Бутыль опустела. Потом — вторая. Слова Рыльского превратились в бессмысленное бормотание, а затем — в храп. Он осел на стол, лицом в лужу пролитого вина, могучие плечи безвольно вздрагивали. Совсем не грозный капитан гвардии. Сломленный человек.
Я осторожно снял с его пояса меч и пистолет. Отодвинул подальше. Накинул ему на плечи плед. Пусть спит. Ведь завтрашний день обещал быть еще более… насыщенным.
Я прислушался к гробовой тишине в особняке. Лишь где-то далеко скрипели половицы да шумело море. Я встал перед зеркалом и провел рукой по своему лицу. Секунда! И вуаля! Из зеркала на меня теперь смотрел Лев Павлович Рыльский, собственной персоной! Каждый шрам, каждая морщина скорби, даже запах коней и пыли — все было скопировано до мельчайших деталей. Магия облика работала, как швейцарский механизм. Энергии после демонического бифштекса хватало с лихвой.
Я вышел в коридор. Два гвардейца у моей двери вскинулись, завидев капитана.
— Никого не впускать, — мой голос был точной копией его хриплого баса, с нотками усталости и горечи. — Государь спит. Не тревожить. Ни при каких обстоятельствах!
— Так точно, господин капитан! — бойцы щелкнули каблуками.
Я кивнул и зашагал твердым, уверенным шагом по направлению к комнате, где лежала Анна. Охрана у двери также пропустила меня без каких-либо вопросов. Я тихо открыл дверь и также тихо затворил ее за собой.
В комнате горела одна тусклая лампа у изголовья кровати. Анна лежала неподвижно, как кукла из фарфора. Но я был не один. У кровати, склонившись над ней, стояла фигура в длинном, темном, безликом балахоне с глубоким капюшоном. Рука в черной перчатке осторожно касалась ее лба.
Адреналин ударил, как ток. Не раздумывая, я рванул вперед. Пальцы сплели знак молниеносно, выжимая сгусток парализующей энергии. Беззвучный выброс. Темная фигура вздрогнула, как от удара током, и рухнула на колени, потом на бок, замерев глыбой льда.
Я подошел, пнул недвижимую тушу ногой, и перевернул на спину незнакомца. Затем я резко сдернул капюшон.
Голубые глаза. Светлые, почти белые волосы. Юношеское, испуганное, но решительное лицо. Конечно, это был Глеб. Тот самый слуга.
Я присел на корточки рядом с ним. Его глаза бешено метались, полные ужаса и ненависти. Рот был скован чарами, тело — парализовано.
Я поднес палец к своим губам — губам Рыльского.
— Шшшш, — прошептал я, но уже своим, истинным, холодным и насмешливым голосом. — Тише, мышонок. Не дергайся. Ты же не хочешь, чтобы твою госпожу разбудили раньше времени? Или чтобы тебе сломали шею, как тайному поклоннику княгини? — Я улыбнулся ему улыбкой хищника, притаившегося в засаде. — Давай поговорим. Тихо. По-взрослому. О планах. О сон-траве. И о том, как нам теперь жить дальше… всем троим.
Глава 16
«Каждый государь должен стараться не отклоняться от добра, если это возможно… Но он также должен уметь вступить на путь зла, если это необходимо»
Никколо Макиавелли
Ольга Павловна ударила кулаком по столу так, что хрустальная чернильница подпрыгнула. Ее нервировал это проклятый гудок в трубке. Мертвый, надрывный. Ни Рыльский. Ни братья-дураки. Ни ее драгоценная Аннушка. Никто не подходил к телефону в имении. Крым будто провалился сквозь землю вместе со своим жарким солнцем и морем.
— Черт бы побрал этот южный курорт! — прошипела она сквозь зубы, впиваясь взглядом в сетчатую накладку на трубке. Что там стряслось? Неужто, этот прожигатель жизни Николай устроил такой дебош, что все напились до беспамятства? С него станется. Идиот! Марионетка! Но марионетка нужная… пока что…
Ее взгляд скользнул к портрету на стене. Александр. Ее покойный супруг. Настоящий мужчина. Настоящий Мастер. Серебряная пуля на его груди на портрете все еще казалась теплой. Он бы не допустил такого бардака. Он бы держал все под контролем железной рукой. Охотник. Воин. Погиб в Бездне, спасая отряд новичков. Идиотский героизм. Оставил ее одну в этом змеином гнезде под названием Империя. Один на один с интригами, Верейскими, демонами и этим… этим слабовольным наследником.
Жгучая волна тоски и бессильной ярости подкатила к горлу. Она схватила графин с густой, темно-рубиновой вишневой настойкой. Налила полную стопку. Выпила залпом. Огонь разлился по жилам, ненадолго прогнав ледяные щупальца тревоги.
Потом еще одну. Потом просто прильнула губами к горлышку. Пить, чтобы забыть. Пить, чтобы не сойти с ума от неизвестности. Тяжело быть матерью-одиночкой…
— Завтра… — прошептала она хрипло, глядя на мутнеющие от усталости и хмеля очертания кабинета. — Завтра разберусь… Всех… всех поставлю на колени…
Она смахнула со стола бумаги, уронила пустой графин на ковер и плюхнулась лицом в прохладный бархат обивки.
Спать. Сейчас только спать. Истинная правительница Империи приказала себе отдыхать. И никто не посмеет ее потревожить…
Сознание возвращалось медленно. Ее разум словно пытался прорваться сквозь вату или невод рыбака. Анна Александровна попыталась пошевелить пальцем. Но не тут-то было. Руки, ноги — все было чужим, неподъемным, будто прикованным к ложу чугунными гирями. Веки налились свинцом и с трудом поддавались ее воле.
Сон-трава. Проклятая трава! Она действовала слишком хорошо. План… План требовал, чтобы она глубоко уснула мертвым сном. Но не так! Не в такой беспомощности!
В ушах стоял звон, но сквозь него пробивались голоса. Шепот. Рядом. У кровати.
— … не намерен скрываться, мальчик. Игра в прятки кончена. — бас… знакомый бас? Хрипловатый. Суровый. Капитан? Рыльский? Но почему так… холодно и властно звучит?
— Кто ты? Что вы… что вы делаете⁈ — зазвучал другой голос. Молодой. Перепуганный до дрожи. Глеб! Её Глеб!
Сердце Анны бешено заколотилось, пытаясь вырваться из оцепеневшей груди. Она еле сдвинула ресницы, уловив размытые силуэты в полумраке.
— Делаю то, что давно хотел сделать. Снимаю маску. — сказал Рыльский. И провел рукой по лицу.
Анна чуть не вскрикнула от ужаса. Тени сгустились, поплыли… И перед ней, у кровати, стоял уже не капитан гвардии. Стоял Император Николай. Но какой! Волосы, казалось, на мгновение вспыхнули рыжим отблеском в тусклом свете лампы. А глаза… Глаза горели холодным, хищным янтарем. Ни тени былого придурковатого блеска. Только сталь, лед и бездонная глубина. Голос, когда он заговорил снова, был тем же, что и у Рыльского — низким, властным, режущим слух:
— Теперь понятнее, Глеб? Николай Юрьевич, каким все его знают, — лишь ширма. Дурная привычка. Но ради тебя я от нее ненадолго избавлюсь.
Анна замерла, притворяясь спящей. Ужас сковывал сильнее травы. Это был кошмар.
— Я предлагаю тебе выход, — продолжил Император, его янтарный взгляд буравил дрожащего Глеба. — Уходи. Сейчас. Пока можешь. Бери деньги. — Он бросил на пол золотые драгоценности. Её драгоценности! Кольца, ожерелья и жемчуг — целое состояние! — Исчезни. Анна мне нужна. Ее будущее — здесь, на троне. Рядом со мной. Не с тобой.
— Нет! — Глеб выпрямился, тень прежней решительности мелькнула на его бледном лице. — Я люблю ее! Анна принадлежит мне! Мы сбежим! Мы…
— Глупец, — голос Императора стал тише, опаснее. — Вас поймают в первом же городишке. Ее опозорят навеки. Тебя же повесят как вора и соблазнителя. Или сгноят в казематах. Ты хочешь для нее такого будущего?
— Мне плевать! — зашептал Глеб страстно, отчаянно. — Лишь бы быть с ней! Смерть не страшна!
Император тяжело вздохнул:
— Что ж… Ты сделал свой выбор. Значит, только смерть и разлучит вас. К тому же… — его янтарные глаза скользнули к лицу Анны, и в них вспыхнуло знание, ледяное и неумолимое, — … девушка давно проснулась.
Анна вздрогнула всем телом. Непроизвольно. Широко раскрыла глаза. Ужас парализовал сильнее любого яда. Она встретилась взглядом с Императором. В этих янтарных глубинах не было ни жалости, ни гнева. Только холодный расчет.
— Это мой свадебный подарок тебе, дорогая, — произнес он мягко, почти ласково.
И двинулся к Глебу. Быстро. Неотвратимо. Парень вскрикнул, попытался отпрянуть. Сильная рука вцепилась в его светлые волосы, резко запрокинула голову. Анна увидела, как пальцы Императора легли на шею Глеба. Увидела дикий, животный ужас в его голубых глазах. Услышала короткий, сухой хруст. Словно ветка сломалась под сапогом.
Тело Глеба обмякло, рухнуло на ковер. Голова лежала под неестественным углом. Глаза, еще секунду назад полные жизни и любви, смотрели в никуда, остекленевшие.
Анна онемела. Горло сжалось так, что не было воздуха. Ни крика, ни слез. Только всепоглощающий, леденящий душу ужас. И пара янтарных очей, холодно наблюдающих за ее реакцией.
Лев Павлович Рыльский проснулся от дикой боли в висках. Как будто там били кувалдой по наковальне. Во рту пересохло, на языке поселился вкус медной монеты, кислого вина и огненной чачи. Проклятый Николай! Доигрался… Напоил его до беспамятства в ночь скорби… скорби по…
Память ударила обухом. Анна! Мертва! Отравлена! Глеб сбежал!
Он вскочил с кресла, едва не рухнув от головокружения. Комната плыла. Где он? В императорских покоях? А где сам монарх? Кровать была пуста. Одеяло смято. Никого.
Холодный укол страха пронзил голову сквозь похмельный туман.
— Государь⁈ — рявкнул Рыльский, озираясь. Тишина. Пустота. Сердце ушло в пятки. Он схватил со стола пистолет и клинок, на ходу втискивая ноги в сапоги, и пулей вылетел в коридор.
Двое гвардейцев у дверей покоев Императора вздрогнули, завидев его.
— Где государь⁈ — заорал Рыльский, хватая первого за грудки. — Говори!
Гвардеец побледнел, глаза вылезли из орбит. Он ткнул пальцем… к двери покоев Анны Александровны.
— Т-так вы же… вы же сами, господин капитан… выходили недавно… Направлялись туда! Как…
— Что⁈ — Рыльский отшвырнул его, бешено оглядываясь. Ложь? Помешательство? Или… черная магия? — Ждите здесь! — проревел он, рванув к дверям Анны. — Оба! Ни шагу больше! Под трибунал пойдете!