Рекс метнулся к ней и, повалив на пол, Упал сверху, стараясь сбить пламя и затушить огонь, в ужасе она вцепилась в него, сотрясаясь от рыданий. Рекс действовал решительно, отнес ее в ванную комнату, снял с нее обгоревшее платье и посадил в ванну, наполнив ее холодной водой. Ожоги на ее ногах и у него на руках были незначительны, но когда она, дрожа, сидела голая в ванне, выполненной в форме сердца, и смотрела на неге темными, полными животного страха глазами он понял, что его приближение к раю было коротким и закончилось навеки. Ее взгляд застыл на почерневшем, запятнанном кровью подвенечном платье.
— Я вызову врача,— испуганно сказа Рекс.
— Нет! — Она прикрыла груди ладонями и стыдливо сжалась.
Боже, как она была красива! Само совершенство. Он возжелал ее снова, несмотря на все, что они только что пережили.
— Но ты же обожглась… И вообще, я…
— Никто не должен знать об этом, Рекс. Обещай мне, что, пока я жива, мы будем играть роль самой счастливой пары, когда-либо жившей на земле.
Раздался громкий стук в дверь их номера.
— Эй, у вас все в порядке?— прокричал грубый мужской голос.
Рекс затаил дыхание.
— Я не знаю…
— Обещай мне! — Лукреция схватила его за руку, оставив грудь на секунду обнаженной и ее соски, казалось, поплыли по воде, как бутоны роз.
Он ни в чем не мог отказать ей, чувствуя каким колоссальным грузом вина легла на его плечи. Из-за него она получила такую глубокую душевную травму. Он думал только о себе, и не кто иной, как он сам был виноват в том, что она, возможно, больше никогда не ляжет с ним в одну постель.
— Лукреция, пожалуйста, послушай…
— Обещай мне, Рекс Бьюкенен, что никто никогда не узнает, что ты сделал со мной!
— Эй, у вас все в порядке? — снова закричал человек за дверью. Потом голос его звучал приглушенно, он явно обращался к кому-то: — Возможно, надо взломать дверь или позвать управляющего…
Рекс с трудом сглотнул.
— Все в порядке! — прокричал он ожидаемую от него ложь.— Оставьте нас в покое!
— Вы уверены? — Судя по голосу, человек за дверью не был убежден в этом.— Я слышал крики.
— Все прекрасно, не беспокойтесь, — крикнула Лукреция удивительно ровным голосом, — у нас медовый месяц.
— Боже мой! Извините,— произнес голос ужасом и изумлением.
— Не беспокойтесь,— добавил Рекс.
— О, Господи, простите, что потревожил вас.
В комнате воцарилась тишина.
— Обещай мне,— повторила она с беспощадной твердостью в голосе.
Рекс Бьюкенен не плакал с детства, но слезы внезапно затуманили его взор, и он почти не видел, как она сжалась, словно навек отрешась от него.
— Хорошо, Лукреция. Я обещаю,— произнес он тихо. Слова его казались пустыми и мертвыми.
Деррик был зачат в их первую брачную ночь. Рекс не касался жены во время ее беременности, но позднее он настоял на своих супружеских правах, и она сдалась, лежа под ним холодная, точно камень, не прикасаясь к нему, не целуя, только исполняя свой тяжкий долг, как ей внушила мать. Он чувствовал себя последним дураком, раздвигая ее бедра, тщетно пытаясь разжечь ее страсть и видя, как выражение ее лица из холодно-безразличного становится откровенно брезгливым, когда он целует ее груди, прикасается языком к ее пупку. Однажды, раскрепощенный алкоголем, он пытался заставить ее коснуться рукой своего возбужденного члена, а потом даже взять его в рот.
— Ну же,— настаивал он, погружая пальцы в ароматные волны ее волос и стараясь убедить ее подарить ему наслаждение.— В этом нет ничего дурного.
— Я в жизни не видела ничего более отвратительного…
— Я же твой муж!
— Да, но я не хочу быть твоей девкой. Найди себе кого-нибудь другого.
— Можно подумать, что ты не возражаешь.
— Я не возражаю? — Она на мгновение откинулась на подушки, словно готовая выполнить его просьбу. Но вместо ласки она неожиданно плюнула в его сторону, полностью выразив свое презрение.— Я беременна, ты, извращенец!
Пораженный и смущенный, он все-таки испытал чувство радости, заставившее его забыть гнев. Слезы заблестели у него на глазах.
— Хорошо, Лукреция,— сказал он,— очень хорошо.
— Я хочу сделать аборт!
— Что? Нет, не смей и думать об этом.
— Я именно об этом и думаю, Рекс. Я не хочу второго ребенка. У тебя есть сын. Тебе не нужен второй.
— Но это же непростительный грех…
Только это и остановило ее. У нее в глазах появилось страдальческое выражение, и она вскочила с постели. Лукреция тоже была воспитана в лоне католической церкви, свято верила в ее учение и знала, что погубить жизнь, Даже совсем хрупкую, которая не сможет существовать сама по себе, было смертным грехом.
— Хорошо,— сказала она, схватив лежащий на краю кровати халат и быстро накидывая его на себя,— но это будет последний!
— Крошка, послушай меня…
— Не надо,— отрезала она. Спина ее была прямой и непреклонной, когда она завязывала пояс вокруг своей прекрасной, стройной талии.— Этот ребенок родится, но других больше не будет!
— Я не могу обещать…
Она резко обернулась, глядя на него с яростью.
— Безусловно, можешь. Ты перейдешь в другую комнату и оставишь меня в покое. Навсегда!
Он чувствовал себя так, будто его ударили ногой в пах.
— Это противоестественно. Ты моя жена.
— Для меня вполне естественно!
— Лукреция, прошу тебя…
— Я уже говорила с доктором Уильямсом, поэтому теперь решать тебе. Если ты хочешь этого ребенка, прекрасно, но тогда обещай оставить меня в покое. Если нет, я сделаю то, что намеревалась.
— Как ты можешь! — Теперь уже в нем шевельнулась неприязнь к ней.
— Этот ребенок нужен тебе, Рекс! — Она дернула плечом.
Его вера боролась с желанием, и в конце концов вера победила. Он переселился в другую комнату, в дальнем конце коридора. Лукреция заказала новый замок на дверь спальни и, верная своему слову, родила Энджелу ровно семь месяцев спустя. С того дня как в мир явился этот ребенок, Рекс ни разу не постучал в дверь спальни своей жены.
Он нашел утешение у других женщин, как это бывало до встречи с нею, проклинал собственную слабость и делал большие пожертвования церкви, надеясь, что эти взносы и филантропия снимут с него часть вины. И чем больше фондов он возглавлял, чем больше занимался благотворительностью, тем больше от него требовали.
Всю свою супружескую жизнь он был неверным мужем. Хотел бы быть верным, но он был здоровым, полноценным мужчиной и ему нужен был секс. Которого его лишила жена. И который ему давали любовницы. Особенно одна из них. Связь с ней длилась почти двадцать лет. И он посещал ее до сих пор.
Теперь, еще раз взглянув на портрет Лукреции, Рекс моргнул и отвел глаза. Господи, как ему не хватает ее! Она была единственной женщиной, не склонившейся перед ним, единственной, которая бросила ему вызов, единственной, которая отказала ему. И Энджи похожа на нее. Это проклятие, это бремя страстей он был осужден нести до конца своей жизни.
— Бриг не упускал Реммингтона,— сказала Кэссиди, встретив отца в коридоре у лестницы. Рекс нес в одной руке чемодан, а снятый пиджак был перекинут через другую руку.
— Если он не упустил лошадь, тогда кто же? Ты? — Он скептически поднял бровь.
— Да,— сказала она со вздохом. И, нервно теребя пуговицу на рубашке, добавила: — Я просто взбесилась, потому что никто не позволял мне ездить на моей лошади, и поэтому вчера вечером тайком вывела Реммингтона из стойла, доскакала до старой лесопилки возле пересохшего пруда, но тут он меня сбросил и убежал. Бриг разыскал меня и отослал домой — на своей лошади, а сам отправился на поиски Реммингтона.— Она говорила сбивчиво, торопясь закончить, боясь, что отец в ярости пристрелит Брига, а этого она не могла допустить.— Я знаю, что мне не следовало действовать за твоей спиной, — сказала она тоном искреннего раскаяния, — но правда, папа, я устала ждать…
— Я надеюсь, ты говоришь это не для того, чтобы защитить его? — сказал он, слегка нахмурясь, и Кэссиди пожалела, что не может вытереть внезапно вспотевшие ладони о задние карманы джинсов.
— С какой стати? — Сердце ее учащенно билось. Она любила Брига Маккензи и хотя на этот раз не лгала, но готова была солгать ради него. Однако ей удалось совладать с собой, и у нее на лице не отразилось ничего.
— Я не знаю, но кажется, твоя мать думает, что ты увлеклась этим парнем.
— Он всего лишь один из работников ранчо, не более того! — ответила Кэссиди, зная, что должна хранить свою тайну, и ненавидя себя за нотку превосходства в голосе. Для нее Бриг был больше, чем просто работник. Гораздо, гораздо больше.
— Работник, против общества которого ты не возражаешь,— неожиданно раздался голос Энджи. Видимо, она слышала разговор Кэссиди с отцом от начала до конца. Старшая сестра стремительно спускалась по лестнице. На ней была короткая белая юбка и черная блузка с глубоким вырезом. Склонив голову, она поправила в ухе одну из золотых серег.
— Он объезжает моего коня,— резонно возразила Кэссиди.
— Да-да, конечно.— Энджи улыбнулась довольно многозначительно. Она порылась в сумочке, достала солнечные очки, и Кэссиди постаралась никак не отреагировать на то, что лицо ее отца просветлело. Это происходило всякий раз, стоило Энджи оказаться рядом. Тогда выражение его лица становилось таким же, как в церкви перед статуей Пресвятой Девы.
Встав на цыпочки, Энджи прикоснулась губами к его щеке.
— Куда собралась? — спросил он.
— Фелисити и я едем в Портленд. Надо купить какую-нибудь обновку для пикника у Колдуэллов, — беззаботно ответила Энджи, ослепительно улыбаясь. — У нас есть кредитные карточки, почему бы не съездить.
Рекс добродушно усмехнулся.
— Не хочешь прокатиться с нами, Кэсс? Могла бы тоже прикупить что-нибудь новенькое.
— Нет, спасибо.
Взгляд Энджи презрительно скользнул по стареньким джинсовым шортам сестры и хлопчатобумажной рубашке мужского покроя.