— Я никогда не «кручусь», Кэсс, да будет вам известно.
Ее задело, что он назвал ее уменьшительным именем, словно она ему ровня или ребенок.
— Конечно, крутитесь, все парни крутятся вокруг нее.
— Ну, ведь я не совсем такой, как все, правда? — Он прищелкнул языком и, широко расставив ноги над разваленной кипой сена, пристально посмотрел на нее. Взгляды их встретились, и у нее пересохло в горле. Медленно расползающаяся по его лицу улыбка была откровенно гадкой.
— Думаете, я влюбился в вашу сестру?
— Я не говорила…
— Но подразумевали.— Он недовольно хмыкнул и сложил нож.— Женщины,— пробормотал он себе под нос, снял со стены вилы и принялся набрасывать сено в кормушки.
Бросив гребень и скребницу в ведро, Кэссиди забралась повыше на перекладину ограды, а Реммингтон стал подбирать сено, которое Бриг рассыпал в его стойле. Бриг работал как заведенный, раскладывая одну за другой кипы сена по кормушкам. Кэссиди следила за его неспешными, ловкими, экономными движениями. Она обратила внимание, как ладно обтягивают выгоревшие под солнцем джинсы его бедра и ягодицы, как четко он выполняет свою работу. Человек, не знающий устали, будто вечное движение — его нормальное состояние. Сердце в ней глупо трепетало каждый раз, когда он смотрел в ее сторону. Не сказать, правда, что делал он это часто. Она завороженно следила за ним, пока он не заверил работу и не направился к выходу.
— Все сделали? — спросил Бриг, кивая головой в сторону стойла Реммингтона и вешая на крюк вилы.— Никаких бантиков и ленточек не будет?
Она хотела было вспылить, но вовремя сумела справиться с собой.
— Не сегодня. Может быть, в воскресенье.
Он засмеялся, и они вместе вышли во двор, где летнее солнце лениво зависло над гребнем гор в западной стороне. В горячем неподвижном воздухе над лужей воды возле желоба кружились насекомые. За весь день не было ни малейшего движения ветерка, и одежда на Кэссиди неприятно пропиталась зноем и потом.
— Скоро сможете оседлать своего коня,— сообщил Бриг и полез в карман за сигаретами. — Не помню, говорил я вам, что предпочитаю постепенно приручать его, не торопясь?
— Не торопясь?
— Да, так, чтобы не ломать природного характера.
Он вытряхнул сигарету из пачки «Кэмела», посмотрел на заходящее солнце и воткнул сигарету в уголок рта.
— Я хочу ездить на нем сейчас.
Зажигая спичку о подошву сапога, он сказал:
— Наберитесь терпения. Разве вам никто не говорил, что терпение — добродетель? — Слегка улыбнувшись, он закурил и посмотрел на нее долгим взглядом из-за тонкой завесы дыма.— Или с этим проблемы? И вы не склонны к добродетелям?
Глаза их снова встретились, и она снова испытала непонятное волнение.
— Просто я хочу ездить верхом на своем жеребце.
— Так и будет. В свое время.
— Я не могу ждать целую вечность.
— Две недели не вечность. — Он тяжело вздохнул и сплюнул попавшую на язык крошку табака. — Знаете, Кэсс, самые приятные в жизни вещи стоят того, чтобы их терпеливо дожидались. По крайней мере, мой отец любил это повторять… До того, как смылся. Я, собственно, не знал его, но Чейз хорошо его помнит и не устает разглагольствовать по поводу мудрых изречений, услышанных когда-то от парня, которому пришло в голову, что незачем ему торчать здесь и заботиться о своих детях и жене.— Он нахмурился, затянулся сигаретой, между черных бровей залегла складка. Взгляд его остановился на одинокой ели на краю открытого загона, и Кэссиди поняла, что мыслями сейчас он далеко отсюда, в том детстве, где царили нищета и страдания. — Лично я думаю, что все изречения Фрэнка Маккензи сплошная болтовня, но Чейз, кажется, почитает его чуть ли не за бога. — Он невесело рассмеялся. — Чейз у нас оптимист. Верит, что однажды станет таким же богатым, как ваш отец. И обзаведется домом побольше вашего. Представляете?
— А почему нет? — возразила Кэссиди.
Он снова повернулся к ней лицом, на этот раз в глазах его не было привычного света. Он бросил сигарету и раздавил окурок каблуком сапога.
— Потому что существует система, в которой одни имеют, а другие не имеют. Чейз просто не понимает, с какой стороны изгороди он находится. Мечтатель.
— А вы нет?
— Пустая трата времени, Кэсс.— Губы его сложились в тонкую линию.— Ладно, перерыв окончен, — сказал он, как будто внезапно осознал, что разговаривает с дочерью босса. — Пора возвращаться к работе.
— Мечтают все.
— Только дураки!
Она ничего не могла с собой поделать. Ее потянуло к нему, она взяла его за руку, будто пытаясь удержать. Бриг посмотрел на ее руку, потом медленно поднял голову, их взгляды встретились.
— Вы… У вас должны быть мечты.— Она не могла позволить ему так просто уйти, разрушить возникшую между ними связь и то чувство неясного желания, которое зародилось в ней где-то глубоко-глубоко.
Он цинично скривил губы.
— Поверьте, вы и знать не захотите, какие у меня мечты,— произнес он почти шепотом.
Кэссиди нервно облизала губы.
— Захочу. Я уже хочу это знать.
— Э, Кэсс, лучше откажитесь.— Он осторожно снял ее пальцы со своей руки, по-прежнему глядя ей в глаза, и она впервые увидела проблеск незнакомого, но глубоко затаенного чувства и короткую вспышку желания в его потемневших синих глазах. — Поверьте, чем меньше вы знаете обо мне, тем лучше…
У Брига болели все мышцы после починки забора и двухчасовой уборки навоза из конюшни, где размещались племенные кобылы. От него, кажется, за версту несло навозом, чувствовал он себя и того хуже, поэтому с нетерпением ждал окончания рабочего дня, хотя ему предстояло еще повозиться с диким жеребцом Кэссиди. Реммингтон по-прежнему вел себя непредсказуемо и недоброжелательно, но понемногу все же начинал привыкать. На следующей неделе он будет вполне годным для верховых прогулок упрямой как мул дочери Бьюкенена. Тогда, может, она перестанет следить за ним. Не то, чтобы он придавал этому большое значение, но она была еще совсем ребенком, шестнадцать лет, девочка-подросток, которая не подозревала, что становится женщиной. Сжав зубы, он вспомнил, какими горячими были кончики ее пальцев, когда она дотронулась до него. Это случилось на следующий день после того, как он стал свидетелем пробудившегося в ней еще не осознанного желания, увидев пламя в золотистых глазах. Забавно, он ни разу по-настоящему не видел ее глаз до этого, ему и в голову не приходило, что пятнышки веснушек на девичьем носу могут так возбуждать. Господи, что за мысли лезут ему в голову! Она ведь дочь хозяина. Ей всего шестнадцать лет. Он должен покончить с мыслями о ней. Вот именно. Когда ты вообще перестанешь думать о женщинах? Он был словно проклятый лет с четырнадцати, постоянно испытывая сексуальный голод.
Бриг устроил перерыв и закурил, глубоко затягиваясь; чтобы дать плечам отдых, он прислонился к шершавой коре единственной ели, росшей возле конюшни. Он смотрел на дом Бьюкенена и возмущался. Семья из пяти человек жила, словно черт знает какая королевская знать, в огромном особняке, где могли разместиться пятьдесят семей!
— Так и думала, что встречу тебя здесь,— послышался нежный женский голос.
Бригу не нужно было оглядываться, чтобы понять: Энджи опять разыскала его. В третий раз за эту неделю. Она была хороша, он отдавал ей должное, гораздо красивей своей младшей сестры, но с такими одно беспокойство. Не отрывая плеч от дерева, он переместился вокруг ствола и перехватил косой взгляд ее потрясающих голубых глаз. Белые, облегающие бедра шорты были такими короткими, что более походили на трусики, груди выпирали из черного лифчика купального костюма, который был номера на два меньше, чем нужно.
— Чем могу быть полезен? — протяжно спросил он, глубоко затягиваясь сигаретой.
Между губами у нее мелькнул кончик языка.
— Я могла бы много чего придумать.— Глаза ее озорно сверкнули, как бы говоря: ты и представить себе не можешь, что упускаешь. Она склонила голову набок, и ее волосы, собранные сзади в хвост, черным веером перекинулись на грудь.— Но в данную минуту Дене требуется принести в дом лестницу. Нужно заменить перегоревшие лампочки в люстре.
— Вы хотите, чтобы я принес лестницу? — Он чуть не рассмеялся, настолько нелеп был предлог, чтобы завязать с ним разговор.
Она улыбнулась.
— Не я, а моя мачеха. И неважно, вы или кто-то другой. Вы первый, кто мне попался на глаза.— Она перекинула волосы за спину и взглянула на его сапоги, которые он здорово извозил в конюшне. — Правда, надеюсь, вы соизволите снять сапоги перед тем, как войти в дом? Дена яростный поборник чистоты. — Подмигнув ему, она отвернулась и с важным видом удалилась, покачивая на ходу бедрами и поводя руками, в такт движения которых мотался хвост по ее спине.
В гараже он отыскал высокую стремянку, скинул сапоги прежде, чем подняться по ступеням крыльца черного хода, и протащил стремянку через кухню в вестибюль, где над блестящим мраморным полом на высоте пятнадцати футов висела люстра из хрусталя и бронзы.
Дена рвала и метала. Гости вот-вот придут, а несколько лампочек вдруг неожиданно погасли.
— Не знаю, что могло с ним случиться,— раздраженно говорила она; в уголках ее рта залегли тонкие морщинки.— Прислуга, которая убирала, должна была сказать мне об этом заранее.— Она посмотрела на Брига, и ноздри ее чуть дрогнули, в холодных глазах мелькнула брезгливость, когда она окинула взглядом его фигуру от дырявых носков до грязной рубашки из белой хлопчатки.
Бриг решил не обращать внимания на ее откровенно презрительный взгляд и невозмутимо установил стремянку под люстрой. Дена Бьюкенен сама вышла из небогатой семьи. Правда, в ее жилах не текла цыганская или индейская кровь, насколько ему было известно. Она была дочерью фермера и швеи, которые отправили ее учиться в коммерческий колледж. После окончания его она получила работу в контору Бьюкенена и много лет была личным секретарем Рекса. Когда его обожаемая первая жена отошла в мир иной, Дена оказалась под рукой, чтобы восстановить разбитую жизнь Ре