Хэйтхарт дожидался подходящего времени, чтобы проникнуть к соседу, и случай выдался – именины прекрасной молодой леди Вилстронг, на которые явились все ближайшие соседи и несколько Ветвей и Малых Ветвей, с которыми у Вилстронгов были исключительно тёплые отношения. Мальчик тоже присутствовал на празднике, он и впрямь был вылитой копией Гийера, вот только, кроме Пилха, никто не желал это замечать. Лишь одна из леди сказала другой, что, быть может, после короля остался не только его законный сын, но и несколько бастардов.
Огорчённый Хэйтхарт пошёл на отчаянный шаг – он закручивал в танце придворных дам до тех пор, пока одна, немолодая и весьма неприятной внешности особа не призналась, что была среди нянек красавца-мальчишки, которого лорд считал настоящим королём. Совратить леди оказалось не так сложно, окрылённая, она поведала историю о том, как появился мальчик, что это тайна и её следует забыть.
Пилх поступил опрометчиво, когда решил воспользоваться полученными сведениями незамедлительно. Земли Цитадели манили его, он не любил учёных и считал всех их еретиками, он не любил лекарей и в самом деле поддерживал мятежников. Более того, он сам вдохновлял людей и убеждал их идти против Цитадели и бороться за спокойный и привычный мир: многие главари групп пришли с его земли.
Плодородные земли Цитадели он решил прибрать к своим рукам, о чём он, по дурости, написал в письме регенту. Он рассказывал, что знает тайну о короле, о его заместителе и требовал в качестве платы, чтобы все земли Цитадели отошли к нему, а еретичество более не процветало. Конечно же, Пилх поклялся, что не тронет лекарей и станет обеспечивать их, если они в свои свободные от обучения часы не станут сидеть по покоям, а наконец начнут работать. Например, в полях.
За письмо он, как предполагал палач, будет платить жизнью.
Вскоре, Кайрус добился от своего подопечного признательных показаний, и на суде, собранном как раз по делу лорда Хэйтхарта и ещё нескольких купцов, кузнеца и служителей Храмов, что склоняли народ на сторону бунта, Пилх вновь повторил признание. Далее его должна была ждать смерть, но посыльный принёс письмо от регента, и время казни отодвинулось.
Кайрус должен был продолжать свою работу, хоть и не так рьяно, чтобы Хэйтхарт не позабыл нужные слова. Через половину цикла казнь снова отодвинули, затем ещё раз и ещё. Лорд Пилх начал вести себя совершенно недостойно, у него начались проблемы, возможно, он лишился ума. Казнь всё продолжали отодвигать, иногда на день, иногда на два, и каждый раз Кайрус вынужден был зачитывать день и время, когда, согласно приговору, лорда протащат за ноги от тюрьмы до площади, затем оставят на позорном столбе без пищи и воды на три дня и четырежды в день будут давать по пять розог, затем лишат пальцев на руках и ногах, языка, колесуют и сожгут.
Столь суровое наказание за грехи означало, что Его Высочество регент Клейс Форест очень оскорблён и желает мести. Равно как об этом же говорил и постоянный перенос свершения приговора.
Пилх умолял Кайруса поторопиться с казнью. Он то просил передать слова мольбы о прощении, то вновь начинал кричать и смеяться, то молил не терзать его, то мог прямо во время пыток начать рассказывать стихотворение или и вовсе просто разговаривать с собой. Он озвучивал и свои слова, и слова своих «половинок», злых и добрых, и к моменту, когда его тело потащили до площади, а затем в зал, где проводился последний суд, соображал разве что половину происходящего, а быть может, и ничего – Кайрус не был специалистом по душевнобольным.
Палач был уверен, что большая часть присутствующих на суде понимали, что это скорее формальность, положенная законом. Пилх Хэйтхарт больше разговаривал сам с собой, нежели участвовал в слушанье – его представитель, положенный любому подозреваемому знатного происхождения, говорил от его имени.
Лорд не признавал своей вины, хотя в пыточной говорил совершенно другое, но стоило Кайрусу приблизиться, чтобы представить свои показания суду, как Пилх закричал наполненным отчаянием голосом, что признаётся во всех злодеяниях, что он виноват и готов понести наказание. Он уже не молил о пощаде и лишь мечтал о смерти.
Кайрус прекрасно понимал – этот суд над лордом, уже восьмой по счёту, нужен скорее Клейсу для демонстрации своей доброты и милости. Ярость, жажда расправы и страх, что раскроют секрет почившего короля о подкидыше на троне, поостыли, и теперь регент хотел смягчить приговор, что он и сделал.
Пилха и впрямь протащили по площади, привязали к позорному столбу, но лишь на несколько часов. Удары розгами каждые три часа заменили на один-единственный раз, и Кайрус был несказанно счастлив – только со стороны кажется, что его работа легка и приносит ему удовольствие, но на деле же он безумно устал и ещё больше устали его сыновья, вынужденные ему помогать. Колесование Клейс Форест отменил, заявив, что признание вины – это уже первый шаг к искуплению грехов, а сжигание на костре заменил более быстрой расправой – отрубанием головы. И, как и предполагалось, этой чести удостоился королевский палач Кайрус. За отрубание головы лорда ему обещали отдать три золотых монеты – ещё две-три казни знатных особ, и он заработает достаточно, чтобы купить хорошего породистого коня в приданое для своей старшей дочери.
Наконец, когда люди разошлись и Кайрус с сыновьями закончили потрошить лорда на ценные компоненты для чёрной магии, забрали добротные одежды – Клейс отдал приказ казнить лорда в достойных одеяниях, – а дети отмыли помост, семья отправилась домой.
– Убийца! Еретик! – Путь оказался не так прост, как надеялся палач.
Немалая группа бунтовщиков перегородила семье путь вперёд, а ещё часть каким-то образом оказалась сзади. Ларс сжал в руках отцовский топор – теперь он принадлежал старшему отпрыску, и ему уже поручали отрубать пальцы, а младший, Рисс, испуганно охнул и схватил за рукав отца.
– Расходитесь по домам. – Кайрус попробовал пройти дальше, но толпа не расступалась.
– Ты убил милорда Пилха Хэйтхарта, отродье из глубин. – Палач никогда не веровал в Богов столь же сильно, как обычный горожанин, его Бог – это Его Величество король и регент, а ещё его оружие и семья, но Кайрусуже давно заметил, что все верующие относились к глубинам и недрам земли, как к чему-то отвратительному, считали, что это – обитель грешников и именно туда должны проваливаться все недостойные.
– Ты должен сдохнуть. Ты и твоё отребье!
– Эти дети прокляты!
– Я выполняю свою работу. Моя работа ничем не лучше и не хуже кузнечного дела, пекарства или защиты Его Величества. Я знаю своё место, а вы должны знать своё.
Бессвязные выкрики продолжались, пока вперёд не вышел невысокий жилистый мужчина. Его худое лицо с высокими скулами, острым подбородком и вытянутым носом, словно у хищной птицы, выражало решимость и уверенность в своих действиях.
– Милейший, я понимаю, что вам может не нравиться ваша работа, – начал длинноносый, – поймите и моих людей – все мы переживаем не лучшие времена, мы боремся за наши права, за то, чтобы наша еда не уходила на бесполезных шарлатанов, чтобы наши налоги, что мы отдаём Его Величеству, против которого мы не выступаем ни в коем разе, не тратили на шёлковые наряды и бравых коней эти обманщики!
– Я люблю свою работу, мой отец, отец моего отца и многие мои предки занимались тем же самым. Мои дети займут моё место, когда придёт время. Вы считаете, что боретесь против шарлатанов, но это не так – вы портите жизнь Его Величеству, вы устраиваете смуту и убиваете ни в чём не повинных людей. Откуда знать вам, что менестрели, чьи тела не так давно нашли недалеко от стен города, – обманщики? Они жулики? Они лишь шли петь и зарабатывать этим на жизнь, они не отбирали денег и лишь просили оценить их талант. Вы убили трюкачей и бродячих гимнастов, шутов и жонглёров, но зачем? Они и впрямь злые ничтожества, что отбирали ваши монеты? Своим усердием и мастерством они хотели развеселить народ и, конечно же, получить за свой труд плату. А лекари… К кому побежите вы, когда будет рожать ваша жена? А если ваш ребёнок упадёт и сломает ногу? А если случится эпидемия? Да, быть может, Цитадель, её верхушка и отбирают себе часть ваших налогов, но они обучают нам тех, кто будет спасать наши жизни, приключись какая-нибудь невзгода.
– Вы живёте в идеальном мире, милейший, вы верите только в то, что вам рассказывают. Среди менестрелей и трюкачей, до того как их стали поддерживать, талантов было много меньше, а вот теперь каждый десятый вдруг научился петь и умело веселить народ. Но да, вы правы, убивать артистов глупо, и мы этого не делаем, быть может, это сделали те, кто желает присоединиться к нам, быть может те, кто решил совершать преступления и прикрываться нами. Мы всего лишь мирные люди, что желают справедливости.
– Я бы посоветовал вам отправиться на приём к Его Величеству и поговорить с ним и Его Высочеством регентом. Выскажите, против чего вы боретесь, чем вас не устраивают те, кто притворяется не собой, дабы получать золото, что отбирают у вас. – Младший из сыновей отпустил рукав Кайруса, а Ларс взял брата за руку. – Это лучше, чем устраивать бестолковые бунты, в которых умирают и ваши люди, и стоящие на страже порядка, и те, кто вовсе не поддерживает ни одну из сторон.
– О, мы пытались. Многие из нас пытались донести до Его Величества своё негодование, но регент, что сейчас помогает ему править, не услышал нас. Уверен, он вовсе не со зла – его разум одурманили шарлатаны, и теперь он исключительно на их стороне и оправдывает их.
– Ваша речь удивительно хороша даже для горожанина. – Кайрус понял, что разговаривать с упёртыми людьми, что не готовы прислушаться к чьим бы то ни было словам, бесполезно. Если сменить тему, появится шанс поговорить подольше, вскоре стража пройдёт здесь с очередным патрулем, да и узнать врага получше не помешает.
– Я сын лорда Голдрэта, Ивтад.
– Незаконнорождённый, как я понимаю?
– Вы правы. – Лицо бастарда Голдрэта скривилось.