Теперь, мертвый детеныш. Чей это детеныш? Ленин? Возможно, она должна была родить со дня на день. Но если так, каким образом он умер? И кто его съел? И почему? И по каким причинам Рита-Лу так странно себя вела? Тут я усилием воли заставила себя прекратить эти бесполезные размышления. Нужны дополнительные данные, новые факты. Я отправила Алду к Джоао и велела, чтобы вдвоем они попытались найти Лену и выяснить, родила ли она и с ней ли детеныш? А сама взяла пластиковый пакет с почти невесомым трупиком и зашагала в Гроссо Арборе.
Я стояла в лаборатории у Хаузера. Она размещалась в примитивном прямоугольном сарае из гофрированного железа, но была на удивление хорошо оборудована и при скромных размерах весьма эффективно работала. В соответствии с программой исследований «Гроссо Арборе» Хаузер изучал патологию шимпанзе. На данном этапе он занимался определением глистов, паразитирующих у шимпи, и каждый раз с алчностью в голосе приветствовал появление очередной порции принесенных с поля фекалий.
И вот мы стояли и вместе рассматривали жалкие останки детеныша шимпанзе, простертые на препарационном подносе из нержавейки. В хозяйстве у Хаузера был небольшой генератор, подававший ток на его центрифуги и холодильники. В углу настольный вентилятор без конца повторял свое «но-у, но-у, но-у», поворачиваясь из стороны в сторону. Хаузер был в белом халате и в брюках, но под халатом не было ни рубашки, ни майки. Сквозь пары антисептиков и спиртов для консервирования я чувствовала острый кисловатый душок, исходивший от его тела, зловонный слой в напластовании запахов.
Он что-то пробурчал и ткнул в тельце шариковой ручкой. Подержал на весу крошечную синеватую ногу и снова опустил ее на поднос.
— Это шимпи, — твердо сказала я.
— Разумеется. Совсем детеныш, умер, скорее всего, сутки тому назад. Но точно определить не возьмусь. Мозги — подчистую, внутренности — тоже. С остальным и возиться не стоит. Где вы это нашли?
— М-мм… На одной из моих зон кормления.
— Отвечала благоразумная и сдержанная миссис Клиавотер.
Я, пропустив реплику мимо ушей, выложила на стол баночки с образцами.
— Нельзя ли определить, — начала я как можно более небрежно, — не съел ли кто-нибудь из этих, — и я кивнула на баночки, — вот этого? — И я указала на поднос.
Хаузер задумался, напряженно уставившись на меня. Пот солнечными каплями выступил на его лысом черепе.
— Да, — сказал он, — сложно, но можно.
— Я была бы вам очень признательна.
— Но тогда, я полагаю, эти фекалии к шимпанзе отношения не имеют. — Он постучал ручкой по одной из банок. Хаузер был не дурак, и это раздражало.
— Избави бог, — пожала плечами я. — По-моему, никакого. — Я постаралась усмехнуться, и это получилось достаточно естественно. Но я чувствовала, что мозг Хаузера напряженно работает, просчитывая последствия. — Просто есть у меня одна безумная теория — о хищниках. — Едва сказав эти слова, я тут же о них пожалела. Я сболтнула лишнее: никто лучше Хаузера не знал, чем питаются шимпанзе. Работая только с калом, он определил десятки растений и плодов, входящих в их рацион. Теперь он будет изучать мои препараты чересчур внимательно. Неизвестно, с какой стати я вдруг устыдилась своих мелочных уловок. Почему я не поделилась своими подозрениями, не проверила свою гипотезу, изложив ее товарищу по работе? Ответ был очевиден: чтобы доверять своим коллегам, я их слишком хорошо знала.
— Это не срочно, — сказала я. — Когда у вас выдастся свободная минута.
— Нет, я займусь этим прямо сейчас. — В голосе Хаузера прозвучала угроза.
Когда я вышла из лаборатории, мне стало чуть легче. Снаружи было жарко, горячие лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь бледную пелену тонких облаков. Птицы молчали. Звуки доносились только с искусственной зоны кормления, и, судя по громкому пыхтению, уханью, лаю и визгу, дармовые бананы Маллабара могло пожирать как минимум дюжины две шимпанзе. А если их столько собралось, то там же должны быть и все остальные: Маллабар, Джинга, Тоширо, Роберта Вайль и полдюжины ассистентов, которые истово наблюдают и лихорадочно строчат реляции. Ян Вайль наверняка в поле: он, как и я, без особого доверия относится к любимой игрушке Маллабара.
Я шла к своей палатке, раздумывая, удачно ли я изобразила Хаузеру дело с найденным трупиком. Следует научиться искусству уходить от ответов. Неловкая увертка равносильна признанию, думала я. Я бы упрекала себя и дальше, но отвлеклась, увидев, что меня дожидаются Джоао с Алдой. Лены нигде не видно, доложили они. Посылать их куда-либо в это время суток было уже бессмысленно, поэтому я отпустила их домой. А сама вытащила стул в тень парусинового навеса, натянутого над входом в палатку, и села писать письмо матери, но голова у меня была занята другим, я не могла сосредоточиться и оставила эти попытки на третьей или четвертой строчке.
Вечером в буфете я дождалась, когда Роберта уйдет, и подошла к Яну Вайлю. Его удивление, а потом радость и хитроватое торжество во взгляде были бы трогательны при других обстоятельствах, но он был явно доволен тем, что я заговорила первая, и это меня злило. Нас связывали дружеские отношения и профессиональная солидарность, меня с ним — во всяком случае. Я проводила некое безобидное расследование, зачем же примешивать сюда что-то личное, предполагать посторонние мотивы. Он поставил поднос и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне.
— Итак, — сказал он, посылая мне своими белесыми глазами из-под белесых ресниц множество телепатических признаний, пылких, но бесполезных: Ян Вайль меня не привлекал.
Я спросила, не рожала ли в последние дни какая-нибудь из его северных шимпи.
— Нет, две беременны, но на ранних стадиях. А что?
— Сегодня я нашла мертвого детеныша. Ищу мать.
— Отчего он умер?
— Наверно, несчастный случай. Не знаю.
Он потер подбородок. Свет от фонаря «молния» упал на его предплечье, поросшее густой, курчавой, жесткой золотистой шерстью. Волосяной покров чуть ли не в полдюйма толщиной.
— Была еще пара кочевниц почти что на сносях. Хотите их проверить? Если Юджин не будет завтра заниматься кормлением, можем поискать. Думаю, найти несложно.
— Прекрасно, — сказала я, стараясь не замечать его по-мальчишески довольной ухмылки. Мы договорились встретиться в семь утра. Он подъедет на «лендровере» и меня заберет.
По дороге к своей палатке я обратила внимание, что у Хаузера в лаборатории все еще горит свет. Я сообразила, что вечером его не было в столовой, и источник беспокойства у меня в душе снова начал цедить свои холодные капли. Привычки работать по ночам за Хаузером не числилось.
Получасом позже, когда я записывала дневные данные в журнал полевых исследований, голос Маллабара снаружи спросил, нельзя ли сказать мне несколько слов. Я впустила Маллабара и предложила ему виски, но он отказался. Обведя глазами палатку, он снова пристально посмотрел на меня, словно мои вещи могли дать ему ключ к тайнам моего «я».
Я предложила ему сесть, но он, стоя, перешел прямо к делу.
— Вы сегодня нашли труп детеныша. Почему вы мне о нем не сообщили?
— А с какой стати?
Он терпеливо улыбнулся, как мудрый директор школы, имеющий дело с трудным подростком. Разговаривая с Маллабаром, я всегда старалась держаться как можно самоувереннее. Он умело очаровывал всех подряд, и я стремилась показать, что его обаяние на меня не действует.
— Смерти следует регистрировать. Вы это знаете.
— Я этим как раз и занимаюсь, — тут я указала на журнал. — Просто у меня еще нет всех данных. Хаузер…
— Именно потому я и пришел. Хочу опередить события. — Он сделал паузу. — Хоуп, теперь у нас есть данные. Этот детеныш — не шимпанзе.
— Ах, вот оно что!
— Поверьте, Хоуп, сделать такую ошибку ужасающе легко. Со мной самим это случалось множество раз. Частично съеденный или разложившийся труп новорожденного. Моя дорогая, тут сложно, очень сложно определить.
— Но Хаузер…
— Антон только подтвердил мне, что это был детеныш бабуина.
— Вот как.
— Хоуп, я вас не виню, мне нужно, чтобы вы это поняли. Вы делали свою работу. Но я бы желал, чтобы вы пришли со своей гипотезой прямо ко мне. — Теперь он сел. Я мысленно спросила себя, что же он знает о моей гипотезе.
— Нужно сказать, я думала…
— Мне не хотелось, — снова перебил меня Маллабар, указывая на мои записи, — мне не хотелось, чтобы вы тратили усилия на тупиковые варианты.
— Спасибо.
Он встал.
— Мы здесь не дураки, Хоуп. Прошу вас, не нужно нас недооценивать. Мы-то, безусловно, отдаем вам должное.
— Могу только сказать, что детеныш был очень похож на шимпи.
— Вот-вот, — сказал он, завершая дискуссию; он услышал то, что хотел, и теперь ему заметно полегчало. Потом он сделал нечто из ряда вон выходящее: наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Я ощутила колючее прикосновение его аккуратно подстриженной бородки.
— Спокойной ночи, моя дорогая. Слава Богу, что вы оказались не правы. — Снова улыбка. — То, что мы делаем здесь, — последовала пауза, — то, что мы делаем здесь, чрезвычайно важно. Ни у кого не должно возникать сомнений в единстве нашего подхода и чистоте методов. Вы сами должны понимать, какую потенциальную опасность представляет беспорядочное, нет, я оговорился, не беспорядочное, а слишком поспешное теоретизирование. Так ведь? — Он со значением посмотрел на меня, снова пожелал спокойной ночи и вышел.
После его ухода я села и выкурила сигарету. Мне нужно было успокоиться. Потом снова занялась журналом полевых исследований; я в точности зафиксировала все события за день, и приход Маллабара на мои записи не повлиял.
Покончив с этим, я вышла из палатки и по Главной улице направилась к лаборатории. В окнах у Хаузера все еще горел свет. Я постучала, и меня впустили.
— Как раз вовремя, — сказал Хаузер. — Можете их забрать. — Он протянул мне мои баночки для образцов, уже тщательно вымытые.
— И какие результаты?