— Фамилии тоже, пожалуйста, — просит Фитцджералд.
— Марта Франклин. Еще приезжали двое мужчин из мебельного магазина «Бэндлуорт», хотя я не знаю, как их зовут. Они привезли стеллаж.
— Недели две назад мы устраивали званый ужин; к нам приходили мои коллеги из колледжа, Уолт и Дженна Пауэрс и Мэри и Сэм Гарфилды, — добавляю я.
— К нам часто заходят студенты из колледжа. Они выполняют разовые поручения, — говорит Фильда и замолкает при этом. Фитцджералд выжидательно смотрит на нее. — Мэрайя Бертон несколько раз за последние два года сидела с ребенком. Чед Вагнер — он учится на экономическом факультете у Мартина — стриг газон. И еще к нам заходил Везунчик Томпсон. Он бывает у нас довольно часто. Больше никого не могу припомнить. А ты, Мартин?
— Иногда к нам забредают туристы, ведь мы живем почти на опушке леса. Многие жители городка проходят мимо, когда идут гулять в лес, особенно по выходным. Мимо нас раньше или позже проходят все наши знакомые, — объясняю я.
— Когда мы уйдем, попрошу вас составить список всех, кто разговаривал с Петрой в течение года. Некоторые имена могут повторяться, о чем мы уже говорили. Это неплохо. Мы проверим всех по нашей базе — иногда выясняются самые неожиданные вещи… Особенно прошу обратить внимание вот на что… Может, кто-нибудь из ваших гостей уделял Петре особое внимание? Может, говорил с ней или смотрел на нее так, что вам делалось не по себе? — Голубые глаза Фитцджералда пристально смотрят на нас, лишая нас присутствия духа.
— Петру любят все, — отвечает Фильда. — Она настоящее солнышко, умеет с кем угодно поговорить о чем угодно.
— Мне тоже не терпится с ней познакомиться, — улыбается Фитцджералд. — И все же вспомните, может, кто-то из ваших знакомых обнимал ее или говорил с ней так, что вам это не понравилось?
Фильда несколько раз моргает глазами — я как будто слышу, как у нее в голове щелкают шарики. Но она по-прежнему молчит.
— Мистер и миссис Грегори, понимаю, насколько неприятны вам мои вопросы, но чем скорее мы проработаем все возможные версии, тем скорее вернем девочек домой. Мы разослали наших сотрудников ко всем соседям и проверяем всех живущих в городке людей, совершавших преступления на сексуальной почве.
— Значит, вы не считаете, что Петра и Калли ушли сами? По-вашему, их кто-то увел? — Фильда жалобно смотрит на Фитцджералда. Тот молчит; тогда она поворачивается к помощнику шерифа Луису.
— Кое-какие подробности указывают на сходство исчезновения Петры и Калли с делом девочки Макинтайров, — нехотя говорит Луис. — Ничего конкретного, но… как и говорит агент Фитцджералд, нам нужно проработать все версии, как бы тяжело нам ни было.
— О боже мой! О боже мой! — Фильда медленно сползает со скользкого дивана, обитого вощеным ситцем. Она падает на пол и сворачивается в комок. — О боже мой! — рыдает она.
Я бросаюсь к ней и снизу вверх смотрю на Луиса и Фитцджералда.
— Убирайтесь, — приказываю я, удивляясь собственной ярости. Потом, уже спокойнее, добавляю: — Пожалуйста, оставьте нас ненадолго, а потом мы продолжим разговор. Прошу вас, выйдите. — Я наблюдаю, как они встают и неторопливо выходят на крыльцо, под палящий зной. Когда за ними с тихим щелчком закрывается сетчатая дверь, я ложусь рядом с Фильдой, приникаю к ней, прижимаюсь грудью к ее спине, кладу колени в мягкую ложбинку за ее коленями, обхватываю ее руками и зарываюсь лицом в волосы. От нее сладко пахнет духами и пудрой, для меня этот запах будет навсегда связан с глубоким, глубоким горем. Она не успокаивается, наоборот, ее плач становится еще более горьким. Я вздрагиваю всем телом от ее рыданий.
Помощник шерифа Луис
Мы с Фитцджералдом стоим во дворе перед домом Грегори. Солнце почти в зените, но скрыто от нас огромным кленом — Тони сказала бы, что это дерево прекрасно подходит для лазанья.
— Гос-споди, — сердито выдыхает Фитцджералд, и я готовлюсь выслушать выговор по поводу неправильного поведения с родителями жертвы.
— Как вы только выносите этот звук? — неприязненно продолжает Фитцджералд.
— Какой звук?
— Вы что, не слышите? Постоянный стрекот… Как будто миллионы насекомых что-то жуют. У меня просто мурашки по коже! — Фитцджералд достает пачку сигарет, щелчком выбивает одну и разминает своими тонкими пальцами.
— Это цикады, — объясняю я. — У них на брюшке есть специальные мембраны. Особыми мышцами они напрягают и расслабляют мембраны, которые трутся о панцирь. В результате получаются колебания, которые вызывают стрекот.
— Брр, противно! Как вы это выносите?
— Наверное, так же, как вы выносите шум большого города. Ко всему привыкаешь, даже к стрекоту цикад. Через какое-то время его перестаешь замечать.
Фитцджералд кивает и закуривает.
— Вы не против? — спрашивает он, уже затянувшись.
— Нет, нисколько, — отвечаю я. Некоторое время мы молча слушаем тревожную песню цикад.
— Вам не по себе, — говорит Фитцджералд.
— Да, — соглашаюсь я.
— Вы правильно сделали, что напомнили им о девочке Макинтайров. Им нужно знать, что всякое бывает. Через несколько минут они сообразят, что к чему, и тогда с ними можно будет разговаривать. Они ни за что не смирятся с мыслью, что их девочку можно было выманить из дому, изнасиловать и убить, но они поймут, что и такая возможность существует, и через несколько минут они будут готовы на что угодно, лишь бы найти ее и доказать, что с ней этого не случилось.
— Нужно вызвать собак-ищеек и организовать полномасштабную поисковую операцию, — говорю я, хотя понимаю, что Фитцджералд наверняка уже подумал об этом.
— Согласен. Уже в полдень сюда может приехать тренированная ищейка с кинологом из Мэдисона или даже Де-Мойна, — отвечает Фитцджералд, глубоко затягиваясь сигаретой.
— Родственники и слышать не захотят о собаках-ищейках. Как будто мы ищем не живых девочек, а трупы, — говорю я. Хуже всего, именно мне придется сообщать об ищейках Грегори и Тони.
— Луис, что вы вообще чувствуете в связи с этим делом? — спрашивает Фитцджералд, прислоняясь к старому дубу.
Я пожимаю плечами:
— Конечно, я ни в чем не уверен, но, между нами говоря, я бы присмотрелся получше к мужу Тони. Подозрительный тип, пьяница. Ходят слухи, что он склонен к насилию.
— К насилию? В каком смысле?
— Повторяю, насчет насилия ничего определенного, только слухи. Тони молчит, полицию она ни разу не вызывала. Гриф привлекался к ответственности за хулиганство, и один раз его оштрафовали за вождение в нетрезвом виде. Просто я вспомнил это в связи с последними событиями, — устало говорю я.
— Да, его наклонности стоит иметь в виду, — говорит Фитцджералд, глядя на дом Тони.
— Вот в такие дни я жалею, что не курю, — говорю я, пожирая взглядом его сигарету.
— А я в такие дни жалею, что не бросил, — отвечает Фитцджералд.
Из дома выходит Мартин Грегори.
— Извините, — говорит Мартин. — Мы готовы продолжать, объясните, что вы хотите знать. Входите… пожалуйста.
Калли
Калли забрела очень далеко в чащу — так далеко она еще ни разу не заходила. Она заблудилась, и олененок давным-давно убежал к своей маме. Калли брела куда глаза глядят, стараясь собраться с силами. Под старыми могучими деревьями не было видно солнца, но духота чувствовалась и здесь, воздух оставался спертым и влажным. Тропинка, по которой она шла, вела в гору — извилистая, каменистая, она то и дело исчезала в зарослях гемлока. Вторая тропинка вела вниз — Калли решила, что к речке. Во рту пересохло, язык стал толстым и неповоротливым, ужасно хотелось пить. Она хотела было вернуться туда, откуда пришла, но передумала: где-то там бродит Гриф. Ноги у нее дрожали; она очень устала от долгого бега, живот подвело от голода. Калли осмотрелась. Повсюду лес! Иногда она замечала на кустах красно-желтые ягоды, которые склевывали кардиналы, но сдерживалась, так как знала, что есть их нельзя. Попыталась вспомнить, что рассказывали мама и Бен о лесных ягодах. Какие можно есть, а какие ядовитые? Калли хорошо знала шелковицу и часто лакомилась ее синевато-красными сладкими и сочными ягодами. Шелковицу есть можно, а коричневато-красные ягоды аралии колючей — ни в коем случае, иначе не сможешь дышать и глотать. Она медленно брела вверх, внимательно разглядывая все растения.
Взгляд ее упал на колючие кусты с черноватыми ягодами на белом основании. Малина! Калли жадно обрывала ветки, под ее пальцами спелые ягоды давились, пачкая ладошки. Рот наполнился сладким соком. Калли продолжала рвать ягоды, отгоняя от них комаров. Мама учила ее, где находить дикую малину, — бывало, они с Беном набирали по полному ведерку для мороженого и набивали полные рты. Когда ведерки наполнялись доверху, они приносили их домой, маме, а та осторожно мыла ягоды и пекла вкусные пироги с малиной, к которым выставляла на стол еще домашнее мороженое. Калли обожала домашнее мороженое и вообще все, что можно смешивать. Она часто спускалась в подвал, где они держали старую ручную мороженицу. Она никак не могла взять в толк, как из яиц, ванили, молока и каменной соли получается такая вкуснятина. Калли готова была крутить ручку бесконечно, пока рука не затекала. Когда она совсем выбивалась из сил, ее сменял Бен. Калли подумала: как только она вернется домой, первым делом надо будет найти старую мороженицу и принести ее на кухню. Они сделают огромную миску мороженого — на всех.
Доев все ягоды, до которых она смогла дотянуться, девочка вытерла почерневшие пальцы о ночную рубашку и провела тыльной стороной ладошки по губам. На коже остался лиловатый отпечаток, как след от помады. Заморив червячка, Калли немного приободрилась и решила идти вверх, взобраться на самую вершину холма. Может быть, оттуда она разглядит, что находится вокруг. Сообразит, где находится и куда идти домой. Но было так жарко, и ей ужасно хотелось спать! Она решила прилечь на несколько минуток — отдохнуть. Увидев сбоку тенистые заросли вечнозеленых растений, она сошла с тропинки, раздвинула колючие нижние ветви, легла на бок и, подложив под голову руки, сладко заснула.