни матери и даже нет друзей.
– И это говорит синьора из рода Тьеполо?
– В этом грешном мире не все обстоит так, как кажется с первого взгляда, милая Джельсомина. И нам на долю выпало немало страданий, хотя в нашем роду было много дожей. Ты, вероятно, слышала, что от дома Тьеполо осталась всего лишь одинокая юная, как ты, девушка, которую отдали под опеку сената?
– В Венеции не часто говорят о подобных вещах, синьора, к тому же я очень редко выхожу на улицу. Но все же я слыхала о красоте и богатстве донны Виолетты. Надеюсь, что она действительно богата, а ее красоту я вижу теперь сама.
Виолетта покраснела от смущения и удовольствия.
– Те, кто говорит так, слишком добры к сироте, – сказала она, – хотя мое роковое богатство они оценили правильно. Ведь ты, наверно, знаешь, что сенат берет на себя заботу обо всех осиротевших девушках из знатных семей.
– Откуда мне знать, синьора? Святой Марк, видно, милостив, если это так!
– Ты теперь будешь думать иначе, Джельсомина. Ты молода и, наверно, проводишь все свое время в одиночестве?
– Да, синьора. Я редко хожу куда-нибудь, кроме комнаты больной матери или камеры какого-либо несчастного заключенного.
Виолетта взглянула на свою наставницу, явно сомневаясь в том, что эта девушка, столь далекая от всего мирского, сможет оказать им помощь.
– Тогда ты едва ли поймешь, что знатная синьора может быть вовсе не расположена уступать настояниям сената, который распоряжается ее желаниями и чувствами, как ему вздумается.
Джельсомина внимательно смотрела на говорившую, и ей, очевидно, было непонятно, о чем идет речь. Виолетта снова взглянула на донну Флоринду, словно прося помощи.
– Женский долг часто бывает очень нелегким, – вступила в разговор донна Флоринда, чутьем угадывая смысл взгляда своей спутницы. – Наши привязанности не всегда соответствуют желаниям наших друзей. Нам запрещено распоряжаться своей судьбой, но мы не можем всегда повиноваться!
– Да, я слышала, что благородным девицам не разрешают видеть того, с кем они будут обручены. Если это то, о чем вы говорите, синьора, такой обычай всегда казался мне несправедливым, если не сказать – жестоким.
– А девушкам твоего круга позволено выбирать друзей из тех, кто, возможно, станет близок ее сердцу? – спросила
Виолетта.
– Да, синьора, такой свободой мы пользуемся даже в тюрьме.
– Тогда ты счастливей тех, кто живет во дворцах! Я
доверяюсь тебе: ведь ты не выдашь девушку, которая стала жертвой несправедливости и принуждения?
Джельсомина подняла руку, словно желая предостеречь свою гостью, и прислушалась.
– Немногие входят сюда, – сказала она, – но существуют всякие способы подслушивать тайны, о которых я ничего не знаю. Пойдемте подальше отсюда. Тут есть одно место, где можно разговаривать свободно.
Джельсомина повела женщин в маленькую комнатку, в которой обычно разговаривала с Якопо.
– Вы сказали, синьора, что я не способна выдать девушку, которая стала жертвой несправедливости, и вы не ошиблись.
Переходя из одной комнаты в другую, Виолетта имела время поразмыслить обо всем происшедшем и решила в дальнейшем быть более сдержанной. Но искреннее участие, с каким отнеслась к ней Джельсомина, девушка с мягким характером, скромная и застенчивая, настолько расположило откровенную по природе Виолетту, что она незаметно для себя самой вскоре поведала дочери тюремщика почти все обстоятельства, которые в конце концов привели к их встрече.
Слушая ее, Джельсомина побледнела, а когда донна
Виолетта закончила свой рассказ, она вся дрожала от волнения.
– Сопротивляться власти сената не так просто, – еле слышно промолвила Джельсомина. – Вы понимаете, синьора, какой опасности подвергаетесь?
– Даже если я этого не понимала, то теперь слишком поздно менять свои намерения. Я – жена герцога святой
Агаты и никогда не стану женой другого!
– Боже! Это правда. Все же, наверно, я бы скорей умерла в монастыре, чем ослушалась сената.
– Ты не знаешь, милая Джельсомина, как отважны бывают жены, даже такие молодые, как я! По детской привычке ты еще очень привязана к отцу, но придет день, когда все твои мысли будут сосредоточены на другом человеке.
Джельсомина подавила волнение, и ее лучистые глаза засветились.
– Сенат страшен, – сказала она, – но, наверно, еще страшнее расстаться с тем, кому перед алтарем поклялась в любви и верности…
– Удастся ли тебе спрятать нас, – прервала ее донна
Флоринда, – и сможешь ли ты помочь нам скрыться, когда уляжется тревога?
– Нет, синьора, я плохо знаю улицы и площади Венеции. Пресвятая дева Мария, как бы я хотела знать город так, как моя двоюродная сестра Аннина, которая уходит, если ей вздумается, из лавки своего отца на Лидо и с площади Святого Марка на Риальто! Я пошлю за ней, и она что-нибудь для нас придумает.