Паренек приподнял рыжие ресницы, скосил изумленные глаза на мое пиршество и… присвистнул. Перевел взгляд на меня, и выражение изумления возросло. Ловким движением, не касаясь кепки, он сдвинул на затылок коромысло наушников и, растягивая в улыбке тонкие пергаментные губы, пробормотал: «Горбачефф?!» Я кивнул и сурово, дабы отринуть всякую попытку к общению, принялся за еду.
- И это все вы слопаете, сэр? - поинтересовался паренек, не обращая внимания на мою демонстрацию.
Сухо кивнув, я разворошил овощную грядку.
- Пожалуй, и я бы с этим справился, - рассудительно продолжал сосед, - но с утра…
Салат оказался довольно вкусным. А еще предстоял салат из крабов.
- Хочешь, я поделюсь с тобой? - вдруг произнес я, выразительно взглянув на сиротский йогурт соседа.
- Что вы? Я и сам мог бы заказать такое, - ответил парень. - Но на ночь есть вредно. Меня так приучили.
- В твоем возрасте я ел днем и ночью, - буркнул я. - Да и теперь, как видишь, не сдаюсь.
- А сколько вам лет? - Паренек перехватывал инициативу. Меня это рассмешило.
- Лучше скажи, как тебя зовут? - произнес я.
- Боб!
Разрази меня гром, если вру, - паренек буквально с кончика моего языка подхватил это имя.
- Так я и знал, что тебя зовут Боб, - засмеялся я. - Ты как-то похож на… Боба.
- Боб, - подтвердил паренек. - Правда, в детстве меня звали Фанни.
- Ты и впрямь «смешной», - одобрил я. - И чем ты обрадовал этот мир, Боб?
- Этот паскудный мир, сэр, можно обрадовать только своей смертью, - не раздумывая ответил парень.
Я замешкался, потом рассмеялся - так нелепо контрастировала внешность парня с серьезностью его замечания, с тоном, каким оно было произнесено.
- Однако ты не очень торопишься обрадовать этот мир, парень, - сказал я. - Дорогие лыжи… Вокман, который не сползает с твоих ушей. Живешь на всю катушку - и такие мрачные мысли… Небось едешь в Колорадо, кататься на лыжах?
- Еду домой, в Пуэбло, штат Колорадо. А лыжи мне подарил один чудик. Они ему чем-то мешали. Такие лыжи стоят дорогого автомобиля. Сделаны по заказу. Впрочем, вы наверняка в этом ничего не смыслите.
- Верю тебе на слово. - Мне не хотелось прерывать разговор, мальчишка вызывал симпатию.
- Я подвез тому чудику какой-то важный документ. Он прыгал от радости. А когда узнал, что я родом из Колорадо, подарил мне лыжи. А мисс Бреджес, моя хозяйка, решила, что я их где-то стибрил, - такие лыжи на гарбиче не валяются… Хотела заявить в полицию, а я собрался и дунул от нее домой, в Колорадо. Из-за таких дамочек, как мисс Бреджес, хочется удавиться. У нее никогда не было мужа. В молодости ее еще натягивали, а когда состарилась - плюнуть никто не хочет, вот она и ярится. Вначале ко мне приставала - еле отвязался, на ночь дверь шкафом перегораживал…
- Подожди, - не понял я. - Твоя хозяйка? Комнату у нее снимал? Съехал бы, и дело с концом.
- Съехал… Она вперед с меня деньги взяла за полгода. А с лыжами допекла. Черт с ней, пусть подавится моими деньгами. Местечко, правда, у нее было неплохое, на углу Колумбуса и Сорок седьмой Манхэттена. Можно было днем заехать, отдохнуть от работы.
- А кем ты работал?
- Мессенджером. Вообще-то я рок-музыкант. Играл на гитаре. Но ребята разбежались, и я пересел на велосипед.
Лососина показалась слишком соленой, пришлось ее отодвинуть. А может, просто не терпелось приступить к стейку, но слишком уж большой кусок, даже два куска.
- Слушай, Боб, выручай… Я, видно, пожадничал. Паренек пожал острыми плечами.
- Не робей, Боб. На одном йогурте можешь на лыжах не устоять.
Я придвинул к нему чистую тарелку и переложил в нее часть своего заказа - кусок стейка, салат, потом плеснул в бокал вина…
Боб вскинул маленькие красноватые глазки, обрамленные ржавыми ресницами, и, отбросив стеснение, приступил к еде с яростью оголодавшего щенка. Вероятно, обед в вагоне-ресторане не входил в стоимость его билета.
Некоторое время мы резво уплетали и периодически чокались. Вино оказалось не только холодным, но и приятным.
- Оно вкусное, потому что холодное, - поправил меня Боб. - Вы не пробовали вино моего отца. У нас на Великих равнинах есть ранчо с виноградником. Отец и вкалывал там, как кореец. А вообще-то старик работал на заводе резиновых изделий. Он и меня хотел туда определить, но я сбежал…
В вагоне-ресторане было шумно и весело. Пассажиры переходили от столика к столику с вином и тарелками в руках - видимо, ехали люди знакомые между собой или туристическая группа… Временами кое-кто из них покидал ресторан и, пройдя коротким коридором, исчезал за торцевой дверью вагона. Потом возвращался… Торцевая дверь вела на обзорную площадку, примыкавшую к ресторану.
Я не спешил попасть на площадку - ночью ничего не видно, а завтра, поутру, все будет наверняка ярче и острее.
Понемногу Боб «распотрошил» меня - любая информация о России вгоняла его в состояние неистового восторга. Он хлопал ладонью по столу и переспрашивал. Однако он и сам многое знал… Боб слышал о Ленине и Горбачеве. Знал писателей - Солженицына и Ломова (или Сомова, я не понял). И о Чайковском слышал - как-никак музыкант, хоть и «рок», от Чайковского он даже балдел… Что касается города Санкт-Петербурга, то тут Боб стоял насмерть: это американский город в каком-то штате, и все! А насчет красивейшего города мира, так это я вообще перегнул палку: самые красивые города - Нью-Йорк, Вашингтон и Денвер. Ну может быть, еще Роттердам, он слыхал о Роттердаме от отца, который в молодости плавал моряком и бывал там…
- Клянусь, Боб, я тебя сейчас стукну по затылку! - взъярился я не на шутку. - Нельзя же быть таким… Тебе двадцать лет, ты закончил школу, читал книги, смотришь самые разные кинофильмы. Наконец, ты музыкант… Слушай, может, ты меня разыгрываешь? - осенило меня. - Может, ты считаешь, что человек из России - нечто вроде индейца племени навахо? И притворяешься, чтобы не обидеть меня своей ученостью? А, Боб, признайся! - Я был обескуражен - рядом со мной сидел типичный американский оболтус…
Боб сник. Опустил плечи, лениво гоняя по тарелке стружку картофеля.
- Вы бы слышали, как я играю на гитаре, - произнес он тихо. - Вы сразу бы поняли, что этот малый не промах.
- Да, жаль, что я не слышал, как ты играешь на гитаре, - согласился я.
- И не услышите, - вздохнул Боб. - Гитару сломали… Когда распалась группа, я решил стать койотом, играть на себя, в одиночку. Подобрал местечко на Таймс-сквер, там часто ошиваются разные фаны… Подошел какой-то пуэрториканец и сказал, чтобы я убирался, это его место. Он играл на какой-то железяке с усилителем. Неплохо у него получалось, в стиле «хеви-металл»…
Я перебрался на Ист, встал через квартала два. Играю. Вдруг он подбежал и палкой начал дубасить по моей гитаре…
Боб не закончил рассказ и поднял глаза. Позади меня стояла улыбчивая официантка. Выяснив, что нам ничего больше не надо, протянула желтый квиток. Надо было расписаться. Первым поставил закорючку Боб. Вторым - я…
- Простите, мистер, - сказала официантка. - С вас еще шестнадцать долларов и десять центов.
Я разинул рот…
- Сожалею, мистер. Вино и сигареты не входят в оплаченное фирмой меню. И лососина тоже. Рыба значится как деликатес.
- Но… вы должны были предупредить, - пробормотал я, чувствуя жаркий прилив к голове.
- Я предупреждала вас. Сказала, что принесу «Алька-Зельцер» в случае, если вам станет нехорошо от такой нагрузки. - Ее полные губы ехидно улыбались, и в этой улыбке мне виделась застарелая «любовь» Польши к России.
- Да. Деликатное предупреждение. Дипломатическое.
Официантка выжидательно помалкивала. Я нервно оглянулся и уловил любопытствующие взгляды тех, кто сидел за ближайшими столиками.
- Хорошо. Деньги у меня в купе, - буркнул я. - Но учтите - лососина оказалась… слишком большим деликатесом, я к ней едва притронулся. А сигареты… Я вообще не курю. Пачка как лежала, так и лежит.
- Это меняет дело, - безучастным тоном произнесла официантка и взглянула в своей реестр. - Тогда с вас четыре доллара за вино.
- О’кей! - хмельно подал голос Боб и поднялся с места, разгибая свою тощую фигуру, точно лезвие складного ножичка. - Плачу за вино! - Боб положил на стол пятидолларовую купюру. - Четыре за вино и один доллар - ваши типы.[1]
Президент Авраам Линкольн с усмешкой смотрел на происходящее из своей овальной рамочки в центре зеленоватой пятидолларовой бумажки. И вроде подмигивал… Официантка подобрала «президента» и выложила на стол доллар сдачи.
- Спасибо. Но типы мы не берем, - ехидно произнесла она. - Типы входят в счет общей оплаты компанией «Амтрак».
Теперь со стола из своей овальной рамочки следил на конфликтом уже другой президент - Джордж Вашингтон. Боб не стал упираться и вернул доллар в свой карман. Все произошло настолько стремительно, что я не успел отреагировать…
Мы с Бобом направились к выходу из ресторана. На душе было скверно. Так, вероятно, чувствовал себя Киса Воробьянинов, когда покидал аукцион в сопровождении Оси Бендера. И дернуло меня оставить в купе кошелек! Боб же чувствовал себя вполне прилично, бокал вина оказывал свое действие. Он шел впереди, вскинув голову, покрытую кособоким кепарем, сунув руки в карманы и… насвистывая. У багажного отсека он придержал шаг и взглянул на свои лыжи…
Купе Боба размещалось у самой лестничной площадки. Четырехместное и довольно просторное. Спешить было некуда, и я, поддавшись уговорам, согласился погостить у Боба, благо купе он пока занимал один…
- В Канзасе подсядут. - Боб расположился на своей койке. Я присел напротив… Вдруг, осененный внезапной идеей, Боб выскочил из купе. Вскоре он воротился, держа на белом подносике две чашки кофе и кучу всякой съедобной мелочи - сухарики, чипсы, цветные конфетки. В довершение вытянул из кармана штанов бутылку вина с такой же этикеткой, как у той, которую мне подали в ресторане.