Да и что я тогда знал об этом Мире?
Я и сейчас–то о нем толком ничего не знаю.
Свесив гудящие ноги с трёхметровой высоты последнего уступа, доедаю запас рыбы из пакетика цвета хаки. Изредка смачивая горло ромом.
Сейчас мне можно. За пещерника. И за спуск на равнину.
Снизу обрыв не кажется особенно высоким. Девять — десять этажей, может чуть выше. И сползал я по нему добрый десяток минут. Главное я стою внизу живой и здоровый.
— Флинт, рыбки хочешь? Ну да чтобы ты отказался. С твоим аппетитом и пещерника мало будет.
Двигаться дальше — вдоль реки не представляется возможным из–за подступивших к самой воде зарослей. А ну, как выскочит оттуда, какой злодей с полной пастью острых зубов. Все — конец книги.
Нет, не вариант.
Продвигаясь по местности общим направлением на юго–запад, время от времени выходя к изгибам реки. Растительный и животный мир предгорий значительно богаче, а значит опасней. Особенно бесит высокая жесткая трава, в которой так удобно устраивать засады. Однако крупных хищников на удивление не наблюдается, но если есть антилопы и прочие травоядные, найдется и охотник на них. Так что не расслаблюсь, кто теряет бдительность в этих пампасах, долго не живет.
В низины вообще лучше не соваться, из–за густой растительности и обилия змей.
Передвигаясь по возвышенностям, отлично прокладывать маршрут, контролировать окрестности. Да и в целом быстрее.
Река успокоилась, все больше приобретая равнинный характер. Несмотря на нищету инструмента и материалов, я бы попытался сварганить плот. Но река все еще изобилует камнями, порогами, невысокими водопадами и небольшими крокодильчиками. Или весьма похожими на них крупными ящерицами.
Эволюция этого Мира шла немного иными путями, и некоторые виды местных крокодилов отличаются от земных, длинными конечностями, позволяющими им отлично охотиться в воде, и весьма сносно на суше.
Хорошо хоть, тут срабатывает другая особенность физиологи местных крокодилов. В отличие от земных крокодилов, они неспособны аккумулировать тепло в сегментах шкуры, а посему ведут исключительно дневной образ жизни, предпочитая не удаляться от водоемов и проводить ночи в воде или прибрежных норах.
Через пару часов движения выясняется, что я шел по плато, и меня ожидает еще один экстремальный спуск. Возможно, этой частичной изоляцией и объясняется отсутствие на плато крупных хищников.
А еще меня доконала жара, и я натер ногу.
Собственно я натер ногу еще в свой первый день ходьбы по горам. Но у меня был запас пластыря, который помогал справляться с потертостями. Последний кусочек пластыря я потратил перед спуском с гор на плато. Увы, с этим ничего не поделать, придется дальше идти на зубах.
Между спуском с плато и спуском на плато у водопада есть одна большая разница. Теперь с высоты своего положения могу оглядеться по сторонам, в поисках удобного спуска.
Перспективна глубоко вдающаяся в плато расщелина, километром восточнее моей текущей позиции. На северо–западе, за рекой относительно пологий склон, поросший редким хвойным лесочком.
Спуск за рекой оптимален по всем статьям. Кроме одной — мне не хочется переходить реку.
А что творится на равнине под нами?
Поросшие реденьким лесом холмы. Лысые верхушки пары горушек. Обрамленная сочной зеленью блестящая лента реки.
Стоп!
По реке плывет лодка. Класса — пирога обыкновенная.
Как и положено расово верной пироге, на веслах чернокожие гребцы в количестве двух голов. Других деталей не разобрать, далековато.
И что тут делают негры? Тут же русский дух, тут Русью пахнет.
Со времен разгрома бандитского лагеря у меня предвзятое отношение к людям с черным цветом кожи. Я не расист, но жизненный опыт упрямая штука.
Лодка никуда не торопится, медленно продвигаясь вверх по течению.
Насколько хватает маломощного бинокля, обшариваю взглядом местность.
Все, хватит, так и глаза могут лопнуть, и даже пупок развязаться. Кроме скрывшейся за деревьями пироги следов присутствия человека не наблюдается.
— Товарищ Флинт, будем спускаться, и использовать фактор внезапности. Только бы нас самих не использовали.
Упрямый птиц расправляет крылья и бросается вниз. Отражаясь на солнце, изумительно красиво переливается пестрое оперение.
— Хорошо тебе, раз и там. Еще и кормят всю дорогу. А мне все ножками, ножками. Стёртыми.
Брюзжа и матерясь, одолеваю спуск по расщелине. Большой палец на правой ноге горит огнем, левую я подвернул при спуске и теперь стараюсь лишний раз ее не нагружать.
Собственно нагружать ее пока не надо. Прислонившись спиной к толстому суку, я сижу на упавшем в воду кряжистом стволе. Пускаю слюни на содержимое последнего ИРП, томительно ожидая, когда пирога покажется из–за изгиба реки.
Рядом со мной, на обломке сука, восседает Товарищ Флинт. Всем своим видом заявляя, — Ну, кто на меня и моего друга с СВД? Что притихли. Нет таких. То–то.
Гребцов я хорошо рассмотрел, перед тем, как лезть на дерево. В лодке двое: сидящий по центру рослый, но тощий парнишка негр и, устроившаяся на корме, темнокожая девушка. Причем парнишка настоящий стопроцентный негрила. Черный — как отработка давно не менянного моторного масла, с подушкой кучеряшек на бестолковке и крупными белыми зубами.
Девушка определенно мулатка. Губастенькая, но симпатичная мордашка. Изящная тонкая шея. Высокая грудь, под майкой цвета хаки. Слегка вьющиеся волосы, собранные на затылке в толстый пучок. Кожа цвета кофе с молоком.
Ну–с, вот и они. Ага, замерли, заметили меня.
Вы веслами–то работайте, а то лодчонку развернет и опрокинет. Вытаскивай вас потом. Хоть тут глубины по грудь.
Сидят в лодке едва шевелят веслами, растерянно пялятся на меня. Я вижу возле девушки к борту прислонен ствол такой знакомый АК. Да и около парнишки, торчит ствол двустволки.
Но это надо бросить весло, схватить ствол, снять его с предохранителя, навести на меня и начать палить. Это если патрон в стволе.
Мне–то в отличие от них ничего бросать, хватать и снимать с предохранителя не нужно. У меня все заряжено, снято с предохранителя, и лежит на коленях. А что руками придерживаю — исключительно чтобы не уронить ненароком.
И гребцы это хорошо понимают.
— Ты чего? — с едва заметным акцентом, но на литературно правильном русском, поинтересовался пацанчик.
— Да вот сижу, трамвая жду.
— Кого ждешь?
Слово трамвай ему явно не знакомо.
— Попутку до Демидовска.
При слове Демидовск гребцам явно полегчало.
— Ты это винтовку убери. Мы же свои — русские.
Ну да, в иноплеменных тропиках, двое негров гребут на пироге.
Вопрос, кто они?
Конечно русские, кто же еще.
— Ой, Киря это кто? — раздался удивлённый детский голосок.
Из–за борта высунулась веснушчатая белобрысая мордашка. Словно не веря, что я настоящий, девчушка шести–семи лет, заспанно протирала глазенки кулачками.
— Тебя как зовут, красавица?
— Алька. А тебя?
— Алина значит. Красивое имя. А меня зовут Дэн.
— А сто ты тут делаесь?
— Алина, ты умеешь хранить военную тайну?
Девчушка икнула и часто закивала.
— Точно? — уточнил я, добавив суровости во взгляд.
— Угу, — не слишком уверенно ответил ребенок.
— Вот и я умею.
Из всего увиденного напрашивается два простых вывода.
Я попал к своим.
И эти свои совсем рядом.
Далеко бы этот детский сад не отпустили.
Пирога, наконец, уткнулась носом в дерево рядом со мной.
— Подвезете?
Вместо ответа Керим указал на пустое место на носу лодки.
Но старший тут не он. И автомат не у него. Так что, его мнение чисто совещательное.
Наконец девушка на корме пироги кивнула.
И ощутимо дернулась, когда я поставил СВД на предохранитель.
Ага, сейчас я — наивный усядусь в пирогу, при этом тощий Керим закроет обзор, и девушка на корме доберется до автомата. Хотя теперь они и без автомата могут дотянуться веслом до моей хрупкой бестолковке.
Обидно будет, ведь столько прошел, проехал, проплыл, и даже метами прополз. А тут тривиальное весло.
Не ребята, так не пойдет.
Отбирать стволы политически не верно.
Оставлять глупо.
Дабы лишний раз не искушать гребцов, я примостился на носу спиной веред. Каремат, под зад, рюкзак под спину, СВД под рукой.
— Алина, шоколадки любишь? У меня как раз есть одна.
Ребенок, есть ребенок.
Девочка тут же оказалась у меня на коленях.
Уже без капли сожаления вскрываю последний ИРП. Наш — российский, в котором имеется плитка шоколада, крохотная баночка джема и даже чутка сгущённого молока.
Перепачкав губы шоколадом, девчушка разделалась с шоколадкой, и красноречиво смотрит на джем.
— Аля, а родители тебе не говорили, что есть все одной не хорошо. Поделись с Керимом, и как зовут твою красивую подругу?
— Киря, держи, — наивный ребенок протянула негритенку намазанную джемом галету. — И Еве передай.
— Ешь, я не хочу, — наконец подала голос девушка.
В отличие от Керима, на русском она говорит значительно хуже, и скорее всего, совсем недавно.
До глубины души — до самых потрохов, возмущенный, что его забыли на дереве, так еще и галеты без него трескают, на борт спикировал настырный птиц.
— Аля знакомься, это Товарищ Флинт.
— Он твой? — по–детски непосредственно восхитился ребёнок.
— Как говорит твой друг Керим, он наш — русский. Три дня уж как.
За спиной Керима раздался смешок, в отличие от негритенка, Ева оценила иронию.
— Можно его угостить?
Девчушка подружилась с птицем, и информация полилась ниагарским водопадом.
Выяснилось, что раньше девочка жила там, где очень холодно и много снега. Потом они с папой и бабушкой перебрались сюда. Теперь живут на реке, папа разводит пчел, а у нее появилась мама — Зина и брат Керим. И в этом году ее отправят учиться в школу.
Следующим раскололся Керим. Который оказался не Керимом, а Каримом. Его маму зовут не Зина, а Занна. Они плыли во Францию из Африки. Перед высадкой во Франции их в числе еще сотни таких же бедолаг закрыли в морском контейнере.