Первая атака была стремительной и беспощадной. Пятеро боевиков выскочили из укрытия на прогалину, подбежали к группе болотных кротов, державших оборону, и несколькими быстрыми и точными ударами прикончили четверых. Не успели первые капли крови упасть на землю, как они уже скрылись, а когда защитники Камня устремились к теням следом за ними, боевики совершили вылазку с другой стороны, бросившись на этот раз туда, где плечом к плечу стояли Брекен и Стоункроп. Очевидно, боевики почуяли, насколько опасны эти двое, и обошли их стороной. Еще двоих из защитников Камня постигла смерть, а затем Брекен легким ударом свалил одного из боевиков на месте и сильно покалечил второго. Стоункроп тут же добил его.
Поначалу боевики вели борьбу, ограничиваясь отдельными стремительными атаками, следуя заранее разработанному Руном плану. Он оказался эффективным, поскольку в ходе каждого из коротких боев ряды защитников Камня редели, а потери их противников были не столь велики. К тому же они находились на пятачке, освещенном луной, а бойцы Руна до последнего момента оставались в темноте, что давало им преимущество.
Надо отдать Руну должное, ему удалось хорошо вымуштровать своих бойцов, которые придерживались этой тактики довольно долго, и, лишь ослабив осажденных защитников Камня, они повели наступление с двух различных направлений. На одном фланге оборону возглавили Стоункроп, Брекен, Ребекка и Броум, на другом подступы к Камню отстаивали кроты во главе с Меккинсом и Маллионом. Все они действовали по-разному.
Стоункроп сражался, сохраняя полнейшую невозмутимость, и разил врага без промаха. Удары, которые могли бы оказаться для других смертельными, не причиняли ему ни малейшего вреда, а каждый из его выпадов нес смерть его противнику. Брекен двигался быстрей, прибегал к хитростям, парировал удары, ранил врагов и добивал их при удобном случае. Меккинс, как обычно, громко ругался и, нанося удары направо и налево, ревел: «Получи, ублюдок!» или «Нет, братец, так дело не пойдет!», а промахнувшись, с досадой восклицал: «Проклятье!» Броум вел бой в той же манере, что и Стоункроп, но чуть менее успешно: сказывалось отсутствие полной сосредоточенности, которой научился достигать Стоункроп. Ребекка проявила себя во всем блеске, она дралась яростно, то разражаясь громким криком от злости, то обнажая зубы и порыкивая на больших кротов, стараясь вонзить когти поглубже и не испытывая страха ни перед кем. Находившийся чуть позади Броума и Брекена Босвелл тоже держался стойко, используя каждый шанс, чтобы нанести удар, но полезнее всего оказались предупреждения, которые он подавал более сильным бойцам, сражавшимся впереди него: в пылу боя они часто не успевали сами заметить надвигавшейся на них с другой стороны новой опасности.
Но многочисленные ссадины и порезы, полученные ими в ходе боя, вскоре дали о себе знать, и они уже не могли двигаться так быстро, как прежде. Многие из их соратников уже лежали на земле: одних убили, других тяжело ранили, а третьи пребывали в таком изнеможении, что не могли и лапой пошевельнуть, чтобы защититься. Окслип, самка, которая в свое время убежала в Болотный Край, погибла, сражаясь плечом к плечу с Меккинсом. Жестоко изувеченный Маллион рухнул на землю и умер.
А луна все сияла, заливая ярким холодным светом прогалину, на которой происходило страшное побоище. Достигнув наивысшей точки, она начала постепенно спускаться к горизонту, а битва все продолжалась, и слова традиционной молитвы так до сих пор и не прозвучали.
Окружавшие Камень кроты отступали, приближаясь к нему, а черные, полные сил боевики упорно теснили их, перебираясь через тела погибших и раненых.
Затем откуда-то из темноты появился Рун, а рядом с ним замаячила уродливая тень Найтшейд. Глаза ее поблескивали в радостном предвкушении. Она остановилась на краю прогалины, а Рун внезапно бросился вперед, в самое пекло битвы, чтобы повести за собой боевиков и нанести завершающий сокрушительный удар. Казалось, будто откуда-то все время появлялись все новые и новые боевики, а число тех, кто отражал их атаки, постоянно убывало. Они медленно отступали, все ближе и ближе подходя к Камню, и в какой-то момент Ребекка покинула первые ряды и велела матерям кротышей образовать вокруг них живое кольцо, чтобы создать еще один, последний, заслон на пути врага.
Кротята, видя, что натиск рвущихся к ним боевиков сдерживают лишь Брекен, Стоункроп, Броум, Меккинс и еще несколько кротов, захныкали от страха, и их жалобное верещание смешалось с общим гулом, висевшим над прогалиной, в котором сливались воедино радостные возгласы победителей и стоны умирающих.
Броум, на которого со всех сторон сыпались беспощадные удары, зашатался и упал, и с его гибелью решимость луговых кротов ослабела, они вновь подались назад. Почуяв их неуверенность, Рун с еще большей яростью обрушился на них, его покрытые кровью когти то поднимались, то резко опускались, поблескивая в лунном свете. А позади, за черной массой обуянных жаждой убийства боевиков, продвигавшихся следом за Руном, Брекен на мгновение заметил зловещую фигуру Найтшейд, но не узнал ее. Она прохаживалась по краю опушки, словно дожидаясь, когда наступит ее черед участвовать в кровопролитной резне.
Стоявшая за Брекеном Ребекка решительно выпрямилась, и глаза ее заполыхали гневом. За спиной у нее притулились кротята, а вздымавшийся ввысь Камень, наклоненный в сторону запада, навис над ними, словно кровля.
— За нами Камень! — крикнула она, и ее слова услышал каждый. — Не теряйте веры в Камень и в Брекена! — Крик ее донесся и до Руна, который лишь теперь толком разглядел ее и на мгновение остановился, не понимая, жива ли она или перед ним привидение. А потом он узнал ее по голосу и услышал, как она произнесла имя Брекена. Глаза его сузились, когда он подумал, что имеет дело с войском призраков: теперь он вспомнил, кто такой Брекен. Но обычное хладнокровие тут же вернулось к нему, и он устремился в самую гущу боя, пытаясь пробиться к тому, кто, вероятно, и был тем самым Брекеном, к сильному кроту, сражавшемуся бок о бок с могучим луговым кротом и Меккинсом. Да, это он. Необходимо убить его, а затем покончить с остальными.
Когти Руна оцарапали морду Брекена, боевики тоже усилили свой натиск.
Шум стоял страшный. Воинственные крики, предсмертные вопли. И вдруг раздался такой громогласный рык, подобного которому им еще не доводилось слышать.
Рун и боевики в пылу борьбы не обратили на него внимания, они думали лишь о том, чтобы прикончить Брекена и всех остальных. Но Брекен, Стоункроп и Меккинс, по усталым лапам которых струилась кровь, стояли лицом к окутанному мраком лесу и не могли не заметить, как на краю прогалины возникла гигантская тень, казавшаяся в десять раз выше Найтшейд, над которой она нависла.
Тень метнулась вперед, навстречу лунному свету, и глазам кротов открылось зрелище куда более страшное, чем армия боевиков, обуянных жаждой убийства.
То был Мандрейк, и вид его внушал ужас, еще более сильный, чем в тот весенний день множество кротовьих лет тому назад, когда он появился в лесу и вторгся в Данктон, сея вокруг смерть и горе.
— Это Мандрейк! — воскликнул Брекен, и голос его, прозвучавший неожиданно звонко и ясно, разнесся в ночи.
Рун и его боевики на мгновение остановились и оглянулись, желая узнать, что там происходит. Мандрейк стоял лицом к ним, его непроницаемый взгляд был полон мрака.
Найтшейд тоже обернулась, чтоб разглядеть его получше, но он отшвырнул ее прочь одним ударом правой лапы — из раны хлынула кровь, и жизнь покинула ее тело прежде, чем оно коснулось земли. Мандрейк вернулся.
Есть дни, отмеченные судьбой, и каждый из них тянется, пока не истечет положенное количество часов и не наступит та самая минута, на исходе которой любое из принятых решений определяет будущее. Почуяв такой момент, Рун попытался обернуть появление Мандрейка себе на пользу.
— Это Крот Камня! — прокричал он, указывая на Брекена. — Это Крот Камня. Помоги нам убить его, Мандрейк. — Он повернулся, чтобы вновь накинуться на Брекена. Со стороны Руна это был ловкий и смелый ход.
Мандрейк не вымолвил ни слова и лишь глухо зарычал, оглядывая всех по очереди. Но взгляд его, скользнув по Брекену, остановился на Ребекке, за спиной у которой теснились испуганные кротыши.
— Ребекка! — внезапно взревел он и двинулся вперед, словно черная, грозовая туча, гонимая ветром по залитому лунным светом небу. — Ребекка! — Его огромные лапы заходили ходуном, сметая боевиков, оказавшихся у него на пути. Ряды их редели, а Мандрейк неуклонно продвигался вперед, и наконец Рун, видя, что затея его не удалась и он остался без поддержки, метнулся в сторону, а Мандрейк все не останавливался, стремясь добраться не до Брекена, или Меккинса, или Стоункропа, а до стоявшей за ними Ребекки.
— Ребекка! — кричал он. — Ребекка!
Меккинс с Брекеном невольно подались назад, закрывая собой Ребекку и, вскинув когтистые лапы в воздух, приготовились защитить ее. Но Стоункроп, уловив резкий запах, источаемый Мандрейком, вздрогнул. Этот запах был ему знаком, он витал в норе, в которой провели вместе недолгое время Ребекка и его брат Кеан. Запах того, кому он поклялся отомстить. Упругие мышцы на его могучем теле, покрытом более светлым, чем у Мандрейка, мехом, напряглись, он выступил вперед и одним мощным ударом заставил Мандрейка остановиться.
Впервые за долгие, полные страшных событий годы, прошедшие с тех пор, как Мандрейк покинул мерзлые склоны Шибода, кто-то из кротов осмелился с такой твердостью преградить ему дорогу. Он выпрямился, с удивлением глядя на Стоункропа, словно не ожидал ничего подобного, словно сама природа окружающего его мира внезапно изменилась.
Стоункроп использовал все, чему научился у Медлара. Почуяв растерянность противника, Стоункроп не стал медлить и после первого же выпада на испещренной шрамами морде Мандрейка появилась новая кровоточащая ссадина.
Реакция Мандрейка оказалась неожиданной. Вместо того чтобы нанести ответный удар, он повернул голову, стараясь заглянуть за Стоункропа, видя в нем лишь досадное препятствие на пути, который прежде был свободен, пытаясь получше рассмотреть Ребекку, и принялся снова звать ее: