Седой Исаак обратил на меня взор, преисполненный библейской мудрости, и снисходительно улыбнулся:
— Да, сюда идут большие деньги. Но я их не боюсь. Это очень большие деньги. Но они не знают эту землю. Эту сельву. Эту реку. А я веду мое дело уже сорок лет. И я знаю здесь все.
Сабба действительно знает все: цены на рыбу в Сантарене, урожай земляных орехов в верховьях Риу-Негру, стоимость добычи одного кубометра дерева в Манакапуру, Коста-Рике или Финляндии, состояние каучуковых плантаций в самом глухом уголке штата. Но ведь точно так же знали свой край его предшественники — герои «каучукового бума», сломленные заморскими конкурентами в три-четыре года. Так же считали себя непобедимыми ровесники Саббы, зарабатывавшие миллионы на кофейном бизнесе в штатах Сан-Паулу и Парана. А сегодня многие из них с завистью глядят на более дальновидных соотечественников, связавших свои судьбы и капиталы с обосновавшимися в Бразилии «Фордом», «Фольксвагеном», «Филипсом» или «Дженерал электрик».
Нельзя не признать, что учреждение режима «открытого порта» в известной степени оживило город. В этом я смог убедиться, когда побывал в нем через три года — в 1970 году. Благодаря отмене таможенных сборов импорт из Европы и США увеличился в 1967–1969 годах в пять раз. Океанские суда, подымаясь по Амазонке от Белена до Манауса, завалили магазины города швейцарскими часами, консервированными сосисками из ФРГ и американскими джинсами. И все это по ценам, не превышающим, а зачастую и более дешевым, чем в Европе и США. Из-за ввоза дешевых холодильников и вентиляторов, электроутюгов и радиоприемников потребление электроэнергии в городе увеличилось за три года более чем на одну треть. Благодаря дешевизне импортных стройматериалов втрое возрос годовой объем гражданского строительства.
Однако при более внимательном изучении статистических таблиц выяснилась любопытная подробность. Подавляющее большинство открытых, в ходе «Операции Амазония» предприятий, фабрик и мастерских, принадлежащих как бразильским, так и зарубежным фирмам, отнюдь не претендует на разработку и эксплуатацию неисчерпаемых природных богатств этого края и вовсе не предназначается для ускорения его прогресса. Они были созданы для того, чтобы быстро разработать золотоносную жилу, созданную режимом «открытого порта». Одними из первых открыли свои филиалы в Манаусе, например, крупнейшие ювелирные фирмы Сан-Паулу. Развили бешеную деятельность вновь созданные мастерские по сборке часов и электроприборов из дешевых деталей и полуфабрикатов, прибывающих из Европы и США. Когда таможенные льготы будут отменены (а это рано или поздно случится, ибо режим «открытого порта» был создан лишь на несколько лет), все эти фирмы и мастерские обанкротятся. Из крупных же предприятий, обосновавшихся надолго, можно упомянуть, например, лишь о новом металлургическом комбинате «Сидерама», или о фабрике по переработке джута, или о судоверфи.
Одним из положительных следствий режима «открытого порта» было расширение импорта в Манаус советских товаров. Директор фирмы «Мотоимпортадора» Натаниэль Лемос де Албукерке рассказал, что первые контакты с советскими внешнеторговыми организациями были установлены им в связи с ростом спроса на цемент, вызванным увеличением строительных работ в городе. «Мы знали, что советский цемент пользуется большим спросом на мировом рынке, — сказал Натаниэль Лемос, — и решили закупить пробную партию. Ваш цемент имел здесь такой успех, что мы значительно увеличили закупки, и в 1970 году три четверти цемента, используемого на строительстве жилищ и промышленных предприятий города, поступило в Манаус из Советского Союза. Кстати, высадившись с борта „Лауро Содре“ в нашем городе, — улыбнулся Натаниэль Лемос, — вы, можно сказать, ступили на родную землю: ведь манаусский причал сделан из вашего советского цемента».
История, как известно, повторяется. И вот опять с утра до позднего вечера город охвачен лихорадкой. Чуть ли не ежедневно возникают торговые фирмы и банковские конторы, туристские агентства и анонимные общества, лихорадочно и жадно разрабатывающие золотую жилу преференций и льгот «открытого порта». Туристы, прибывающие на переполненных самолетах из Рио и Сан-Паулу, спешат набить чемоданы фантастически дешевыми тергаловыми отрезами и нанизывают на руки под рукава пиджаков по дюжине швейцарских часов: при выезде из Манауса строгие таможенники будут досматривать их багаж. Из города разрешается вывозить товаров на общую сумму не более ста долларов на человека.
Не только крупные фирмы и именитые дельцы стремятся погреть руки в Манаусе. Жажда легкой наживы дурманит головы и отравляет души многих рядовых манаусцев. Улицы и улочки, прилегающие к порту, а также коммерческий квартал города буквально кишат мальчишками и стариками, бывшими рыбаками и сборщиками орехов, неудачливыми гаримпейрос и обанкротившимися садоводами, которые спешат попытать счастья на ниве спекуляции. Идя по улице Марешал Деодоро, прохожий буквально переступает через бесчисленное множество самодельных лотков, ящиков, коробок, на которых разложены апельсины из Марокко и лезвия из Швеции, тюбики зубной пасты из Парижа и косынки из Милана. Оглушительный хор зазывал просит, умоляет, настаивает, требует купить японские батарейки, галстуки из Гонконга или консервированную ветчину из ФРГ.
Эта горячка стихает только по субботам и воскресеньям, когда закрываются магазины и банки и жители столицы Амазонии обрекаются на тоскливое бездействие. Тускла и монотонна их духовная жизнь, если вообще можно говорить о духовной жизни этого города. Вот уж поистине «мал его радостей тусклый спектр»: полдюжины душных кинотеатров, прокручивающих старые американские боевики, полсотни церквей и… вечно бездействующий театр с выбитыми стеклами и травой, пробивающейся между бетонными плитами у входа.
Обладатели толстых кошельков устремляются по субботам и воскресеньям в свои загородные клубы с бассейнами, бильярдом и подпольными казино. Народ победнее отправляется на стадион, где ведут свой нескончаемый спор полдесятка местных футбольных клубов. Туристы же, путешественники и другие гости города прибегают обычно к услугам туристской конторы «Сельватур», которая за пару сотен крузейро показывает им экзотические окрестности Манауса.
Сельва начинается сразу же за городом. Углубившись в нее по шоссе, проложенному к живописному водопаду Тарума, сразу же замечаешь, что растительный мир здесь заметно отличается от сельвы, тянущейся вдоль Амазонки от Белена до Риу-Негру.
В окрестностях Манауса преобладают уже не пальмы и папоротники, а «жара» — невысокое лиственное дерево с гладким стволом и довольно редкой кроной из узких темно-зеленых листьев. Здесь мало типичных экзотичных растений тропиков, почти не слышно птиц, мало москитов и других насекомых.
Куда более сильное впечатление производит сельва в междуречье Амазонки и Риу-Негру. Кстати, выше впадения этого притока Амазонка получает имя Солимоэс. Вместе с двумя манаусскими журналистами я отправился туда на катере «Сельватур» в сопровождении моториста Эдилсона.
Мы долго идем по одному из протоков, соединяющих обе реки. Потом Эдилсон пришвартовывает катер к серому наклонившемуся над водой стволу сейбы и приглашает нас пересесть в лодку, тащившуюся за нами на буксире. На лодке мы проникаем в такие дебри, что кажется просто невероятным сознавать, что в каких-то двух десятках километров отсюда находится шумный Манаус со своими кинотеатрами, конкурсами «Мисс Бикини», доставкой товаров на дом и гарантированным ремонтом холодильников. Здесь, именно здесь можно увидеть все мрачное величие, всю мощь девственного амазонского леса.
В бесконечном разнообразии деревьев, рвущихся к свету, к солнцу, закрытому кронами гигантских сейб и имбауб, преобладают пальмы всевозможных видов, форм, расцветок и размеров. Эдилсон показывает нам стройную, взметнувшуюся ввысь пальму асаи с небольшими красноватыми плодами, из которых, как он утверждает, можно делать отличное вино. Рядом с ней удивительная многоствольная кудрявая пальма пашиуба. Ее твердая древесина и жесткие листья служат строительным материалом почти для всех жилищ местного люда.
Одна из самых удивительных пальм называется убусу. Она напоминает гигантский волан для бадминтона. У нее вообще почти не видно ствола, и кажется, что ее гигантские, длиной шесть-восемь метров и шириной метра полтора листья вырастают прямо из земли.
Невозможно понять, как ориентируется наш проводник в этом хаотическом смешении пальм, лиан, тростниковых зарослей и зеленых островов бамбука. Но ведет он нас к какой-то определенной цели. Мы причаливаем к невысокому косогору, подымаемся по глинистой почве, спугивая полчище гигантских ящериц, и замираем подавленные величественным зрелищем: прямо перед нами оплетенный лианами неправдоподобно толстый ствол сумаумы — самого крупного дерева амазонской сельвы.
Нас четверо, но, взявшись за руки, мы не можем обхватить и четвертой части монументального ствола. Не только кроны, Но даже нижних ветвей этого исполинского дерева мы разглядеть не можем: серый ствол пронзает зеленый шатер сельвы и устремляется куда-то ввысь, в поднебесье. Эдилсон, чуждый поэтическим восторгам, дает сухую справку, возвращающую нас с небес на землю. Он сообщает, что высота этой сумаумы — пятьдесят метров.
— Но бывает сумаума и повыше, — говорит он, закуривая сигарету.
Сумауму не спутаешь ни с каким другим детищем амазонской сельвы. И не только из-за ее размеров, но и по причине необычного строения ее ствола: ближе к земле, на высоте пяти-шести метров, от него отходят в разные стороны мощные досковидные подпорки, помогающие этому исполину выдержать не только собственный вес, но и тяжесть всех присосавшихся к нему растений-паразитов, эпифитов, лиан, рухнувшие и облокотившиеся на него стволы соседних деревьев.
— По кронам сумаум, возвышающимся над сельвой, находят направление летчики в тех местах, г