Почему Ребекка совсем поникла? Почему из ее туннелей, в которых всегда было так уютно и так славно пахло, пока не появился Рун, веет чем-то недобрым?
Откуда-то издалека до него донесся писк кротят — наверное, это малыши из выводков, появившихся на свет ранней весной, уже начали выползать из норы. Естественно, ведь уже пошла первая неделя мая.
Комфри не хотелось бродить по системе, да и ее обитатели в последнее время стали встречать его не слишком приветливо, поэтому он потихоньку выбрался на поверхность земли и, задрав голову, принялся разглядывать ветви буковых деревьев, на которых наконец начали разворачиваться листочки. Буки всегда одеваются листвой очень поздно, зато как приятно слышать, как шелестит в ней ветерок!
Но на душе у Комфри по-прежнему было грустно, он все время думал о том, что Рун сидит сейчас в норе у Ребекки. Он шел, не выбирая дороги, и вскоре оказался на прогалине, посреди которой возвышался Камень, и остановился рядом с ним. Почему он ведет себя так неуверенно и робко, хотя ему совсем не страшно? Почему на свете есть такие, как Рун, и как только Камень это допускает?
Вскинув голову, он посмотрел на неподвижный, залитый светом Камень, на поверхности которого плясали тени крохотных буковых листочков. Он всегда окутан завесой таинственности и всякий раз выглядит иначе, чем прежде.
Внезапно с северо-западной стороны до него донеслись шаги — необычное явление. Комфри почуял запах незнакомого ему крота. Он подумал, не спрятаться ли ему, но чересчур замешкался, а незнакомый крот смело вышел на прогалину и направился прямиком к нему.
— Кто ты т-такой и откуда? — спросил Комфри, стараясь не выдать своей растерянности.
Крот спокойно посмотрел на него, а потом рассмеялся, и Комфри понял, что он смеется не над ним, а просто призывает его повеселиться вместе, потому что жизнь — замечательная штука и им абсолютно не о чем печалиться. И Комфри вдруг тоже расхохотался, отмахнувшись от тягостных размышлений о Руне.
— Видишь ли, я раньше жил в этой системе,— сказал крот. — Меня зовут Брекен.
Комфри тут же перестал смеяться и застыл в неподвижности, глядя на этого совсем немолодого крота: на морде залегли складки, мех местами повытерся, кое-где виднеются шрамы. Приглядевшись к нему получше, зев
Комфри заметил, какой он большой и сильный, как он твердо стоит на земле, совсем как Ребекка.
— Брекен? — прошептал Комфри, ни разу не заикнувшись.
Брекен кивнул.
— Ребеккин Брекен? — спросил Комфри.
Брекен рассмеялся опять.
— Да, по милости Камня мы оказались связаны друг с другом, и это длилось все время, пока она была жива, — негромко проговорил он.
— Н-но...— Комфри растерялся и снова начал заикаться. Ему показалось, будто его закружило вихрем, и ему захватило дух. Комфри весь задрожал, ощущая небывалое облегчение, и из глаз его потекли слезы.
— Так ведь она до сих пор жива, — сказал он, — и сейчас она здесь.
За спиной у Комфри высился, вздымаясь в небо, Камень, и Брекен смотрел на него, поднимая голову все выше и выше, постепенно осознавая смысл этих слов. «Она сейчас здесь», и Камень рядом с ними, она жива, и их любовь жива. Вокруг все те же деревья, те же шорохи, и опавшая листва пахнет так же, как прежде, и где же его носило столько времени? Он почувствовал, что груз прожитых лет уже не давит на него, хотя внешне он словно возмужал и окреп, узнав о том, что она сейчас здесь.
Он снова услышал голос Комфри, который говорил не замолкая, он тараторил, словно спешил куда-то, и по его тону Брекен догадался, что Комфри не только обрадован, но и чем-то встревожен.
— Она поселилась в проложенных тобой туннелях и давно уже там живет, но в последнее время все пошло наперекосяк, потому что в систему вернулся Рун, тот самый, и он вечно крутится вокруг нее, но он мне не нравится, и никак нельзя допустить, чтобы он добился своего. — И тут Комфри расплакался, нисколько не стесняясь Брекена, хотя взрослому кроту, а уж тем более целителю, неприлично лить слезы, но он знал, что Брекен все поймет, что он очень сильный, и он всегда готов помочь, совсем как Ребекка, только сейчас помощь требуется ей самой...
Брекен ласково притронулся к нему.
— Все будет хорошо,— сказал он, а затем повернулся, и за спиной у него остались Камень и крот, чья печаль была ему так понятна.
Двигаясь легко и неспешно, он начал пробираться к ближайшему входу в туннели, которые он давным-давно проложил, к норе, которую считал родным домом и в которой никто, кроме него и Ребекки, не имел права находиться. Никто.
Ребекка не пыталась противиться домогательствам Руна, утешаясь мыслью о том, что в конце концов все на свете достойны любви, но ей никак не удавалось справиться с отвращением, которое она испытывала, и тогда она начинала думать, что, может быть, напрасно растратила столько сил за долгие годы постоянной заботы об окружающих, и не следует ли ей, вместо того чтобы молча терпеть его ласки, пустить в ход когти и расправиться с ним.
Он все время что-то бормотал, но все эти пустые слова говорили лишь о том, как он торжествует, чувствуя себя победителем. Ребекке показалось, будто вокруг нее плотным кольцом сомкнулись тени, и она заплакала, пытаясь укрыться за пеленой слез, которая защитит ее, чтобы ни делал с ней Рун, а его лапы уже заскользили по ее бокам, и она содрогнулась и подумала: неужели можно полюбить кого угодно? Или все же есть такие, кто утратил на это право? И тут она почувствовала себя совсем слабой и очень виноватой, как в тот день, когда этот же самый крот явился к ней с Мандрейком, чтобы убить ее кротят, а ей не хватило сил, чтобы отстоять их. Кеан не пришел тогда. Но сейчас ей необходима помощь, ей нужен Брекен, надо позвать его, и он обязательно поможет...
— Брекен, Брекен, Брекен!
И тут по норе разлилась кровь, кровь Руна.
И кто-то отчаянно заскреб когтями по земле. Рун.
Кто-то закричал в злобе и в страхе. Рун.
Брекен пришел.
Он стоял посреди норы, заслоняя собой Ребекку, а Рун валялся возле стены, к которой он отлетел после того, как Брекен легонько отпихнул его лапой. На боку у Руна осталась глубокая ссадина, из которой сочилась кровь.
В душе Брекена не было злобы, он чувствовал лишь непоколебимую уверенность в своих силах.
— А я думал, ты давно умер, Рун, — спокойно сказал Брекен.
Поднявшись с земли, Рун стремительно метнулся к Брекену, расставив когти, но тот с легкостью увернулся и нанес ему, казалось бы, совсем несильный удар, от которого Руна подбросило в воздух и отшвырнуло к другой стене, а на шее у него появились новые порезы.
Рун опять поднялся и развернулся к Брекену, но тут он замер не в силах пошевельнуться. Он увидел, что Брекен и Ребекка стоят рядышком и смотрят на него без злости, без презрения, без враждебности. Взгляд каждого из них говорил о жалости и сочувствии. И тогда Руну стало страшно, как будто он очутился на краю глубочайшей пропасти, и он кинулся прочь из норы.
Казалось, Брекен не пошевельнулся, но, оглянувшись, Рун увидел, что он следует за ним и взгляд его по-прежнему полон сострадания. Рун понял, что не может смотреть ему в глаза, и кинулся бежать дальше по туннелям, сворачивая из прохода в проход, а потом выбрался на поверхность земли и помчался дальше, мечтая лишь о том, чтобы скрыться от Брекена.
Но ему это никак не удавалось. Куда бы он ни кинулся, он повсюду натыкался на Брекена, и Руну почудилось, будто высокие могучие буковые деревья, залитые светом, со всех сторон обступили его, и солнечные зайчики, игравшие в их листве, слепили ему глаза, причиняя боль такую же невыносимую, как взгляд Брекена.
Теперь Рун бежал по лесу, шурша опавшими листьями, пытаясь унять страх, осознать его причину и совладать с ним, но он постоянно слышал шаги Брекена, который мог одним легким шлепком повалить на землю его, могущественного Руна, способного жестоко расправиться с кем угодно и причинить зло множеству кротов.
Ему перехватило дыхание, тело отказывалось ему повиноваться, каждая из ран причиняла ему невыносимую боль, и ворсинки меха, который всегда был таким гладким и блестящим, пропитались потом, смешанным с кровью, и слиплись. Выскочив из-под деревьев, он оказался на прогалине, посреди которой стоял Камень, и оглянулся на бегу, чтобы посмотреть, не отстал ли Брекен, но нет, он был совсем близко, и Рун метнулся в сторону, споткнулся о корни дерева, покатился по земле и остановился, прижавшись к Камню, который ненавидел всей душой, и, повернув голову, увидел, что Брекен стоит над ним.
Брекен посмотрел на жалкое, трясущееся тело Руна, пытавшегося подняться с земли, а затем перевел взгляд на Камень, к которому он не раз на протяжении жизни обращался с вопросом: откуда на свете берутся такие твари, как Рун?
Расставив когти и вскинув вверх лапы, Брекен нанес безжалостный удар, желая раз и навсегда расправиться с Руном, который скорчился, прижавшись к Камню. Дыхание Брекена было таким же тихим, как мягкое дуновение ветерка, но внезапно от изумления у него сжалось горло: его когти обрушились на Камень и со скрежетом заскользили по его поверхности, так и не достигнув цели. Казалось, Камень попытался остановить его и не допустить убийства.
Рун понял, что находится на волосок от гибели. Ловко извернувшись, он кинулся бежать прочь и услышал, как разъярившийся Брекен крикнул:
— Да провались он, этот Камень, я все равно убью Руна!
И тогда Руна охватил небывалый, чудовищный страх, страх сознания неминуемой гибели. Он мчался по лесу, удаляясь от Камня, изо всех сил перебирая лапами, спотыкаясь и поскальзываясь, постоянно слыша за спиной неотступные и ровные шаги Брекена.
Рун все бежал, но силы его быстро иссякали, казалось, с каждой минутой он становится все более старым и дряхлым. В голове у него царил полнейший сумбур, а дыхание стало тяжелым и хриплым. Он слышал, как шуршат под лапами нагонявшего его Брекена прошлогодние листья буков.