– Полагаю, что понимают. Но, боюсь, лорды не относятся к твоим словам с должным… уважением.
– Ты хотел сказать «с должным страхом», верно? О да, никто не хочет воспринимать молодого регента всерьез. Кто я для них? Четвертый ребенок, третий сын лорда Мертора Фореста, который занял место наставника и советника юного короля лишь из-за дружбы с Гийером? Я глупец, что сидит в Санфелле, трясет перед их лицами кулаком и ничего более не может?
– Я не думаю, что лорды не воспринимают всерьез регента, Клейс. Сейчас у всех есть свои ссоры, свои взаимоотношения, и они хотят поставить в них точку. Быть может, не все воребы долетели до замков…
– Мои послания были отправлены в каждый замок, каждому лорду, даже тем, у кого из поданных два десятка человек да три овцы! Мои послания отправились к лордам всех Великих Династий, даже к Райану, хоть мы и поддерживаем непрерывную связь и он узнает о моих решениях одним из первых. Нет, Тордж, знатные правители посчитали, что я не могу никак навредить им!
– И ты намерен это теперь исправить? Продемонстрировать свою силу?
– Не зря тебя прозвали Проницательным, друг. Именно это я и собираюсь сделать. Время для пустых слов прошло. Они не хотели слушать меня и делать так, как положено, теперь я объясню им по-другому.
– Позволь поинтересоваться, как именно?
– Указ. Теперь любой, кто вступит в это противостояние, несмотря на его принадлежность к какому-либо роду, даже если это единственный представитель Великой Династии, будет признан виновным в измене короне и над ним совершится правосудие. Разумеется, я отзову рыцарей у Холдбистов. И Холдбисты, и Бладсворды на ближайшие пять лет лишаются привилегии обучать детей у рыцарей, участвовать в турнирах и получать советников Его Величества при необходимости. Любой лорд, что возжелает оказать какую-либо помощь участвующим в войне лордам, также лишится рыцарей и всех лекарей, Гроссмейстеров и других мудрецов, что были присланы им в помощь от имени короны. Если Холдбисты и Бладсворды не отступят, я отправлю свое войско и закончу эту войну раз и навсегда.
– Но что делать с Династиями и Ветвями, если у них не станет лордов?
– Я придумаю. Давно пора посадить бастардов или знатных леди править, быть может, им хватит ума не игнорировать мои приказы.
– Жесткие указы ты хочешь издать. Но я понимаю тебя. Думаю, ты прав.
– Не могут понять слово, должны понять силу. Не поймут – заменю теми, кто понимает. А теперь помоги мне сформулировать так, чтобы это не было похоже на проклятия, но при этом мои слова дошли до каждого болвана.
– У тебя трясутся руки, может, лучше писать мне?
– О, не переживай, друг, на письме это никак не отразится. Последний год был тяжелым.
Клейс придвинул пергамент, обмакнул перо и начал выводить аккуратные буквы.
Рогор
В Ферстленде творилось невообразимое – война Династий, бунты, повсюду ходили слухи о возвращении Культа Первых, зверье впадало в бешенство и нападало на своих хозяев. Казалось, что со смертью короля все разом лишились ума, и лорд Экрог Редгласс был тому прямым доказательством.
Сосед, что ранее проявлял себя с лучшей стороны, по необъяснимой причине не только пожелал помешать Рогору возвратиться домой, но пленил его и перебил весь сопровождавший северянина отряд. Экрог шантажировал Рогора, отправил его в камеру и лишь спустя долгие дни решил наконец побеседовать.
После странного разговора, в котором лорда Холдбиста обвиняли в том, чего он не совершал, Экрог снова отправил старого приятеля в холодную и сырую камеру. Многие дни в карете, душевные прогулки с регентом, а после – похищение и поездка в ставшем столь ненавистным седле окончательно подкосили здоровье правителя Великой Династии. Его швыряли, как щенка, к ногам человека, чьи земли полезны лишь безопасностью во время путешествий.
Мерзавец Редгласс вел себя подобно королю, распоряжался чужими судьбами и относился к Рогору хуже, чем к простому народу, с неуважением и грубостью, за которые впоследствии мог очень дорого заплатить.
Лорд Холдбист не общался все это время ни с одной живой душой. Дни шли. А может, проходили циклы? Одиночество не пугало его ранее, но теперь начало очень утомлять и нервировать.
В темном подвале Рогору нечем было согреться, нечего было делать, и почти все время он находил утешение во сне. Без смены дня и ночи, без осознания, что сейчас происходит вокруг, он чувствовал, что теряет рассудок. Боль в суставах не оставляла его и с каждым днем мучила все больше. Лекарей, разумеется, к нему присылали – Экрог, хоть и оказался болваном, не хотел, чтобы пленник вскоре скончался в камере тюрьмы, – однако они приходили редко, их травы и настои помогали пережить боль, но не заглушали ее, а губительную сырость и холод никто и не думал устранять.
Скорее всего, мастера лечения приходили лишь убедиться, что их подопечный доживет до очередного сеанса допроса.
Ниллса, в переманивании и подкупе которого Рогора обвиняли, насколько мог судить северянин, и вправду теперь не было рядом с Экрогом. Вместо привычного слуги хозяина Миррорхолла правителя допрашивал молодой мужчина, что выглядел младше, чем Ренрог, и был до отвращения улыбчив и любезен. Он явно старался подражать своему предшественнику и, вероятно, учителю, чем категорически не нравился Рогору.
Вечно прищуренные глаза неумелого истязателя постоянно бегали, северный правитель заметил, что мучитель разминает руки перед тем, как взяться за инструменты, и подозревал, что тот получает от процесса удовольствие. А палач даже не пытался скрыть этого.
Светлые волосы, собранные в хвост, серые глаза, красивое лицо, тело, что подошло бы для воина, – все эти данные могли помочь верному псу Редгласса стать рыцарем и, даже если бы он никак не проявил себя на поле боя, позволили бы завоевать значительное количество женщин. Уже при первой встрече пришло осознание, почему сей человек избрал для себя неблагородное занятие, – власть над пленниками привлекала истязателя.
Кривляния мучителя, его прищур и жалкие попытки быть новым Ниллсом принижали все его достоинства. Кроме того, светловолосый мужчина имел отталкивающий чрезмерно высокий голос, а порой из его рта вырывались непонятные Рогору повизгивания. Красавец с нравом и голосом свиньи при знакомстве представился Ватчем и даже рассказал, что вобрал в себя все знания Ниллса и, следовательно, теперь является лучшим представителем своего дела, более опытным, изворотливым, с более изощренным умом, кропотливее и хитрее, чем предыдущий пес Экрога. По необъяснимой причине этот усовершенствованный «Ниллс» решил хвастаться своими способностями именно перед Холдбистом.
– Милорд. – Рогор устал слушать одно и то же и мог предугадать следующие фразы Ватча. Тот не был оригинален и подходил к своей работе с энтузиазмом, но, пожалуй, чрезмерным. – Мне передать милорду Редглассу, что вы готовы во всем ему покаяться?
– Мне не в чем сознаваться. Я с удовольствием переговорю с Экрогом, но лишь из уважения к нему. Прошлый наш разговор не принес удовольствия никому из нас двоих. Быть может, в этот раз все выйдет иначе. И что за глупое предложение «каяться»? Неужели лорд Редгласс получил духовный сан Его Преподобия?
– Ох, вам все еще смешно, милорд? Я могу…
– Вы, разумеется, исправите ситуацию. Вам, верно, жаль, что долго терзать меня вам никто не позволяет, а то, что вы уже со мной сделали, не идет ни в какое сравнение с той болью, что я переживаю каждый день и без вашего участия. Вы хотите истязать меня? Вы уже однажды убедили лорда Редгласса, что сие действо оправдано и будет полезно. И оно того стоило? Теперь я понимаю, что как только ситуация разрешится и я вернусь домой, то ваша голова будет первым пунктом в моем списке дел. Вы заплатите за каждый мой крик, за каждый вырванный ноготь, за каждый сломанный палец, и… – В груди вновь возобновилось покалывание, вынудившее лорда прекратить свой монолог.
Он сидел на стуле, на его руках были грубые и тяжелые кандалы, цепи от которых крепились к полу.
– Вы полагаете, что милорд Редгласс вас отпустит после признания? Мне говорили, что вы умны, однако я подозреваю, что это преувеличено.
Рогор поднял голову. На его лице, что искажалось от боли и усталости, появилась улыбка.
Ватч не понимал, что допускал при допросе одну ошибку за другой. Да, мысль, что его не отпустят, уже посещала лорда. Если бы он ошибался, подобно Экрогу, то при любом раскладе – признался бы его пленник из знатного и древнего рода или нет – не отпустил бы. Север силен и опасен для Редгласса, а после того, что натворил глупец, он уже не сможет рассчитывать на приятельские отношения и должен понимать, что ему грозит в лучшем случае война с Холдбистами, а в худшем – Флеймы с Глейгримами сотрут его род с лица земли, король отберет владения, а Рогор сделает все, чтобы дожить до казни Экрога, и будет упиваться этим прекрасным моментом.
Надежда, что все обернется хорошо, все еще теплилась в душе правителя. Он понимал, что боится смерти, это нормальный для человека, обоснованный страх. Холдбист, хоть и страдал от болезни и иногда мечтал поскорее покончить с ней, на тот свет не торопился. Он желал увидеть свою жену, с которой прожил более половины жизни, и детей еще раз, хотел снова повздорить с братом, хотел порадоваться внукам. У него было еще много дел, и потому он продолжал говорить, отвечать на вопросы и пытался быть вежливым и учтивым с Редглассом.
Ватч и сам понял, что поступил глупо, и попытался исправиться.
– Он не отпустит вас просто так, милорд Холдбист. Он потребует платы за ваше предательство!
– Я именно так и понял.
– И у вас есть возможность отправиться обратно домой, к вашей семье.
– Разумеется.
Наступила тишина.
Заместитель Ниллса раздражал лорда Холдбиста – нервничая, он начинал повышать голос и подвизгивать – это было неприятно слуху правителя Династии. Неужели Экрог не мог найти себе более достойного помощника? Если уж он не боялся совершать глупости и рисковать, следовало бы в первую очередь подумать об окружении и найти достойных доверия, тех, что были бы более компетентны.