К этому мигу некромант завершил ритуал. Из ран убитого огневика, из-под завала с гвардейцами всплыли полупрозрачные, воющие тени — Призраки Отчаяния. Их вой резанул по ушам ржавым клинком. Их протянутые руки высасывали волю, силу, саму жизнь на расстоянии. Маг земли снова вздыбил пол под магистром. Маг воды сплел сеть из острых, как бритва, ледяных кристаллов и метнул их прямо в шею своей жертвы. А из тени у стены поднимался сбитый с толку убийца, его черные глаза полыхали бешенством.
Ледяной разум Магистра, работающий на чистой логике и воле, нашел выход. Он перестал видеть стихии. Он увидел принципы, силы. Он решился на гармонию дисгармонии — последний козырь в его рукаве…
Сплетя огонь и воду, он создал ЯРОСТЬ ПАРА. Перемешав твердую статику и движение, ему удалось коснуться ПУСТЫННОЙ ПУСТОТЫ. Не статичности и легкости, а абразивной всепожирающей ярости.
Соединив порядок с хаосом, магистр породил РАЗРЫВ ПАТТЕРНА. Не чистоту и скверну, а фундаментальный сбой в матрице бытия.
Рябоволов скрестил руки перед собой. Его Источник, истерзанный до предела, взвыл немой болью, но подчинился. Никаких слов, никаких жестов — только чистая воля, сплетающая реальность в новые узоры разрушения:
Из его сведенных ладоней вырвалась стена раскаленного пара, сдавленного до невероятной плотности. Она накрыла мага воды. Тот успел лишь широко раскрыть глаза — и его разорвало изнутри. Вода в его крови, в тканях, в самом Источнике вскипела мгновенно. То был не крик, а хлопок лопающегося котла. Туман крови и пара.
Далее магистр направил руки в сторону любителя каменных копий. Вихрь микроскопических алмазных игл, вырванных из пола, стен, мебели и ускоренных до пулевой скорости магией ветра, прошил мага земли насквозь еще до того, как тот начал поднимать каменный щит. Его тело вздрогнуло, покрылось мириадами кровавых точек, и рухнуло, превратившись в решето, из которого сочилась не кровь, а жидкая алая грязь.
На Призраков Отчаяния и поднимающегося из тени Убийцу Юрий Викторович направил сгусток дисбаланса — сверкающую, переливающуюся всеми цветами радуги и одновременно — чернотой небытия, спираль, искажающую само пространство. Там, где она прошла, реальность надломилась с хрустом разбитого стекла. Призраки исчезли с тихим «пшик». Убийца в тени взвыл — его левая рука и часть плеча просто исчезли, будто срезанные лазером, оставив идеально гладкий, дымящийся срез. Он закачался.
Некромант, лишившийся призраков, в ужасе отшатнулся, руками рванул воздух перед собой, открывая черный, зловеще мерцающий портал. Рябоволов не дал ему уйти. Он вскинул револьвер и выстрелил в зияющую пасть портала чистым сгустком Силы. Снаряд врезался в портал… и он схлопнулся с оглушительным взрывом, выбросив волну магического шока. От некроманта остались лохмотья плаща, обугленная рука и черная, густая лужа, разъедающая даже камень.
Вокруг повисла тишина. Давящая, звенящая. Грохот боя сменился треском пожаров, шипением дождя на раскаленных обломках, бульканьем расплавленного металла и хриплым, прерывистым дыханием последнего убийцы с оторванной рукой. Рябоволов стоял посреди руин, слегка пошатываясь.
Его кабинет, его архив, его крепость превратились в груду дымящегося хлама. Дыхание хрипело в груди, каждая мышца горела, в висках стучало. Юрий Викторович подошел к раненому убийце. Тот что-то прошипел на ломаном турецком, его черные глаза были полны боли и ярости. Рябоволов без колебаний приставил дуло револьвера к его лбу. Холод металла блеснул в огне пожара. Взгляд магистра был направлен в бездонную черноту наемника. Послышался щелчок курка. Бахнул глухой выстрел. Тело противника дёрнулось и замерло. Работа была сделана.
Но теперь пришла агония… Жгучая, гниющая боль в правом предплечье! Порез от клинка Скверны. Черные жилы-паутины уже поползли вверх, к локтю, впиваясь в мышцы ледяными крючьями, высасывая тепло. Начался некроз тканей. Лечение магией было невозможно — Скверна пожирала чистый эфир.
Решение пришло мгновенно. Магистр не сомневался. Левой рукой он схватил свой же клинок, стоявший у камина. Меч раскалился докрасна от его воли, потом — добела. Один взмах мелькнул в пространстве. Послышался чавкающий звук разрезаемой плоти и кости. Культя оказалась выше локтя. Кровь хлынула фонтаном, алая и живая, на фоне черной заразы. Лицо Рябоволова побледнело, но губы сжались в тонкую белую ниточку. Последовало прижигание. Раскаленное докрасна лезвие запекло рану.
Послышалось ШИПЕНИЕ. В ноздри ударил запах паленого мяса и волос. Боль была адской, пронзительной, выворачивающей душу наизнанку. Все тело свело судорогой. Но кровотечение остановилось. Риск заражения оказался исчерпан. Мужчина упал на колени, опираясь левой рукой о пол. Он задыхался. На лбу выступили бисерины холодного пота.
Магистр оглядел руины. Его безупречный белый костюм был теперь испорчен. Весь в копоти, в запекшейся крови, разорванный в клочья и пропитанный вонью гари и смерти, он подлежал утилизации. Его кабинет… груда битого камня, оплавленного металла, тлеющей древесины. Любимый ковер XVI века был испещрен дырами, залит кровью и черной жижей.
— Черт возьми. Любимый костюм… И ковер… Эти… идиоты. Все испортили! — Эти слова из уст магистра прозвучали абсурдно и нелепо на фоне кошмара, но именно они прорвали шок и заземлили его.
Потом пришло главное, ледяное и четкое:
— Полноценная звезда Мастеров Тьмы. Турецкий язык. Цель — я. Значит, Султан решил действовать на упреждение… Значит, времени у Империи… практически нет. Нужно торопиться.
Мужчина посмотрел на культю, аккуратно запечатанную раскаленным металлом. Дымок все еще шел от нее.
— Теперь придется привыкать к протезу… Надеюсь, смогу подобрать себе что-нибудь элегантное…
Рябоволов поднялся, превозмогая головокружение и тошноту. Сквозь туман боли и истощения вспыхнула ясная, командная мысль: «Нужно к Императору. Сейчас же. Соломон… Пора бы ему уже начать править!»
За окном стоял вечер. Я сидел у камина в своих императорских покоях, тупо уставившись в страницы «Основ Теургии и Магической Практики для Начинающих». Начинающих, чтоб его… Текст расплывался перед глазами. Не от сложности, а от тошнотворной скуки и грубой элементарности. Над душой стоял Призрак Николая. Вернее, сидел. На унитазе в ванной, разумеется. Его новый любимый трон. Но оттуда постоянно доносилось бормотание: «…ибо подлинная свобода, дорогой Бердяев, не в произволе индивида, а в… о! Соломон, слышишь? Это гениально!»
«Достал, Ник! Дай побыть в тишине…» — мысленно огрызнулся я, отхлебывая холодный чай.
Этот день прошел как в тумане унижений и идиотизма. Сразу после обеда начались «уроки». Старый профессор Артемий Сергеевич с самодовольным видом пытался научить «Николая» зажигать огненный пульсар размером с футбольный мячик. Я, конечно, сделал вид, что еле-еле выдавил жалкую искорку, хотя пальцем щелкну — и все десять огненных шаров вспыхнут, как факелы. Старик же сиял:
— Постепенно, Ваше Величество, постепенно! Главное — это усердие!
Потом были занятия фехтованием. Капитан Федор Игнатьевич, как и всегда, был немного подшофе. Этакий эталон тупого служаки на пенсии.
— Пардон, Ваше Величество, но стойка… пяточка… эфес…
Я изображал неуклюжего щенка, специально ронял шпагу, спотыкался о собственные ноги, пока он терпеливо, сквозь зубы поправлял меня. А внутри все зудело — показать ему настоящий удар Скорости Солнца, снести его любимый манекен в щепки… Но было нельзя. Пока что…
После занятий регентша прислала за мной гвардейцев и устроила мне хороший разнос. Ее кабинет вонял дорогими духами и страхом. Меньшикова вещала тихим голосом, словно змея. Каждое слово мелькало, как удар хлыстом:
— Ваше поведение в опере… Непростительный позор… Анна, моя дочь, унижена перед всем светом… Вы вернулись один… в непотребном… состоянии… Где ваше достоинство? Где уважение к трону? К нам? К моей крови?
Я стоял, опустив глаза, изображая раскаяние, а внутри бушевал гнев:
«Это я унижен! Меня публично облили вином! А ваша дочь, пусть и имела право на этот поступок, могла бы поступить более осмотрительно…»
Но, разумеется, вслух я сказал лишь:
— Виноват, Ваше Высочество… Оправдания не принимаются… Постараюсь исправиться…
Меня тошнило от этой лжи.
Ну, а далее был Малый Совет. Игра в государственного деятеля. Я сидел на троне, кивал, как марионетка, и подписывал бумаги. Указы и договора. Письма и директивы. Самым меньшим злом в этом хаосе было повышение налогов на зерно для крестьян, которые и так голодали. Также под диктовку я ваял письма приграничным соседям в заверении вечной дружбы, которые давно были настроены по отношению к нам отнюдь не дружелюбно. Помимо всего прочего приходилось подписывать абсолютно невыгодные, убыточные торговые договора с более крупными игроками в мировой геополитике. Про новые займы под бешеные проценты и вовсе промолчу. Не осталось без внимания расширение полномочий министерства внутренних для «борьбы с крамолой», что на деле означало зеленый свет на аресты любого неугодного.
Чиновники кланялись, а в их глазах читалось: «Сопляк. Марионетка. Подпишешь все, что подсунут». И я подписывал. Потому что пока не мог иначе. Меня раздражала их глупость и жажда наживы. Каждый проталкивал свои собственные интересы. Идиоты. Слепые, жадные идиоты.
«Скоро, — подумал я, глядя на пламя в камине. — Скоро будет свадьба. И тогда я сброшу маску. Сразу же перейду к централизации власти. Проведу чистку государственного аппарата. Жесткой рукой наведу порядок. Иначе будет смута, распад и пиршество для демонов и их прислужников.»
Мой план близился к финальному завершению. Клан «Гнев Солнца» набирал силу, хоть и с перекосами вроде Орловской… Эх, Орловская… Мысль о ее поцелуе в пыльной подсобке снова обожгла, смешавшись с горечью поцелуя от Анны. Я тряхнул головой, прогоняя ненужные думы.
И как раз в этот момент входная дверь скрипнула. Вошел Рыльский. Вид у него был как у побитой собаки, но, правда, в серых глазах тлела искорка надежды.