Герои спят вечным сном. Блики света мягко скользят по серым мраморным плитам. В глубине Мавзолея светится крест, а на левой стене длинный список других имен. Эти люди тоже погибли, защищая Бразилию. Но их останков здесь нет. Их вообще никто не хоронил. Смерть настигла их предательски — из глубин океана. Эти люди — моряки с кораблей бразильского флота, торпедированных нацистскими подводными лодками.
Герои спят вечным сном. А вокруг Мавзолея раскинулся парк Фламенго, где слышится шум и смех детворы…
Красочная, увековеченная рекламными плакатами, буклетами и открытками южная зона города и его деловой центр занимают лишь небольшую часть городской территории. К северу и северо-западу от Копакабаны и Синеландии раскинулись окутанные дымом кварталы пролетарского Рио. Хотя, как уже было сказано, и по численности населения, и по уровню экономического развития Рио заметно отстал от Сан-Паулу, он прочно удерживает за собой позицию второго по значению промышленного центра страны. Более семи миллионов человек живут в границах Большого Рио-де-Жанейро, объединяющего бывшую столицу страны с близлежащими поселками, предместьями и соседними городами в мощный промышленный центр. Обитатели Бангу и Мадурейры, Нилополиса и Жакарепагуа не купаются в голубых водах Копакабаны и не греются на прекрасных пляжах. В эти районы туристы не заглядывают.
В северных кварталах и предместьях города находятся нефтеперерабатывающие предприятия государственной нефтяной компании «Петробраз» и одна из крупнейших в стране ткацкая фабрика «Бангу», металлургический комбинат «Волта-Редонда» и фабрика грузовиков, завод алколоидов и крупный полиграфический комбинат. На рубеже 60-х и 70-х годов нынешнего столетия в Рио-де-Жанейро насчитывалось около трех тысяч промышленных предприятий. Правда, около девяноста процентов из них представляют собой небольшие фабрики и мастерские с численностью рабочих и служащих до ста человек.
С каждым годом на рынках Латинской Америки завоевывает все больший авторитет промышленная продукция — автомобили, некоторые виды машинного оборудования, ткани и товары широкого потребления, сделанные руками бразильских рабочих.
А обувь! Легкая, прочная изящная бразильская обувь успешно конкурирует с изделиями лучших европейских обувных фирм. Увы, те, кто делает эту обувь, костюмы, ткани, платья, из-за дороговизны не имеют возможности пользоваться ими. Рабочий, который делает эти вещи, обходится тем, что подешевле. Иногда даже парой сандалет с деревянной подметкой да парой рубах в год: одна — для праздников, другая — на каждый день. Он натягивает ее, еще не высохшую от вчерашнего пота, на свое худое тело рано-рано утром. Глотает чашку жидкого кофе и бежит к электричке или автобусу, захватив с собой мармиту — жестянку с жалким обедом: горсть риса, горсть фасоли, банан, иногда — жилистый кусочек мяса, оставшийся от ужина. Час, полтора, а то и два висит он на подножке вагона, спрыгивает на ходу поезда и торопится к проходной. В семь утра раздается гудок, тяжело захлопываются заводские ворота, и если опоздал, то не миновать тяжелого разговора с мастером, который потребует справку от администрации железной дороги, действительно ли опоздал в этот день поезд.
Гудят станки, движется, вздрагивая, конвейер, руки сами собой делают свое привычное дело, и каждые десять минут — взгляд на большие часы в цехе: скоро ли перерыв на обед?
В одиннадцать часов — гудок. Торопливо жуя, рабочий проглатывает сухой рис, который не лезет в горло, и запивает эту скудную трапезу глотком грязной сырой воды, которую доктора не советуют пить. И снова гудок, и снова работа до вечера, который похож на вчерашний, на завтрашний, на любой другой. Снова электричка, снова объяснения с плачущей, вечно озабоченной женой по поводу очередного вычета из нищенской зарплаты, а потом — в маленьком баре на углу нескончаемый спор о незабитом пенальти, о судье, который подсуживал команде паулистов и украл победу у твоей команды. Для кариок, как и для миллионов остальных бразильцев, футбол — это единственная радость и вечная боль, воскресный отдых и главная тема разговоров в будни. Это — религия, ставшая опиумом, и предохранительный клапан, через который выбрасывается в равнодушное небо над стадионом избыток давления, накапливающийся в бразильском котле.
Бразилия — страна, которая стала вечной обладательницей «Золотой богини», трижды выиграв мировые чемпионаты. Страна, в которой больше футболистов, чем во всех остальных южноамериканских государствах, вместе взятых. Страна, где построены семь из десяти самых больших стадионов нашей планеты. Знаменитая бразильская «Маракана» — крупнейший стадион мира, вмещающий двести с лишним тысяч болельщиков, то есть вдвое больше, чем Центральный стадион имени В. И. Ленина в Москве.
Кроме футбола есть в жизни миллионов бразильцев еще одно светлое окно — это четыре дня карнавала. Целый год в семейные копилки откладываются деньги на покупку карнавальных нарядов и приобретение билетов на карнавальные балы. Чем беднее семья, тем туже ей приходится затягивать пояса в этот предкарнавальный период, длящийся 361 день в году.
Говорят, что в сердце каждого бразильца живет композитор: чаще всего маленький, иногда — настоящий, а бывает — великий. В одном только Рио-де-Жанейро на ежегодный предкарнавальный музыкальный фестиваль представляется три-четыре тысячи «самб» и «маршей». Среди обуреваемых честолюбивыми надеждами авторов этих музыкальных произведений безработные мулаты из фавел и банковские счетоводы, водители такси и студенты, портовые грузчики и «дамы из общества».
Самбе-победительнице уготована завидная судьба: ее поют на всех карнавальных балах и празднествах этого года, а иногда ее жизнь продляется на многие годы, как это случилось, например, с веселой песенкой композитора Андре Фильо «Сидади маравильоза», ставшей гимном Рио-де-Жанейро.
Накануне карнавала горячка достигает апогея. По всем каналам радио и телевидения гремит самба. Карнавальные материалы вытесняют с первых полос газет сообщения о заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН. Город лихорадит, власти издают многочисленные предкарнавальные декреты. Один из них обычно регламентирует поведение несовершеннолетних, запрещая им пить алкогольные напитки, носить ножи и кинжалы. Поскольку на взрослых этот запрет не распространяется, по окончании карнавала газеты составляют подробные оперативные сводки: столько-то убито, столько-то ранено и задержано полицией.
Но, несмотря на бурный темперамент бразильцев и их отличную вооруженность всеми современными средствами самозащиты, четыре дня карнавала приносят все-таки куда меньше жертв, чем безумное автомобильное движение. Причины этого две: во-первых, бразильцы очень миролюбивы и доброжелательны, во-вторых, накануне карнавала полиция производит «чистку» города, сажая за решетку хулиганов, бродяг и девиц легкого поведения. Забегая вперед, скажу, что после окончания карнавала — в среду утром — их выпускают. Объединившись в колонну, они тоже проходят с пением самбы по улицам Рио, празднуя свое освобождение. Это карнавальное шествие называется: «А что я скажу дома?»
Итак, начало карнавала, заветную субботу с нетерпением ожидает вся Бразилия. Трудно передать словами, что творится на улицах Рио и других городов страны в этот день. Так же, впрочем, как и в три последующих. Какой-нибудь респектабельный иностранец, попавший в Рио в это время, имеет все основания предположить, что окружающие сошли с ума. Любые сравнения со всемирным потопом, атакой воинственных инопланетян, вторым пришествием или концом света кажутся ему в эту минуту блеклыми и невыразительными. Привычные представления смещаются, и он чувствует, что или должен немедленно обратиться в бегство, или… сбросив пиджак и галстук, окунуться с головой в эту завораживающую и опьяняющую вакханалию, в этот «праздник инстинктов, когда все социальные и прочие различия отброшены прочь и растоптаны веселящимся народом», как сказал о самбе шведский писатель Артур Лундквист. «Ежегодно празднуемое бракосочетание Бразилии и Африки, культ смешения черной крови невольников, белой крови европейских эмигрантов и фиолетовой крови индейцев» — так писал о карнавале француз Пьер Рондьер. «Один из величайших спектаклей народного искусства» — назвал его американский журнал «Лайф».
А бразильский врач-психиатр Давид Акштейн, изучив карнавал в Рио со своей профессиональной точки зрения, пришел к выводу, что он является… весьма действенным средством лечения нервного истощения и неврозов. А чтобы ни у кого не возникли сомнения насчет эффективности этого метода, профессор Акштейн придумал для него весьма убедительное название: терпсихоретрасотерапия.
В дни карнавала улицы Рио напоминают бескрайнее людское море, вскипающее водоворотом какого-то неописуемого и неконтролируемого восторга. Прилив этого моря начинается вечером в субботу, отлив заканчивается в пять утра в ночь со вторника на среду. Четыре безумных, безумных, безумных дня, когда под ярким гримом праздника исчезает тусклая усталость будней, когда смеющиеся картонные маски надеваются на лица, еще не высохшие от вчерашних слез.
Кто они, эти люди? Где они были вчера?.. Этот раскрасивший себя «под индейца» мальчишка чистит башмаки туристов у входа в зал ожидания, международного аэропорта. Эта женщина с размалеванным ребенком на руках живет в далеком предместье и только в дни карнавала приезжает на дребезжащем автобусе сюда, к подножию небоскребов самого широкого проспекта города — авениды Варгаса. А этот старик, наоборот, весь год проводит в самом центре Рио: он сидит на углу авениды Рио-Бранко с протянутой рукой, прося подаяние. Сегодня же, гордо подняв голову, он шагает по самой середине проспекта, словно утверждая свое право быть хозяином Рио хотя бы один раз в году.
Кульминационным пунктом карнавальной программы является знаменитое десфиле — шествие так называемых школ самбы. Кстати, пришло время пояснить, что самба, этот страстный зажигательный ритм, служащий основой для изобретательных танцевальных импровизаций, возникла на базе древних африканских ритмов, завезенных в Бразилию негритянскими невольниками. Родилась самба в фавелах Рио. Стихийно возникавшие в этих бедняцких кварталах кружки любителей спеть и потанцевать под грохот пандейрос, тамбуринов, сурдос около полувека назад объединились в большие народные клубы, так называемые школы самбы. В этом проявилась изобретательность городской бедноты, сумевшей в тяжелейших жизненных условиях найти удивительно своеобразную форму выражения своих творческих способностей, своей поразительной музыкальности.