— Степа, солнышко, — Маруся подошла, обняла сзади, поцеловала в макушку. От неё исходило то самое тепло родного человечка. — Вылезай из своей берлоги. Девчонки с утра ноют — по магазинам хотят. А мне новую шубку к зиме присмотреть надо. Порадуй семью.
Песец засмеялся, обнимая дочерей и глядя в глаза Марусе. Весь его хитрый, жестокий, расчетливый мир криминала и новой «имперской службы» на мгновение отступил. Осталось только это — смех дочерей, тепло любимой женщины, простая радость жизни. Он поднялся, отряхнулся.
— Ладно, ладно, бандитки мои! — рявкнул он добродушно. — Уломали! Пойдемте, разорим купцов! Только смотрите, Марусь, не напокупай всякой мишуры! А ты, Катенька, отстань от ножей — тебе ещё рано! Я… я понесу кошель. Главное занятие мужика в магазине!
Они вышли из «Берлоги» — бывший криминальный авторитет, его красавица-жена и две дочери-разбойницы — в предвкушении мирного, почти обывательского воскресного дня. Питерское солнце пробивалось сквозь тучи и золотило мостовую. Песец шел, держа дочерей за руки, и думал, что жизнь, черт побери, иногда преподносит очень странные, но приятные сюрпризы. Особенно если всегда ставить на правильную лошадку.
Сознание вернулось медленно и мучительно, как сквозь толщу мутной, ледяной воды. Сперва он почувствовал адскую боль в затылке. Потом — ощущение жесткого, холодного камня под щекой. И наконец — запах. Сырость, плесень, тлен и… хлорка. Странное сочетание.
Генерал Брусилов открыл глаза, но ничего толком не разглядел. Вокруг царила темнота, густая и давящая. Он сотворил заклинание светлячка. И это был хороший знак. В магии его не ограничили. Свет пролился слабыми лучами на толстые железные прутья решетки прямо перед ним. Он лежал на каменном полу камеры. Не каземат в классическом понимании — помещение было небольшим, чистым, даже с каким-то подобием ковра. Но решетка… и тяжелая дубовая дверь за ней не оставляли никаких сомнений… Это была тюрьма.
Память нахлынула обрывками: каюта на дирижабле… капитан Орловская… тот проклятый «курьер» с ледяными глазами… удар в спину и… чернота.
— Где… где я? — хрипло выдавил он, пытаясь подняться. Тело не слушалось, голова раскалывалась. — Что… что происходит⁈
Тени за решеткой сдвинулись. Из темноты напротив, как призрак, выплыл стул. На него бесшумно сел человек. Высокий, худощавый, в безупречном темно-сером костюме. Лицо — резкое, аскетичное, с высокими скулами и пронзительными синими глазами, которые казались бездонными даже в полумраке. В одной руке он держал трость с серебряным набалдашником. Правая рука… Брусилов присмотрелся и содрогнулся. От локтя тянулся искусный, но явно магический протез: полированное темное дерево, стальные вставки, рубины в узлах, мерцавшие тусклым светом. Юрий Викторович Рябоволов. Глава Тайного Отдела. «Серый Кардинал» Империи. Человек, чьего появления в тихом кабинете боялись даже министры.
— Вы в надежном месте, господин генерал, — голос Рябоволова звучал ровно и спокойно, как поверхность глубокого озера. — И очутились вы здесь потому, что такова высшая необходимость. Ради Государства. Ради Империи.
— Необходимость⁈ — Брусилов попытался вскочить, оперся о стену, голова закружилась. — Вы… вы похитили Главнокомандующего действующей армией! В разгар войны! Это государственная измена, Рябоволов! Безумие! Что за бред⁈
— Бред, — парировал Рябоволов, чуть склонив голову, — это позволять мятежу разрастаться, пока осторожные генералы собирают силы, давая бунтовщикам время укрепиться. Бред — это не видеть, что старые методы ведения войны против новой, фанатичной угрозы — бесполезны. — Он сделал легкий жест протезом. Металл и дерево мягко щелкнули. — Империя стоит на краю пропасти. Чтобы спасти её, нужны… нестандартные решения. Жесткие. Порой — неприятные для отдельных личностей. Ваше временное устранение — одно из них.
Брусилов уставился на него, не веря своим ушам. Высшая необходимость? Устранение?
— Вы с ума сошли, Юрий Викторович! — прохрипел он. — Армия… без командующего… это хаос! Разгром! Мятежники под Москвой…
— Армия, — перебил Рябоволов, и в его голосе впервые прозвучала тонкая, как лезвие бритвы, сталь, — имеет командующего. Очень даже деятельного. И, судя по первым донесениям, весьма… решительного.
Брусилов замер.
— Кто? — спросил он шепотом, леденящее предчувствие сжало горло.
Рябоволов позволил себе едва заметную, ледяную улыбку.
— Вы, Алексей Алексеевич. Вы и руководите армией. Очень успешно, надо сказать. Ваш «стиль» стал куда более… напористым.
Осознание ударило Брусилова с физической силой. Его лицо исказилось от ужаса и бессильной ярости.
— Двойник⁈ Вы подменили меня двойником⁈ Да вы… вы… — Он задыхался, ища слова. — Это кощунство! Преступление! Он же погубит армию! Он же профан! Он… Кто он⁈
— Он — тот, кто нужен Империи сейчас, — холодно отрезал Рябоволов. — Рискованный игрок… Но с колоссальными ресурсами и волей к победе, которой вам, увы, не хватает. Ваша осторожность стала трусостью, господин Брусилов. — Он встал. — Вам же здесь будет вполне комфортно. Чай, кофе — высшего качества. Питание — отменное. Постель — мягкая. Книги, пресса — все, что пожелаете, кроме, разумеется, связи с внешним миром. Отдыхайте. Набирайтесь сил. Вам ещё пригодится ваш опыт… после войны.
— После войны⁈ — Брусилов бросился к решетке, схватился за холодные прутья. — Вы сумасшедший! Какой после⁈ Он всё разрушит! Кто он, Рябоволов⁈ Имя! Назови имя этого авантюриста!
Юрий Викторович уже повернулся к выходу, его силуэт стал растворяться в тени за решеткой. Он остановился, не оборачиваясь.
— Успокойтесь, генерал. Гнев — плохой советчик. И раз уж вы здесь… проявите лояльность. Назовите мне одного-двух офицеров в вашей армии. Самых… неблагонадёжных. Сомнительных. Имеющих связи с ЛИР или просто слишком амбициозных, способных на предательство ради карьеры.
Брусилов замер. Предать своих? Дать имена подчиненных этому… этому пауку? Бешенство боролось в нем с отчаянием и леденящим страхом перед этим человеком.
— Я… я не… — начал он.
— Алексей Алексеевич, — голос Рябоволова прозвучал как удар хлыста, — не заставляйте меня применять… менее комфортные методы получения информации. Имена. Сейчас.
Давление было не физическим, но невероятно мощным. Воля, закаленная в темных делах Империи, против воли сломленного, растерянного генерала. Брусилов сдался. Он прошептал фамилию. Потом ещё одну. Княжескую фамилию, о связях которой с московскими кругами ходили смутные слухи. Рот его был полон горечи предательства.
— Благодарю, — голос Рябоволова вновь стал ровным, почти вежливым. — Ваше содействие Империи оценено. Отдыхайте. Скоро — очень скоро — ордена за победу над мятежом посыпятся на грудь героям, как голубиный помёт на Соборной площади. Жаль, вы не увидите этого лично. Но награда вас найдёт и здесь.
Глава Тайного Отдела растворился в темноте. Дверь в конце коридора мягко щёлкнула. Брусилов сполз по решётке на холодный камень, сжимая голову руками. В ушах звенело: «Вы и руководите армией… Ордена посыпятся как помёт…»
Но кто его заменил⁈ Хаос мыслей, стыд, ярость и леденящий душу ужас перед тем, что творилось там, на Валдае, под его именем, подняли ему давление. Голова разболелась. Генерал стал пленником в каменном мешке, марионеткой, чьи нити дергал ледяной паук Рябоволов. И Империя неслась в пропасть под командованием какого-то безымянного авантюриста.
Штабная палатка в окрестностях Валдая дышала напряжением. Запах пота, кожи, металла и чего-то электрически-предгрозового висел густо и давил на плечи. Я сидел за столом, заваленным картами и донесениями, и ощущал эту чужую плоть — широкие ладони Брусилова, его морщины на своем лице… Я был закован в доспехи чужой жизни. Вопрос только в том, как долго я смогу носить эту маску? Пока мне везло… Мне удалось расшевелить эту застывшую армию и двинуть ее маршем на Москву. Но для всей полноты командования мне не хватало информации…
Мои пальцы листали папку. Лица. Десятки лиц офицеров. «Лоялен»… «Сомнителен»… «Карьерист»… «Трус». Я впитывал каждую строчку, каждую слабость. Также я не забывал и про свою легенду. Мне нужен был щит от разоблачения. Думать как он. Двигаться как он. Ругаться… это я уже освоил. Старикашка Брусилов знал толк в крепком словце.
Кольцо на пальце, скрытое белой перчаткой, дрогнуло, от него повеяло теплом. В сознании вспыхнул образ Мак. Ее мысленный игривый голосок вонзился в мозг:
«Господин! Дядя Рябоволов велел передать: Князь Д. крайне неблагонадежен. Его люди шепчутся с гонцами из леса. Старые, скучные старикашки иногда полезны — они знают, где черви зимуют. Но не всегда видят орла в небе. Фигня какая-то, да?»
Ах, Рябоволов, мысленно усмехнулся я. Наводка и напоминание. «Старикашки» — это Брусилов, чью биографию я почти освоил. «Черви» — предатели вроде князя Дмитрия Шуйского. «Орел» — это я. Игра слов и теней. Хитро.
Я кивнул невидимому посланнику. Мак отключилась.
В палатку вошла Орловская. Валькирия щеголяла в пыльном мундире адъютанта. Внешне она была спокойна и сосредоточена, но под слоем этого грима скрывалась усталость. Ее глаза-сапфиры мгновенно оценили обстановку, зацепились за папку в моих руках, за мою слишком быструю, не по-брусиловски уверенную перелистовку страниц. Охотница заметила мой промах, а я лишний раз убедился, насколько опасна эта красавица.
— Ваше превосходительство, — четко, по-строевому произнесла она. — У меня донесение от капитана Соколова. Произошло столкновение с разведывательными силами противника у Заозерья. Мятежники окопались в руинах, также они усилены магами-добровольцами, не выше Арканистов. Идет ожесточенное сопротивление, но Соколов уверяет, что подавит этот очаг в течение часа. Потери минимальны. Ситуация под контролем.
Я поднял голову, заставив лицо Брусилова сморщиться в привычной хмурой озабоченности.
— Ну? Что делать будем? — сказала Орловская, заметив перемену в моем облике. — Медлить нельзя. Людям нужен план. И пора бы показать когти.