А через минуту уже заговорили наши пушки. То была речь гулких, тяжелых ударов эфирных зарядов. Один пиратский корабль дернуло, из него повалил черный дым, и он пошел на снижение.
Я бегал от окна к окну, с жадностью ловил крупицы боя.
Потом со стороны флибустьеров выстрелили абордажные гарпуны на толстых цепях. С противным скрежетом металла они впились в корпус «Голландца» ниже моей каюты. Дирижабль содрогнулся. Авантюристы пошли на абордаж.
Еще через минуту шум боя за дверью каюты стал оглушительным. Звон стали, крики, вопли боли, взрывы заклинаний, треск карабинов где-то вблизи — все это перемешалось в единую симфонию битвы. Каждый нерв моего тела требовал ворваться туда. Вмешаться. Разорвать этих налетчиков в клочья. Но… Рыльский и гвардия останавливали меня… Раскрываться сейчас было самоубийством. Я стиснул зубы до хруста, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Держись, Соломон. Играй свою роль до конца.
Я глубоко вдохнул, пытаясь взять под контроль свои эмоции. Отвернулся от иллюминатора. Подошел к магическому самовару, налил воды, включил его. Потребность в действии была невыносимой. Кофе. Нужен был кофе. И время подумать. Эти «пираты»… казались слишком организованными. Слишком… целеустремленными.
Напасть на императорский дирижабль с такой эскадрой? Это не грабеж. Это устранение. Заказ. Те самые «лоялисты» из газеты? Или кто-то из «друзей» при дворе решил ускорить мой путь в небытие, пока я в пути? Юсупов? Верейские? Игра становилась все интереснее и смертоноснее.
Чайник закипел, пронзительно засвистев. Как раз в тот момент, когда дверь моей каюты… перестала существовать. Не открылась. Не была взломана. Ее просто вырвало с корнем мощным ударом снаружи. Обломки дуба и стали разлетелись по каюте. На пороге, окутанный пороховым дымом, появился типичный джентльмен удачи. Грязный камзол, повязка на одном глазу, сабля на поясе — картина маслом… И в каждой руке — по метательному топорику. Его здоровый глаз сверкнул дикой радостью, когда он увидел меня — «перепуганного» императора в шелковой пижаме. Я с трудом сдержался, чтобы не заржать, и натянул на лицо маску страха.
— А вот и ты, юный упырь! — он зарычал хриплым голосом, мерзко ухмыляясь, обнажив редкие желтые зубы. — Пришел твой конец! Скажи привет батюшке-царю в аду!
Он занес руку с топором для броска. У меня не было оружия под рукой. Но был кипящий чайник. И телекинез уровня Арканиста.
Я не думал. Действовал. Легкий, почти незаметный жест пальцем. Магическая хватка схватила свистящий чайник и швырнула его в пирата с силой катапульты. Не в грудь. Прямо в мерзкую, ухмыляющуюся рожу.
— ААААРРРГХХ! — Вопль пирата слился с шипением обжигаемой кожи. Кипяток ошпарил ему лицо, шею, грудь. Он завыл, выпустил топорики, схватился руками за обожженную морду, ослепленный болью и паром.
В этот момент за его спиной, как призрак возмездия, возник Рыльский. Его клинок сверкнул в полумраке каюты, опоясанной дымом. Быстрый, точный, молниеносный удар. И голова пирата с застывшей на лице маской невероятной боли и удивления отделилась от плеч и с глухим стуком покатилась по ковру. Тело рухнуло, фонтанируя кровью на шелк моей пижамы и дубовый паркет.
Я вскрикнул и рухнул на колени, закрыв лицо руками, изображая истерику.
— Кровь! О боже! Кровь! Он хотел… хотел убить меня! Спасибо! Спасибо! Лев Павлович! Вовек не забуду! — Я задрожал в мнимой панике, глядя исподлобья на Рыльского.
Он стоял над телом, тяжело дыша, его клинок сочился кровью. Он посмотрел на меня, на мое «перепуганное», залитое кровью лицо, на дрожащие руки. В его взгляде было что-то новое: не неприязнь, а… глубочайшее презрение, помноженное на тысячу. Слабость. Трусость. Он видел то, что хотел видеть.
— Успокойтесь, государь, и, пожалуйста, не говорите о моем промахе Меньшиковой. — его голос был ледяным. — Все кончено. Пираты отбиты. Удирают. — Он вытер клинок о камзол мертвеца и вложил его в ножны. Шум боя затихал. Слышались только стоны раненых и крики команд.
Когда дирижабль был очищен от всех нападавших, мне позволили выйти на свежий воздух.
Одного пирата, тяжело раненного, но живого, нашли в коридоре. Его вытащили на верхнюю палубу. Он был молод, с перекошенным от боли и злобы лицом. Рыльский подошел к нему, смотря сверху вниз, как на грязь.
— Кто нанял? — спросил он просто, без эмоций. — Чей заказ? Говори, и умрешь быстро. Будешь молчать — будем веселиться.
Пират плюнул кровавой слюной почти в сапог Рыльскому. Его взгляд, полный ненависти, метнулся в мою сторону, потом обратно уперся в капитана.
— Никто нас не нанимал, ублюдки! — прохрипел он. — Мы вольные люди! Идите в задн… — Он не договорил. Его челюсть резко сжалась. Раздался тихий хруст, похожий на раздавливание ореха. Изо рта пирата потекла струйка пены с кровью. Глаза закатились. Он дернулся раз, другой и затих.
Рыльский резко наклонился, грубо разжал пирату челюсти. Внутри, на щеке, зиял разорванный мешочек с остатками какого-то вязкого яда.
— Капсула. Была вшита. — он выпрямился, его лицо потемнело от нехороших мыслей. — Точно не пираты. Наемники. Фанатики или профессионалы. Но кто-то серьезный стоит за ними. Те, кому смерть императора… выгодна. Или удобна прямо сейчас.
Я отвернулся и подошел к краю палубы, отстраняясь от кровавой лужи и трупа. Вдали мелькали пиратские дирижабли, они дымили и тщетно пытались набрать высоту в попытках скрыться за серыми облаками. «Голландец» шел дальше, слегка поцарапанный, но целый. Внизу проплывали бескрайние леса и поля Центральной России. Крым был еще далеко.
Я смотрел вдаль, но видел не пейзажи. Я видел новую фигуру на своей шахматной доске. Фигуру с лицом фанатика и ядом в щеке. Либералы Истинной России. Л. И. Р. Республиканцы стали очередными игроками, вышедшими из тени. Кто стоял за ними? Кто платил? Кому так спешно понадобилась моя смерть до Крыма?
Холодная ярость и азарт смешались внутри. Игра усложнялась. Но Соломон Мудрый любил сложные задачки. Особенно когда ему пытались объявить мат раньше времени.
Глава 14
«Искать женщину без изъянов может только мужчина без извилин.»
Фаина Раневская
Белый Утес. Красивое название, и что самое главное — в точку. Это был гигантский мыс, впившийся в бирюзовое море, как клык мраморного великана. Имение Меньшиковых раскинулось на нем с царственной наглостью.
Террасы, спускающиеся к самой воде, кипарисовые аллеи, строгие ряды виноградников и белоснежные домики прислуги — все кричало о деньгах и власти. Под нами, у подножия мыса, купалась в солнце Ялта. Городок сверкал крышами вилл и нарядными набережными, словно брошенная к ногам Меньшиковых драгоценная игрушка.
Воздух стоял густой, теплый, пропитанный запахом моря, хвои и нагретого камня. Солнце пекло немилосердно, хотя календарь еще робко шептал о весне.
Дирижабль «Летучий Голландец», слегка помятый после стычки, приземлился на частной станции — аккуратной площадке, вырубленной прямо в скале. Каюты открылись, выпуская волну прохладного воздуха кондиционированных салонов наружу, в крымскую духоту.
Первыми нас встретили двое мужчин в сопровождении слуг. Это были Меньшиковы. Николай на всякий случай шепнул мне на ухо их имена: Антон и Федор Павловичи. Они являлись кровными дядьками Анны, и словно два пса, были выдрессированы на лояльность.
Антон оказался потным, мясистым типом, с лицом заплывшего хряка и натянутой, как струна, улыбкой.
Федор являлся абсолютной противоположностью брату: сухой, нервный, с бегающими глазками и пальцами, вечно теребящими пуговицу камзола.
Они щеголяли в легких льняных костюмах и прибывали в трепетном смятении от оказанной им «чести». Все-таки сам император почтил их своим присутствием!
— Ваше Императорское Величество! — хором бухнули они, кланяясь так низко, что их лбы чуть не коснулись раскаленной плитки причала. — Добро пожаловать в Белый Утес! Какая радость! Какая честь!
— Смотри-ка, Ник, — мысленно фыркнул я, шагая по трапу под неусыпным взглядом Рыльского. — Твои будущие родственнички. Похожи на пару перепуганных хомяков, которых подсадили в клетку ко льву.
— Не смейся, Соломон, — заворчал в голове Николай. — Род Меньшиковых древний и влиятельный. Хотя… да, дядьки — не фонтан. Антон — туп, как пробка, и пьет как сапожник. Федор — мелочен, трусоват. Но Ольга Павловна… вот кто настоящий стержень их семейства.
— А почему, собственно, она главная? — поинтересовался я, кивая дядькам и лениво озирая роскошь вокруг. — По крови старше?
— Ха! — Николай мысленно усмехнулся. — В знатных родах власть всегда находится у сильнейшего мага. Эти двое… арканисты… Слабенькие. Посредственные. Уровень — чуть выше ученика. А Ольга Павловна — Мастер. Уверенный, крепкий. Вот и вся причина. Сила, Соломон. Всегда сила.
— Жаль, что ты таким слабаком уродился. — усмехнулся я.
— Пошел ты… — беззлобно огрызнулся призрак.
Рыльский, как ни в чем не бывало, завел с дядьками легкую, почти дружескую беседу. О погоде, о виноградниках, о последних новостях из столицы. Капитан расцвел, будто вернулся домой. Видимо, общество братьев возлюбленной было для него глотком свежего воздуха после моего «идиотизма». Они вели нас по кипарисовой аллее к главному особняку — белокаменной громаде в стиле итальянского палаццо, что гордо высился на самом краю утеса.
В тени раскидистой оливы уже виднелась круглая беседка. Она была открытой, с колоннами, в греческом антураже. Слуги в белых ливреях суетились вокруг стола, уставленного серебром, хрусталем и явно дорогущими деликатесами: горами фруктов, заморской рыбой, дичью под соусами. Запах сливочного масла, зелени и дорогого вина плавал в воздухе.
— Прежде чем мы пройдем к столу, господа, — вежливо, но твердо прервал я светскую болтовню дворян, — позвольте мне освежиться. Дорога оказалась пыльной и грязной, да и вид у меня, полагаю, не самый презентабельный после… приключений. Проводите меня, пожалуйста, в мои покои.