— Нет-нет-нет! Соломон, я не хочу! Мне тут нравится! Я… — Николай пытался раствориться, но я был быстрее. Сконцентрировав волю, я послал мощный духовный импульс — непреодолимую силу притяжения Кольца, усиленную моей волей и магией Пленения на его внутренней стороне.
— Ах ты ж…! — успел выкрикнуть Призрак, прежде чем его сущность сжалась в сияющий сгусток и втянулась в мерцающую глубину Кольца. Оно на миг вспыхнуло ярче, затем вернулось к обычному свечению.
Я прислушался. Внутри явно шел разговор:
«…а это мандрагоры! Не трогай, они кусаются! А это резервуары с силой! Красиво? А ты кто? Император? Настоящий? А почему призрак? Расскажи!» — доносилось от Мак.
«Отстань! Где я⁈ Соломон, выпусти!» — звенел заглушенный, но возмущенный голос Николая.
Я ухмыльнулся, думая что они поладят. Затем переоделся в ночную рубашку, погасил свет и рухнул на пуховую постель. Грядущий день обещал выдаться жарким, а потому нужны были силы…
Глубоко в подмосковных лесах, в кабинете старинной усадьбы, царила гнетущая атмосфера. Вокруг пахло пылью веков и тающим воском. За массивным дубовым столом, освещенным лишь несколькими свечами в тяжелых канделябрах, собрались те, кого Петербург считал либо опальными, либо просто исчезнувшими.
Грузный и неповоротливый Олег Верейский сидел во главе стола. Заплывшее жиром лицо московского удельного князя раскраснелось от переживаний. Рядом с ним восседали опальные князья Уваров и Шаховской, их роды давно враждовали с Меньшиковыми. Также тут присутствовали и Граф Чернышев, лишившийся поместий после скандала с казенными деньгами, и барон фон Келлер, маг-некромант, изгнанный из Академии за «неэтичные опыты», и даже купец первой гильдии Сидорович, чьи корабли конфисковали по надуманному обвинению в контрабанде. И еще с десяток мрачных фигур: дворян, военных в отставке, могущественных арканистов. Всех их объединяла ненависть к Регентше Ольге и презрение к «ничтожному императору-марионетке».
— … и потому медлить больше нельзя! — страстно убеждал Шаховской, стуча кулаком по столу. — Меньшикова душит всех, кто не в ее стае! Казна пуста, страна катится в пропасть! Династия Соболевых выродилась! Николая надо усыпить, как бешеную собаку!
— Усыпить — да, но осторожно! — возразил Уваров, поглаживая седую бороду. — Без законного монарха здесь начнется хаос! Может, оставим мальчишку? Под нашим контролем? Его фигура нужна для стабильности…
— Какая стабильность⁈ — фыркнул Сидорович. — С этим выродком на троне ее не будет!
Споры разгорались. Одни кричали о немедленном цареубийстве, другие — о сохранении трона как символа, третьи — о поиске альтернативного претендента из боковых ветвей. Верейский молча наблюдал за этим буйством мнений, его холодные глаза скользили по лицам. Он жаждал свержения Ольги, мечтал восстановить честь дочери Софии, опозоренной тем самым «ничтожным императором», и занять достойное место у нового трона. Но сил его фракции не хватало. Нужен был мощный союзник. Опасный, но необходимый.
В самый разгар споров тяжелая дубовая дверь кабинета бесшумно отворилась, и на пороге возник долгожданный человек. Невысокий, подтянутый, в простом, но безупречно сшитом темно-сером костюме. Его лицо интеллигента-интеллектуала ровным счетом ничего не выражало. Острые скулы лоснились в свете свечей. А пронзительные зеленые глаза угрожающе сверкали за стеклами пенсне. Темные волосы мужчины были аккуратно зачесаны назад. На висках серебрилась легкая седина. В руке он держал трость с серебряным набалдашником в виде стилизованной буквы «R». Он выглядел скорее как университетский профессор, чем как глава тайной организации. Но аура… аура была ледяной, плотной, насыщенной скрытной мощью. Маг уровня «Магистр», без сомнений.
Все разговоры смолкли. Гости уставились на незваного пришельца с недоумением и настороженностью. Верейский встал.
— Господа, — его голос прозвучал неожиданно громко во внезапной тишине, — позвольте представить вам человека, чье присутствие здесь — результат долгих и… рискованных поисков. Господин Арсений Луначарский. Философ. Историк. И… практический идеолог Либералов всей России.
В кабинете повисло гробовое молчание. Затем взорвалось возмущением:
— ЛИР⁈ — вскочил Уваров — Верейский, ты с ума сошел⁈ Это же мятежники! Бунтовщики! Они хотят разрушить все основы!
— Как ты смел привести этого… этого революционера сюда⁈ — зашипел Шаховской, хватаясь за эфес меча.
Арсений Луначарский лишь улыбнулся тонкими губами. Его голос, когда он заговорил, был тихим, ровным, но он резал шум, как лезвие:
— Основы, князь Шаховской? Какие основы? Те, что позволили Империи скатиться в пропасть нищеты, коррупции и внешних угроз? — Он сделал шаг вперед, его зеленые глаза за стеклами пенсне метали искры. — Страна обречена на изменения. Вопрос лишь в том, будет ли это кровавый хаос, в котором сгорят все, включая вас… или управляемая трансформация.
Он обвел взглядом людей, сидящих за столом.
— ЛИР предлагает вам шанс. Все вам! Шанс — сохранить жизни. Сохранить значительную часть ваших богатств и влияния. Но земля — кормилица — будет справедливо распределена между теми, кто ее обрабатывает. Привилегии по рождению будут упразднены. Мерилом человека станет его ум, талант и воля. Мы построим Новую Россию. Сильную. Свободную. Справедливую!
— Землю — мужикам⁈ — взревел Сидорович. — Да вы с ума сошли! Это же грабеж!
— Это справедливость! — парировал Луначарский. — И единственный разумный выход. Революция уже стучится в двери. Не завтра, так послезавтра. Выбирайте сторону. Сейчас.
Верейский вышел из-за стола, став рядом с Арсением. Его лицо было каменным.
— Я выбираю реальность, господа. Реальность силы и перемен. Я выбираю сторону, которая точно победит. И я советую вам сделать то же самое. Ради себя. Ради ваших детей.
Он знал, какую мощь скрывает ЛИР. Знакомые в разных канцеляриях шептали о невероятных ресурсах, о проникновении в армию и даже в Тайный Отдел. Сопротивляться им было самоубийством. А с ними… можно было свалить Меньшикову, отомстить за дочь и остаться у руля, пусть и в новом качестве. Большего ему и не нужно было.
Молчание длилось несколько тягостных секунд. Потом граф Чернышев, бледный, но решительный, встал:
— Я… я с вами, князь Верейский. Господин Луначарский.
За ним поднялся барон фон Келлер, его глаза горели холодным азартом:
— Перемены… это всегда интересно. Я в деле.
Один за другим, подчиняясь инстинкту самосохранения и авторитету Верейского, поднимались остальные. Сидорович кряхтел, но тоже поднял руку. Шаховской мрачно кивнул. Даже Уваров, скрепя сердце, пробормотал:
— Ладно… Но за землю мы еще подеремся!
Остались сидеть только трое: пожилой генерал в отставке с орденами на груди, суровый маг-элементалист из провинции и молодой граф, известный своей непоколебимой верностью престолу. Они смотрели на Верейского и остальных с открытым презрением.
— Мы не предадим Присягу и Государя, — твердо сказал генерал. — Ни за какие посулы. Убирайтесь, мятежники.
Луначарский тяжело вздохнул. В его вздохе звучала не злоба, а искреннее разочарование.
— Жаль. Очень жаль, господа. — Он шагнул к ним. В его руке трость дернулась. Серебряный набалдашник «R» вспыхнул алым светом.
Генерал даже не успел вскрикнуть. Алый луч пронзил его грудь, оставив аккуратное, дымящееся отверстие. Он рухнул на стол, опрокидывая свечи.
Маг-элементалист вскочил, пытаясь соткать щит из воздуха. Но Арсений был быстрее. Он щелкнул пальцами левой руки. Воздух вокруг мага сгустился в ледяную ловушку, сковав его движения на долю секунды. Этого хватило. Трость Луначарского описала короткую дугу, и невидимый клинок из сгущенной тени отсек магу голову. Тело рухнуло, голова покатилась по ковру.
Молодой граф, побледнев как смерть, выхватил из-под сюртука изящный дуэльный пистолет. Его рука дрожала. Но он выстрелил. Пуля, предназначенная Луначарскому, зависла в воздухе в сантиметре от его виска, словно уперлась в невидимую стену, а затем бессильно упала на пол. Луначарский посмотрел на юношу с каким-то почти отеческим сожалением.
— Глупо, юноша. Очень глупо.
Он махнул рукой. Графа отбросило к стене с такой силой, что все услышали треск ломающихся костей. Юноша осел на пол, бездыханный. Его шея вывернулась под неестественным углом.
В кабинете воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только потрескиванием свечей да тяжелым дыханием ошеломленных заговорщиков. Три трупа на полу были жутким свидетельством цены отказа. Арсений вытер пенсне белоснежным платком, его лицо снова стало невозмутимым.
— Простите за беспорядок, — сказал он мягко. — Теперь, когда сомневающиеся устранены… давайте обсудим детали завтрашних событий в Царском Лесу. Охота, как говорится, будет интересной.
Глава 18
«Апатия — это когда и надо бы повеситься, да не хочется»
Игорь Карпов
Раннее утро стелилось по земле мягким светом и переливалось горящими алмазами в маленьких каплях росы. Она еще не сошла с изумрудного газона дворцового парка.
В белоснежной ажурной беседке, увитой плетистыми розами, сидели две женщины. Огненно-рыжие волосы Анны Александровны были уложены в сложную прическу и, казалось, ловили первые лучи солнца, а синие глаза девушки смотрели куда-то вдаль, поверх чайной чашки.
Напротив нее, прямая и незыблемая, как скала, сидела ее мать, Ольга Павловна, Регентша Империи. Ее темные волосы с благородной проседью были собраны в строгий пучок, синие глаза, такие же, как у дочери, но холодные и всевидящие, внимательно изучали Анну.
Запах свежезаваренного чая и роз смешивался с утренней прохладой. Ольга Павловна положила свою руку поверх руки дочери. Этот жест с ее стороны был неожиданно нежным.
— Анечка… — начала Регентша, ее голос, обычно стального происхождения, вдруг смягчился. — Ты знаешь, как я тебя люблю? Как беспокоюсь о твоем будущем? О нашем будущем?