Буйный ветер подхватил ее слова и унес в дали Кумера. Они вихрем обрушились на испуганного Гелерта, предвещая ему беду и насылая на него слабость, но в то же время они укрепили силы Брекена.
Когда Брекен начал медленно и неуклюже выбираться из-под камней туда, где под вечерним небом стоял Гелерт, дождь приутих, но ветер задул еще сильней. Дрожа всем телом от холода, не походившего на обычный, пес оторопело следил за тем, как крот вылезает наружу, двигаясь задом наперед и таща с собой второго крота.
Он проявлял к нему полное пренебрежение, совсем как тот, другой, и Гелерту почудилось, будто он тоже где-то рядом и глядит на него сквозь туман. Наконец крот повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Как он посмел! Вот он остановился, держа зубами бессильно поникшего второго крота. Ветер бушевал вовсю, но Брекен твердо стоял на месте, держа Босвелла за загривок, словно кротеныша, с жалостью и гневом взирая на огромного Гелерта, ощущая в себе силу, перед которой ничто не могло устоять.
Он любил Босвелла и хотел спасти от смерти, так же как когда-то хотел спасти Кеана. Босвелл будет жить, и даже десять псов не смогут ему помешать. Брекен вытащил Босвелла из каменной западни, потому что там ему грозила неминуемая гибель от голода, сырости и холода, и смело опустил его на землю между могучими лапами Гелерта.
Затем он начал говорить, произнося слова, вложенные в его уста безмолвным Камнем, и Гелерту показалось, что Брекен становится все больше и сильней, а за плечом его внезапно показался другой могучий крот, тело которого покрывали шрамы от ран, полученных в боях. Глаза Гелерта расширились от страха, он завыл, чувствуя, что лапы не слушаются его и он не сможет убежать от этого существа, внушавшего ему ужас. Оно произносило слова, и смысл их был ему непонятен, но они причиняли такую же боль, как острые когти, впивающиеся в кожу:
— Трепещи, Гелерт, ибо ты пролил кровь Босвелла. Это святой крот, но ты осмелился посягнуть на его жизнь, и теперь над тобой тяготеет проклятие. Ты поможешь мне сделать так, чтобы он не умер...
Камень вложил эти слова в уста Брекена, и Камень явил Гелерту зрелище, внушающее неизъяснимый страх любому, даже самому могучему существу, зрелище, которое являет собой тот, кто уже не боится смерти, и Камень помог ему понять смысл слов, произнесенных на незнакомом ему языке.
Кроту необходима помощь. Гелерт резко развернулся, проделав несколько больших прыжков, взобрался на край впадины, оглянулся на Брекена и заскулил, раскрыв пасть и тяжело дыша, в надежде, что Брекен поймет его и пойдет следом за ним.
Вскинув голову, Брекен посмотрел на Гелерта, затем на Босвелла, а потом окинул взглядом крутой склон впадины. Устало вздохнув, он наклонился, взял Босвелла за загривок и понес его туда, где стоял в ожидании пес.
Брекен поднимался медленно, каждый шаг давался ему невероятным трудом. Справа от него бурлила река, среди скал гудел порывистый ветер. Но Брекен упорно двигался вперед, совсем как в тот день, когда ему пришлось взбираться по крутому склону мелового Аффингтонского Холма. Каждый вдох причинял Брекену боль, он начал хрипеть, но по-прежнему крепко держал Босвелла. Иногда он чувствовал, как искалеченная лапа Босвелла прикасается к его напряженным мышцам. За ними тянулся след из кровавых пятен, красневших на темной поверхности тусклого сланца.
Взобравшись наверх, он остановился рядом с могучим Гелертом, чьи бока то вздымались, то опадали при дыхании, и пес развернулся и повел мордой, указывая на пустоши, видневшиеся за скалистыми отрогами Кумера, среди которых плавно струила свои воды река, а затем повел к ней Брекена, проявляя удивительное терпение и не менее удивительное беспокойство за раненого крота.
Оказавшись в конце концов на берегу реки, где росли щавель с сердцевидными листочками и камнеломка, Брекен понял, что здесь они смогут найти пищу и прибежище. Он осторожно опустил Босвелла на землю, а пес уставился на них своими желтыми глазами, гадая о том, что еще они потребуют от него.
— Ребекка, — слабым голосом прошептал Босвелл.
Брекену пришлось наклониться пониже, чтобы услышать, что он говорит. Он с грустью подумал: «Да, Ребекка. Будь она здесь, ей удалось бы нам помочь. Она сумела бы спасти Босвелла».
— Скажи ему, — прошептал Босвелл, которому едва хватило сил, чтобы произнести эти слова. — Вели ему найти ее и привести сюда.
— Босвелл, Босвелл, — вздохнул Брекен, чувствуя, как им завладевает отчаяние.
Он поднялся на невысокий берег реки и развернулся лицом к ветру, не обращая внимания на застывшего в ожидании Гелерта. Постоял, принюхиваясь к ветру, а затем устремил взгляд на юго-восток, туда, где находился Данктонский Лес, от которого его отделяли многие сотни кротовьих миль пути. Слова вырвались у него прежде, чем Брекен успел их обдумать. Он сказал:
— Ты очень нужна Босвеллу, очень. Он зовет тебя, ты слышишь? Подай мне сил, чтобы я смог исцелить его.
Едва он начал произносить эти слова, как почувствовал прилив сил, ощутил, как в него вливается мощь Камня, Данктонского Камня, и понял, что даже невозможное возможно. Брекен снова повернулся к Гелерту и сказал:
— Отправляйся в путь и найди Ребекку, нашу целительницу. Разыщи Ребекку. Отправляйся за пределы Кумера и приведи сюда нашу целительницу.
Гелерт попятился, задрожав от страха. Его глаза забегали, он окинул взглядом пустоши и небосвод, пытаясь понять, чего хочет от него этот крот, похожий на чудовище. «Отправляйся в путь, приведи сюда Ребекку...» Быть может, Брекен и не произносил этих слов, быть может, одной силы его мысли оказалось достаточно.
Гелерт заскреб лапами и замотал головой, а Брекен снова задумался о Ребекке и о Камне, и постепенно Гелерту удалось понять, что от него требуется. Он наклонился над внушавшим ему страх кротом, обнюхал его, запомнил этот запах, а потом поднял голову и посмотрел на простиравшиеся вдали пустоши и долины, где кто-то словно звал его, и он почувствовал, как ему не терпится откликнуться на этот зов.
— Приведи сюда Ребекку. Приведи сюда нашу целительницу.
И тогда Гелерт помчался по каменистым склонам Кумера, огибая расселины и высокие утесы, следуя по пути, по которому явились эти кроты, наделенные способностью произносить слова, которые обладали над ним странной властью и вселяли в его душу непонятную тревогу. Некоторое время он рыскал среди скал, пока снова не напал на их след, а затем отправился по нему дальше, зная, что ему непременно нужно сделать то, чего они хотят от него.
Шибодские кроты вначале услышали тяжелую поступь пса, а затем увидели его. Гелерт, подвывая, мчался куда-то, время от времени останавливаясь и принимаясь скрести землю мощными лапами. Он застал их врасплох в тот момент, когда они выбрались на поверхность, и кроты уж было решили, что им пришел конец, когда над ними нависла его страшная морда. Но он только обнюхал их и побежал дальше в поисках совсем другого запаха.
Среди обитателей Шибода до сих пор живы предания о том, как Гелерт, идя по следу, оставленному Брекеном и Босвеллом, спустился в долину и завыл, подбежав к реке, а некоторое время спустя по окрестностям разнесся его лай, похожий на раскаты грома, и все поняли, что пес настиг добычу.
Келин, которому довелось собственными ушами слышать этот лай и разглядеть пса так же отчетливо, как освещенные солнцем скалы, сложил песню, в которой говорится о том, как Гелерт вернулся из долины и принес на себе крота, которого никому из них не случалось видеть раньше.
Ребекка никогда и никому не рассказывала в подробностях ни о своем путешествии в Шибод, ни о встрече с Гелертом, хотя она могла бы подтвердить, что многое в песне, сложенной Келином, чистая правда. И хотя Гелерт не таскал ее на себе, он неотлучно находился при ней на протяжении всего пути по долине и по Кумеру, заботливо следя за каждым ее шагом, хотя наверняка не раз подумал, что она двигается чересчур медленно.
Несмотря на его грозный вид и гигантские размеры, Ребекка сразу поняла, что он не причинит ей зла, она не испугалась его так же, как когда-то не испугался Мандрейк. Разве можно бояться пса, который так терзается от неясной тоски? Возможно, он почувствовал, что она сродни Мандрейку, кроту, похожему на чудовище, и подумал, что все они необычные существа, наделенные невероятной силой, которая так странно действовала на него и повергала его в трепет. Поэтому он постоянно следил за Ребеккой, то забегая вперед, то снова возвращаясь, а затем опять устремлялся вперед, зовя ее за собой туда, где ее ждали другие кроты.
Двигалась она и вправду медленно, но Гелерт не догадался, что она беременна. Никто не знает и уже не узнает никогда, кто был отцом ее кротенышей. Но то, что она забеременела, было вполне естественно, ведь с приходом весны наступила пора брачного сезона, а Ребекка так давно мечтала завести собственных малышей. Возможно, она боялась, что такая возможность больше ей не представится. Возможно, где-то на подходе к Шибоду ей повстречался крот, почуявший в ней желание и не испытывавший перед ней боязни в отличие от обитателей Данктона.
Когда ее нашел Гелерт, время родов уже приближалось, и вполне возможно, она согласилась бы продолжить путь верхом, как об этом поется в балладах, если бы не тревога за судьбу потомства. В этой истории есть, моменты, о которых в аффингтонских хрониках не говорится ни слова.
Быть может, она догадалась о том, что Гелерт ведет ее к Брекену и Босвеллу? Быть может, она услышала зов Брекена? Или ее удивительная интуиция позволила ей почувствовать, что все время, пока она с трудом пробиралась по каменистым тропам Кумера, в вышине над обрывом стояла старая самка, ощущавшая ее приближение, которая пела, перекрывая шум ветра, песню на древнем языке Шибода, предчувствуя возвращение Мандрейка, проливая слезы и ликуя?
Жизнь и смерть, мучение и наслаждение — все едино, и все это не имеет значения, и неважно, пребываешь ты в добром здравии или страдаешь от болезни. «Все едино» — эта мысль являлась лейтмотивом мучительных размышлений, одолевавших Босвелла в долгие, пронизанные болью дни, потянувшиеся чередой друг за другом после того, как Гелерт покинул их.