Опять начинает клонить в сон.
Все началось неожиданно.
Так уж устроен человек. Вот вроде, ждешь, готовишься. Когда же начнется? Когда? Ну, когда же, когда? Сейчас?
Нет.
Через миг!
Через два!
Бац! Тыдых, тыгыдым, погнали! Вечность сжимается в точку, непроизвольно замирает дыхание, молотом стучит сердечко — началось.
То, что под покровом темноты по наши души крадутся враги, для меня не новость.
Беззвучно пройти по каменной крошке. В фильмах о ниндзя — запросто.
По факту, хрустнет под подошвой сдвинутый камень или принесенный ветром сухой сучок. Выдаст крадущегося приминаемая трава. Чуткий собачий нос уловит принесенный непредсказуемым завихрением ветра посторонний запах.
Мне уже пять минут назад известно о том, что враги выдвинулись на позиции.
Пусть я ничего не слышу и не чувствую. Собака почувствовала угрозу, сбросив сонливость, напряглась и крутит лохматой башкой, ловя неподвластные моему слуху звуки.
В полуметре от моего лица тревожно разуваются влажные ноздри.
Спокойно девочка моя, спокойно, умница. Левой рукой прихватываю Муху за ошейник. В правой зажато чугунное яйцо гранты.
Странно, у меня раньше перед дракой всегда мандраж был, а тут, как отрезало. Даже когда на выезде из Порто–Франко встретили бригаду Дрона, легкий мандраж был.
А тут нет.
Перегорел уже?
Между стеной тыльной форта–заправки и валом явственно слышные мне звуки возни. Очень похоже на то, что кто–то из супостатов наступил на ядовитый сюрприз. И сейчас его затаптывают каблуками.
Если не пригибаться, опускаться на колено или ложится на землю, змея практически неопасна. Максимум до лодыжки дотянется, а тут почти у всех высокая обувь.
Но, заложенные природой рефлексы требуют находиться подальше от змей.
У большинства городских жителей змея в непосредственной близости от их организмов вызывает приступ паники. Это филиппинец расписной вождь или его сестрёнки отмахнутся и забудут, а белый человек от души пошумит, потопчет, даже шмальнуть сдуру может. Белые люди они такие.
Зубами вытягиваю чеку из гранаты. Чека, кислая на вкус, вытягивается с усилием, несмотря на предварительно подогнутые усики.
Сколько раз, в детстве, играя в войну с такими же беззаботными, советскими пацанами, представлял, как буду вот так тянуть неподатливое кольцо, а потом швырну гранату в фашистов.
За родину! За товарища Сталина! За Победу!
Чтоб в хлам! В кровавые лоскуты порвало фашистских гадов! Чтоб не топтать больше гадам родной земли! Ни жечь, ни грабить, ни убивать!
Вот дожил. Родины больше нет, вместо идейных фашистских гадов в противниках безыдейные, мутные граждане непонятного роду–племени.
Из ближней к въезду башенки раздается утробный вскрик, изнутри амбразуру подсвечивают вспышки выстрелов.
Кто ж в замкнутом пространстве так истерично садит?
Вскрик переходит в визг, по моим ощущениям женский, и обрывается после очередной серии вспышек.
Пара змеюк запущенных в тесноту каземата сработала на все сто — сюрприз удался на славу.
Между валом и стеной уже не скрываются.
Сработал очередной сюрприз? Или решили, раз все пошло не по плану скрываться больше нет смысла.
Мой выход — тяжелое рубчатое яйцо улетает в пространство между стеной и валом.
— Двадцать один..
Откатываюсь поглубже за контейнер–душевую.
— Двадцать два…
Хватаю Муху.
— Двадцать три.
Наваливаюсь на собаку. — Не дергайся милая, сейчас будет БУМ!
— Двадцать четыре….
Але? А где БУМ?
— Двадцать……
Рвануло неожиданно резко. Придавленная моими восьмьюдесятью килограммами Муха рванулась из рук.
— Тс–с, тихо малышка. Все хорошо, хорошо — отпускаю поуспокоившуюся собаку, хватаю заряженный картечью обрез.
Лезет кто еще? Или урок усвоен?
Бах! Бах!
Слева, почти дуплетом рявкает двустволка Дяди Саши. Осыпая мелкой дробью северо–восточную, до сих пор не проявляющую активности башенку. Залетело там хоть что–то в амбразуру?
Бах! Бах! Бах!
Вспышки пламени слепят привыкшую к темноте сетчатку глаз. Из–под стены, где взорвалась граната, нам отвечают из чего–то короткоствольного.
Первую пулю приняла на себя бронированная шкура стоявшего боком шушпанцера.
А вот две оставшихся пришлись в многострадальный УАЗик.
Брызнуло лопнувшее стекло. В воздухе запахло бензином.
Вот только пожара нам не хватало.
К перестрелке присоединяется Олег, простреливая дефиле между заправкой и валом.
Бьёт короткими очередями, стабильно отсекая по три патрона. Первой же очередью заткнув вражеского стрелка.
Сильна была Красная Армия.
— Твою дивизию! Кусок идиота!
Дядя Саша отклячил зад, перезаряжая ружье.
Ох, и прилетит ему подарок. Грамм на девять–десять.
Но обошлось.
Ружье перезарядилось, и зад благополучно исчез в складках местности.
А где Олег?
Олега не видно, он сменил позицию.
В ответ никто не стреляет. На поле скоротечного боя опускается относительная тишина. Только где–то под стеной, постепенно затихая, стонет умирающий и шипит воздух, выходящий из простреленного колеса. Даже ревевшая в импровизированном загоне скотина притихла.
Все сильнее пахнет бензином. Но раз не загорелось сразу, теперь не загорится.
Бах!
Обозначился залегший где–то в траве на валу, Итц*Лэ.
Судя по ядреной ругани из–за темноты, пуля нашла цель.
Расписной, однако, на ругань никак не реагирует.
То ли не видит цели, то ли ждет, что раненного попробуют вытащить.
Из темноты между валом и тыльной стеной форта, волоча за ствол М 16, шатаясь как пьяный, выходит тощий выживальщик.
Бабах!
Выживальщика опрокидывает обратно в темноту, только берцы остаются торчать из–за стены.
— Твою мать! — засевший в шушпанцере Степаныч выводит мощный, но однообразно нецензурный загиб.
— Отец ты как там?
— От…вянь! (на сам деле словцо было на порядок покрепче), нормально все.
За стеной, возле обстрелянной дробью башни что–то металлически звякнуло о камень. Очень похоже, что стрелок покинул позицию и отошел на западную половину стоянки.
Филиппинец не подает признаков активности, стало быть, с его стороны все тихо. Никто не пытается нас обойти с тыла из саванны.
Сменивший позицию, Олег изредка выдает свою позицию едва слышным шевелением.
Дядя Саша перезарядился и снова затаился в траве.
Изредка шипит матом Степаныч. Что там у него приключилось?
До утра ни одна из сторон не проявляет активности.
Незаметно, капля за каплей, ночь перетекает в рассветные сумерки. Восход наливается оранжевым, еще минут двадцать и солнышко выглянет из–за горизонта. От ночной грозы не остаётся и намека.
Вынырнувший из густой травы, Итц*Лэ показывает четыре пальца. Стало быть, там, где взорвалась граната, лежат четверо. Один палец, бьет себя кулаком в грудь и показывает за вал.
Зер гут, там еще один супостат прилег.
Еще один, почти наверняка, застрелился в башенке, в которой визжали и стреляли. Слишком уж там моментально все звуки отрезало.
И я готов спорить на свой шушпанцер, голос был женский.
Хорошо хоть у врагов не оказалось приборов ночного виденья. Меня больше всего беспокоил именно этот момент. От ПНВ ночью не спрячешься. Против стрелка на хорошей позиции, например в башенке форта, у нас практически не было бы шансов.
Итого минимум шестеро. Один точно ушел из башенки, по которой стрелял Дядя Саша.
Как там — в «Острове сокровищ» было, — Нас было семеро против девятнадцати, теперь нас четверо против девяти.
Пусть нас не четверо, и не против девяти. Но, идея именно такая.
Этот раунд за нами, но победа в раунде, это еще не победа в матче.
Главное никаких потерь.
Н и к а к и х.
Подождем. Время работает на нас. Если «мутные» не шахиды–камикадзе, сейчас они поуспокоятся и начнут прикидывать, как им жить дальше.
Я бы, на их месте, либо валил на максимальной скорости, либо попытался найти с нами компромисс.
А будут продолжать дурковать, придется косоглазым еще змей наловить.
Северный маршрут 500 миль к востоку от Порто–Франко.Форпост топливного синдиката.36 число 02 месяц 17 год. Утро.
Совсем рассвело. Кофе хочется — аж зубы сводит.
Послать косоглазых на разведку?
Олег не пойдет. Слишком осторожный.
Да и мне свою тушку под пули подставлять ой как не хочется, у меня тоже дети, между прочим.
Лучшая война — это когда за тебя воюют другие. Только вот беда, нет других.
Легкие шаги за спиной.
Кого там принесло?
— Ким, — очень хочется послать ее обратно в укрытие, но прикусив язык, сдерживаю себя, — Ты как, родная. Как мелкие?
Алиса присела рядом со мной, прижалась бедром и просунула ладошку в мою ладонь.
— Я в порядке, только писать очень хочется. И дети в порядке, даже выспались.
Судя по осунувшемуся выражению лица и красным глазам, Алиса бодрствовала всю ночь.
— Хорошо, а то я боялся, как бы вам не прилетело.
— Мы тоже изрядно перетрусили. У Ленки чуть истерика не началась.
— Как справились?
— С истерикой?
— Угу.
— Ударной дозой коньяка. Да еще и подливали всю ночь.
Судя по коньячному аромату, подливали не только в Ленку.
— Ким, откуда так бензином несет?
— В УАЗик попали, от него бензином несет. Мы страху натерпелись, думали загорится.
Муха напряглась, тихо зарычала. Похоже, у нас гости?
— Алис, давай назад. Сейчас что–то будет.
Чмокнув меня в щеку и взлохматив макушку, девушка ушла обратно к детям.
— Не стреляйте! Я есть, переговорщик! Не стреляйте!
Всего пять лет, как советская власть ушла из Прибалтики, а он уже по–человечески разговаривать разучился.
— Не стреляйте! Разговор есть! — прикрывшись толщей каменной стены, продолжает гнуть свою линию прибалт.