— Дохлая гиена. Прием.
— Конец связи.
Степаныч уже расстелил на траве рядом с трупом кусок брезента. Предстояла самая неприятная часть работы.
— Глубже копать надо, а то зверье доберется до тел, — поплевав на ладони, Степаныч сменяет взмокшего от жары и пота Дядю Сашу.
Действительно, в плотном каменистом грунте могилка получается мелкая, тесная, вся какая–то неуютная.
Понятно, что мертвым уже без разницы.
Вот только никто не застрахован от подобного исхода. И как минимум хотелось бы быть похороненным по–человечески.
— Время уходит, — глядя на медленно, буквально по сантиметру, вгрызающегося в твердый грунт Степаныча возражает Дядя Саша.
— Я сейчас камрадов организую. Притащим валунов покрупнее и навалим поверх могилы. Хоть какая–то защита будет.
Бывший егерь меланхолично кивает.
Как самый страждущий до жаркого тела сюрвайверши Сандры, бывший егерь копщик номер один. Копщик номер два — Степаныч, отрабатывает «Пустынного Орла».
А номер три и не нужен, там двоим развернуться негде.
Махнув ускоглазеньким, показываю на ближайший валун и могилу. Камрады сходу въезжают, что от них нужно и выдвигаются собирать камни.
Чтобы Ленка и Ким не заскучали, сперва хотел припахать и их.
Но.
Во–первых, белым женщинам такое по статусу не положено.
Во–вторых, нечего им на трупы смотреть. Не то чтобы я их жалел, просто ни к чему.
Вместо них организую на сбор камней участников конвоя, столпившихся поглазеть на происходящее.
Нашли, блин, развлечение.
Несколько человек двинули вслед за косоглазыми, но основная часть мою просьбу проигнорировала.
Не вопрос мужики — есть у меня предчувствие, что скоро сочтемся.
— Степаныч, найди пару гвоздей или шурупов, да хоть проволоки какой — крест поставим.
— Найдем, — опять поменявшийся с Дядей Сашей пожилой водитель разворачивается в сторону своей машины.
— И это.
— Ась?
— Отработки прихвати, у тебя была где–то. И тряпку.
Вот и фашистский тесак дождался своего часа. Заточенная железка, лихо настругивает твердый ствол невысокого, довольно толстого — с руку толщиной, сухого, но еще не гнилого деревца.
Дрын получился чуть выше моего роста.
Сейчас мы его остругаем слегка, подтешем вот здесь и из выломанной у какого–то ящика доски заделаем горизонтальную перекладину.
— Все, Степаныч, забивай. Вот, гут. Давай второй и пальцы береги.
— Не учи отца…., не трынди под руку, одним словом. Маслом насколько пропитать? Метра хватит.
— Хватит. Ветошь не выбрасывай промасленную. На могиле камнями придавим. Может запах масла, хоть по началу, зверье отпугнет.
— Надо было тогда «Нигрол» брать. У него духан резче, — Степаныч тонкой струйкой разливает масло по нижней части дрына, и аккуратно размазывает его ветошью.
— И так сойдет. Они нам не родственники.
Оставляю Степаныча наедине с крестом.
Желания тащить трупы к могиле нет никакого.
Но, если застреленного водителя и порванного пополам стрелка с первого квадра, уже уложили в могилу косоглазые. Основную часть уложили, так скажем. По числу конечностей у трупа стрелка явный некомплект.
То в сторону упакованного в пропитанный кровью брезент наездника второго квадра, никто не дернулся.
Особенно бесят выживальщики.
Работать они не могут ни–ни, только охранять.
Вот только охраняют они так, что Олег с биноклем до сих пор сидит на крыше своей машины.
— Дэн, не спи. Хватай брезент, — я задумался и не заметил, как неунывающий егерь закончил с могилой.
— А тебе я смотрю все нипочём.
— Ну, я не всегда был егерем. В молодости — когда студентом был, подрабатывал в морге. Кем конкретно подрабатывал в морге Дядя Саша, я уточнять не стал.
Вместо этого поинтересовался, — Где учился?
— В лесотехнической академии. Не доучился, правда.
Если объективно, основную работу по сбору на брезент кусков труппа проделал именно Дядя Саша и Итц*Лэ. Расписной латино вообще не боялся крови. Да и Дядя Саша похоже не испытывал никаких эмоций складывая в кучу расчлененку.
На мою долю выпало лишь выковырять из пасти дохлой гиены человеческую руку.
На молочно–серой коже тыльной стороны ладони и запястья особенно резко выделяется синева татуировки.
Бр–р, жуть.
Заборов отвращение, хватаю руку за запястье и тяну на себя. Рука неожиданно легко выскальзывает из пасти.
Уж не знаю, застряла рука между зубов, или гиена ее прожевать не успела.
Если раскрыть пасть пошире, там наверняка нашлось бы еще много интересного, возможно даже голова трупа. Вот только дюже неуютно даже стоять рядом с подстреленной гиеной — даже дохлый зверь внушает почтение.
А уж в пасть к ней лезть, это как–нибудь без меня.
Кидаю руку на брезент. Н–дэ… пара рук там уже есть, принесенная мной явно не из этого комплекта.
У могилы перекладываю выдранную из пасти руку, к останкам «снайпера», у него как раз некомплект.
Накрываем останки куском брезента. В изголовье втыкаем крест, Степаныч держит крест, пока могилу засыпают и обкладывают камнями.
Тесновата могилка получилась, но тут уж не до архитектурных излишеств. Ни времени нет, ни материалов.
Ни будем честны к себе — желания.
Покойтесь с миром.
— Сандра, молитву будете произносить?
По моим скромным наблюдениям, молитва — это святое для подобного контингента.
Пока все идет ровно, они о боге не вспоминают.
Случись непонятки, сжимают в потных ладошках кресты.
А в нашем случае им без молитвы просто никак. Для них это верный способ сбросить стресс и успокоить совесть.
Собственно, за этим они сюда и столпились.
— Пожрать бы не мешало, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Дядя Саша.
Пришедшая посмотреть на похороны, Ленка судорожно сглотнула.
— И помянуть ребят. Ну, чтобы по–людски было, — завел разговор о своем Степаныч.
Как я и ожидал, вокруг братской могилы собралось плотное кольцо людей.
Нашлась и Библия.
Кто–то прочитал молитву.
Толпа хором ответила, — Аминь.
Отвели душу, стало быть.
А лично мне хватит того, что я, практически на халяву, стал богаче на сломанный квадроцикл. Заводиться аппарат категорически отказывался. Но видимых увечий на технике нет. Так что починю. Не смогу сам, найду прошаренного механика.
Да что же так между лопаток чешется?!
Словно кто–то сверлит меня недобрым взглядом.
Вот и собаки забеспокоились. Муха вскочила, а пара щенков забилась ей под брюхо и грозно выглядывает оттуда.
Чуют что–то.
Размытый взгляд желтых зрачков плавно скользил по пришельцам, смердящим железом и копотью. Странные создания все чаще нарушали покой бескрайней, засыхающей под солнцем равнины.
Вбитый поколениями предков, инстинкт не давал взгляду надолго сфокусироваться на одной цели.
Нельзя долго смотреть на выбранную добычу. Добыча чувствует пристальный взгляд, начинает беспокоиться и кто знает, не поменяются ли охотник и жертва местами.
Долго живет тот, кто осторожен.
Начинающие разлагаться в пыли местной дороги, тела бывших царей местной фауны ломали привычный ход вещей — гигантская гиена больше не властелин саванн.
Прайд уничтожен.
Доминантная самка первой выбрала себе партнера. Это уберегло ее от смерти, когда над саванной прогремели первые раскаты грома, исторгаемого железными трубками пришельцев.
Нужно было уводить прайд в глубину саванны, спасать молодняк.
Но, доминанты не отступают.
Умирают, но не отступают.
Это их плата за первый кусок мяса добычи, первый глоток чистой не замутненной воды на водопое, право на спаривание. Доминанте не хватило совсем немного — шага пространства, чтобы вцепится в противника мертвой хваткой, толики сил для последнего рывка, и конечно немного удачи.
Добивший Доминанту, двуногий гладил комок шерсти у себя под ногами.
Комок шерсти чувствовал притаившихся гиен. Чувствовал, беспокоился и жался к двуногому. К комку шерсти в свою очередь жались два крохотных лохматых комочка.
Они тоже чувствовали гиен и откровенно боялись. От них пахло страхом.
Бояться больших гиен это нормально.
Это привычно и понятно, так уж устроен этот мир.
Но, странные двуногие.
Часть из них боится так, что комочки шерсти под ногами Убившего Доминанту смотрятся безумными храбрецами. Но другая часть смотрит на мир глазами лютых хищников.
Такие не бросают вызов в схватке за территорию.
Они просто констатируют — этот мир наш. Это напротив, даже не враг, а так — досадное недоразумение, не более.
Убивший Доминанту беспокойно развернулся в сторону затаившейся стаи. Веки укрыли взгляд желтых глаз. Царь местной фауны покинул трон. Покинул, чтобы выжить.
Хромая самка гигантской гиены, молоденькая самка из поколения, первый раз дающего приплод, израненный самец и семь голов молодняка в основном совсем еще щенков. Им не удержать территории.
Выживи хотя бы Доминантная самка или кто–то из самцов, пришедших оспорить права на продолжение рода, тень шанса была бы. Забиться в самый глухой угол, подрастить и обучить молодняк, привязать к прайду пару молодых самцов и вернуться на свои земли.
Тем составом, что есть, не выжить, охотиться можно, но добычи будет мало. Голод отнимет силы и постоянно претендующая на их охотничью территорию стая из белых холмов передушит их всех.
Саванна не место для слабых. В саванне ты или сильный, или мертвый.
Молодая самка, почувствующая себя главной, рыком подняла стаю и направилась в сторону дороги.
Самец проводил уходящую стаю мутнеющим взглядом, силы стремительно покидали его. Хромая улеглась рядом с умирающим самцом. В ней не было жалости, был только расчет — к дороге идти нельзя. Пусть оттуда пахнет своими, но идти туда нельзя. Кто выжил, сам вернется в прайд.
Если бы Хромая умела считать, она бы рассказала, как семь сезонов назад, когда она была еще несмышленым щенком, пуля порвала ей сухожилие.