Но телефон я на всякий случай перепрячу. В этой комнате было несколько тайников.
— Что сказала Зубова? — спросил Феликс.
Мы стояли в тесном кругу в нашей комнате, наши лица были освещены тусклым светом уличных фонарей. Я рассказал ребятам о том, что узнал от Тамары. Атмосфера в комнате совсем потяжелела, когда я назвал имена Салтыковой, Апраксиной и Воронцовой.
Юсупов нахмурился, глубоко задумавшись.
— Подожди, Салтыкова? — Он обменялся быстрым взглядом с Львовым. — Они довольно близки с семьей Катерины, с князем крови Дмитрием Павловичем и её братом Павлом. Но… чтобы они пошли на такое…
— Могли ли они решиться на такое? — спросил Лева, его голос дрожал от возмущения и шока. — Это же безумие! Родная семья… как можно губить собственную дочь и сестру?
Я хотел бы сказать ему, что он ошибается, что так не бывает, но я знал слишком много о том, как устроены семьи магов. Семьи власти. Павловичи не были исключением. Я видел, как Юсупов покачал головой и тяжело вздохнул.
— Лева, ты не знаешь их, — произнес Феликс тихо. — Я знаю этих людей с детства. Павловичи — не просто семья. Им плевать на родственные связи, когда дело касается чести рода и власти. Катя перешла им дорогу, и они этого не простят. Она ослушалась, отказалась от заранее предопределенного брака и сбежала в Спецкорпус. Такое не прощается. Это предательство в их глазах.
Лева отступил на шаг, глядя на нас с недоверием.
— Но это же абсурд… — он не мог уложить в голове услышанное. — Они ведь её семья, её родные!
— Семья? — перебил его Юсупов, на его лице застыло выражение презрения. — Семья для них — это кровная линия, чистота рода, статус. Они привыкли думать, что все контролируют. И если Катя вышла из-под контроля…
Он не договорил, но смысл его слов был очевиден. Лева выглядел так, словно его только что облили ледяной водой. Я понимал, как ему сейчас было тяжело — розовые очки разбились стеклам внутрь.
— Теоретически, они могли привлечь Салтыкову, — сказал я, чувствуя, как в груди поднимается холодная ярость. — У Елены есть весомый мотив — быть в благосклонности Павловичей. Возможно, ей или её семье предложили что-то взамен за… устранение Кати. Или просто приказали ее старшие родственники.
Мои слова повисли в воздухе, как тяжелое облако. Лева сел на край кровати, уставившись в пол. Услышанное окончательно выбило парня из колеи. Многовато за одни сутки.
— Господи, куда я попал… Но если это правда, — прошептал он, — Катя в опасности. Реальной опасности.
— Именно, — подтвердил Юсупов. Его голос стал твердым, лишенным той легкости, что была ему присуща. — Ее нельзя оставлять одну, ведь могут снова попытаться… Даже если это не Салтыкова, а кто-то другой, думаю, они смогут найти других исполнителей.
Не факт, что конечная цель — убить ее. Но жестоко наказать за неповиновение и вывести из строя на долгое время, не дав ей построить службу — вот такая гнильца была вполне в духе Павловичей.
И как все изящно выворачивается — попытка подставить меня и очернить мое имя вполне вписывалась в план мести Павловичей. Ведь именно меня они назначили виновником своего провала.
Я встретился взглядом с Юсуповым, а тот, в свою очередь, уставился на Безбородко.
— Ты либо с нами, либо нет, Аполло, — сказал Феликс. — Катя и Андрей — члены нашей группы, и мы должны отомстить за своих.
— Я не брошу группу в трудный час! — с некоторой надменностью ответил курсант. — За кого вы меня вообще принимаете?
— За смутьяна, которому должны довериться, — ответил я.
— То есть вы хотите, чтобы я доказал свою преданность?
— Именно, — сверкнул оскалом Феликс.
— Курсан-ты, смир-но!
Мы стояли на утреннем построении, выстроившись в привычные ряды. Промозглый ветер пробирался под китель и заставлял ежиться — Петербург посчитал, что лета в этом году было достаточно.
Все курсанты были встревожены, и я не винил их. Сначала инцидент с Андреем, затем — Катерина. Еще во время зарядки звучали нервные шуточки на тему, кто будет следующим, а дежурные офицеры казались злее обыкновенного.
— Смотри, Шереметева! — прокатилось по строю, и все вытянулись по струнке.
Глава Спецкорпуса не должна была присутствовать на построении, и ее появление вызвало еще большее напряжение. Генерал-лейтенант быстро спустилась по лестнице и подошла к Ланскому.
— Господа курсанты, вчера ночью в Восточной кордегардии произошел немагический инцидент, — начала она, всматриваясь в наши лица. — Один из курсантов отправлен в лазарет с подозрением на отравление ртутью. В связи с этим объявляется внеочередная проверка всего личного состава. В течение сегодняшнего дня всем явиться в медсанчасть и сдать повторные анализы.
Я услышал, как Лева резко выдохнул.
— Также в целях безопасности мы усиливаем меры охраны, — продолжила Шереметева, чеканя слова. — С сегодняшнего дня патрули удваиваются, а перемещение по корпусам после отбоя будет строго ограничено. Все личные вещи будут повторно проверены, включая ваши комнаты и шкафчики. Доступ к учебным и спальным помещениям будет разрешен только по служебным коридорам, под наблюдением дежурных офицеров.
Я обменялся коротким взглядом с Феликсом. Похоже, ночные вылазки теперь станут еще сложнее.
— И последнее, — добавила Шереметева. — Любые сплетни и разжигание паники недопустимы. Распространение непроверенной информации без разрешения командования приведёт к строгим дисциплинарным мерам. Спокойствие — это залог безопасности для всех.
После этих слов она кивнула Ланскому, и тот коротко приказал:
— Курсанты, разойдись в столовую.
Едва закончив завтрак, мы с Левой поспешили в лазарет, пока Феликс вызвался занять для нас места в аудитории. У нас было не больше пятнадцати минут до лекции, и следовало поспешить. Я доедал бутерброд на бегу.
— Осторожнее, курсанты! — Прикрикнула на нас медсестра, когда мы ворвались в отсек и едва не снесли ее.
Ночь выдалась тревожной, ни мне, ни Лёве, да и никому из нашей комнаты не удалось нормально поспать. Все слишком беспокоились за Катерину, и вот теперь, едва забрезжило утро, мы уже стояли перед дверью кабинета Сумарокова, требуя встречи.
Нас остановила другая медсестра. Она устало посмотрела на нас и покачала головой:
— К Романовой? Девушке сейчас нужен покой. В палату вход запрещен.
— Но… — начал Лёва, но я успел остановить его взглядом.
— Мы к его высокоблагородию, — нашелся я. — Львов — получить задание, я, Николаев — на осмотр.
— Ладно. Его высокоблагородие должен освободиться с минуты на минуту. Ждите у кабинета. Сейчас у него гость.
Она проводила нас к уже до боли знакомой двери, и я, набравшись наглости, постучал.
— Николаев, ваше высокоблагородие! Разрешите войти?
Медсестра наградила меня укоризненным взглядом, но тут ее окликнули, и она вернулась в другой кабинет.
— Заходите, Николаев, — раздалось из-за двери.
Мы зашли в кабинет Сумарокова — я первым, за мной просочился Лева — и замерли.
В кресле напротив него сидел человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть. Артем Юрьевич Заболоцкий из военно-медицинской академии. Именно он помогал вытащить несчастного реставратора.
— Артем Юрьевич? — искренне удивился я. — Вот так встреча.
Он поднял на меня взгляд и, узнав, слегка кивнул.
— Рад снова видеть вас, Алексей Иоаннович, хотя предпочел бы другие обстоятельства.
Сумароков, заметив наше замешательство, жестом предложил нам подойти ближе.
— Мы как раз обсуждали состояние вашей одногруппницы Екатерины Романовой, — сказал он. — Я пригласил Заболоцкого, потому что ситуация сложная и требует знаний в области магической токсикологии, а Артем Юрьевич обладает настоящим талантом к распознаванию химических веществ в магической диагностике.
— Шереметева на построении сказала, что подозрение на отравление ртутью, — я шагнул вперед. — Удалось что-то выяснить?
Заболоцкий взглянул на Сумарокова, получая молчаливое разрешение, затем заговорил, медленно и тщательно подбирая слова:
— Первоначальная диагностика действительно указала на отравление ртутью. Симптомы действительно совпадали: тремор, спутанность сознания, ломота в костях. Но мы решили провести более глубокое исследование, не дожидаясь результатов из лаборатории. Следы ртути в крови действительно были, но в недостаточном количестве, чтобы вызвать такую острую реакцию.
Я нахмурился, не понимая, к чему он клонит.
— Но если это не ртуть, тогда что?
Заболоцкий продолжил, его взгляд помрачнел.
— Таллий. Очень ядовитый металл. Симптомы отравления таллием и ртутью схожи, особенно на начальной стадии. И, полагаю, именно на это надеялся отравитель. Он попытался замаскировать свое преступление, чтобы направить нас по ложному следу. Ведь пациентка принимала ртуть в форме лекарства для нейтрализации аномальной энергии…
Лёва издал короткий вздох ужаса.
— Значит, кто-то хотел убить Катерину⁈ Таллий? Не могу поверить…
— Соберитесь, Львов, — шикнул на него Сумароков. — Вопрос серьезный, и я требую от вас собранности. Разумеется, если желаете и дальше работать моим помощником.
Лева быстро взял себя в руки.
— Прошу прощения, ваше высокоблагородие.
Заболоцкий рассеянно листал какой-то большой медицинский справочник.
— Я крайне редко ошибаюсь в своей диагностике, но для уверенности хочу видеть отчет из лаборатории. Острое отравление таллием — крайне опасно. Однако мы обнаружили яд вовремя и сейчас работаем над его нейтрализацией. У пациентки есть высокий шанс на выздоровление, хотя она надолго выпадет из учебного процесса.
Лева пробормотал что-то про волосы.
— Нет, господин Львов, волосы за одну ночь не выпадают, — приглашенный лекарь слегка улыбнулся, приятно удивленный его познаниями. — Это характерно для длительного и постепенного процесса. Здесь же отравление было острым. Не меньше двух граммов. Даже для мага это смертельная дозировка. Девушке очень повезло, что ее соседки по комнате так быстро отреагировали и попытались помочь.