И уже через несколько минут грянул первый акт…
Они стояли передо мной на краю холма, спиной к Москве. Человек двадцать. Молодые, старые, в порванных, запачканных грязью и кровью мундирах ЛИР или дорогих, но изувеченных дворянских костюмах. Их руки были связаны за спиной. Глаза мерцали колодцами страха, ненависти и отчаяния. За ними, чуть в стороне, под усиленной охраной, стоял Шуйский. Его поддерживали два гренадера. Князь едва держался на ногах. Роскошный кафтан висел лохмотьями. Он смотрел в землю, избегая чужих взглядов…
Напротив, за простреливаемым полем, высились стены и башни Москвы. На них, на ближних крышах, виднелись крошечные фигурки — наблюдатели, солдаты, просто горожане. Весь город смотрел. И это было очень кстати…
Я подал знак главному боевому магу моего штаба — седому бородачу с медной пластиной на затылке. Ему когда-то разворотило половину черепа… Он кивнул и поднял посох. Вокруг меня и группы пленных воздух затрепетал, сгустился, заискрился синеватым светом. Мощный магический барьер — купол из чистой силы — сформировался, защищая нас от возможного выстрела снайпера или шального заклинания. Одновременно другой маг, специалист по звуку, вплел в барьер резонирующие руны. Его посох уперся в землю.
Пора.
Я сделал шаг вперед, к самому краю барьера. Долохов тенью следовал за мной. Я почувствовал, как магия звука обволакивает мои голосовые связки, усиливая их мощь в тысячу раз. Когда я заговорил, мой голос не просто грохнул — он прокатился. Как громовая волна. Как удар колокола размером с небо. Он накрыл поле, долетел до стен, ворвался на улицы Москвы, заставляя стекла дребезжать, а людей — хвататься за уши.
— Я — ГЕНЕРАЛ АРМИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ! АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ БРУСИЛОВ!
Тишина, наступившая после этого грома, была оглушительной. На стенах замерли все фигурки.
— Я ПОКЛЯЛСЯ НА КРЕСТЕ И ЕВАНГЕЛИИ! ПОКЛЯЛСЯ ВЕЧНО СЛУЖИТЬ ВЕРЕ, ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ! СЛУЖИТЬ НАРОДУ РОССИЙСКОМУ! — Я выдерживал паузы, давая словам врезаться в сознание. — НО ВИЖУ НЫНЕ — ВЕЛИКИЙ БЕЛОКАМЕННЫЙ ГРАД МОСКВА, СЕРДЦЕ ЗЕМЛИ НАШЕЙ, ОСКВЕРНЁН! ОН В РУКАХ ПРОКЛЯТЫХ ПРЕДАТЕЛЕЙ И УЗУРПАТОРОВ! В РУКАХ СБРОДА, ИМЕНУЮЩЕГО СЕБЯ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ИСТИННОЙ РОССИЕЙ!
Я видел, как некоторые пленные передо мной вздрогнули. Шуйский поднял голову, его единственный открытый глаз замер в ужасе. По стенам Москвы пробежал ропот.
— ИХ ГЛАВАРИ — КНЯЗЬ ВЕРЕЙСКИЙ И ЕГО ДОЧЬ СОФИЯ! ИХ ИДЕОЛОГ — БЕЗРОДНЫЙ ПРОХВОСТ ЛУНАЧАРСКИЙ! ИХ ПОСОБНИКИ — ВСЯКИЕ ИЗМЕННИКИ, ПРОДАВШИЕСЯ ЗА ИНОЗЕМНОЕ ЗОЛОТО ИЛИ ОСЛЕПЛЁННЫЕ ЛЖИВЫМИ ОБЕЩАНИЯМИ! — Я вложил в голос всю мощь, всю ярость, всю холодную убедительность, на которую был способен. — Я ТРЕБУЮ! СЛЫШИТЕ МЕНЯ, МОСКВА! Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ЛЮДИ ОДУМАЛИСЬ! ЧТОБЫ ВЕРНЫЕ СЫНЫ ОТЕЧЕСТВА ВЫДАЛИ МНЕ ЭТИХ ЗМЕЙ! ПРИНЕСЛИ МНЕ ИХ ГОЛОВЫ НА БЛЮДЦЕ! А ДЛЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА СЕРЬЁЗНОСТИ МОИХ НАМЕРЕНИЙ…
Я обернулся и резким жестом указал на группу связанных пленных.
— Я ПРИВЁЛ ВАМ ПОДАРОК! ВОТ ОНИ! ЗНАТНЫЕ СЫНЫ МОСКВЫ И РОССИИ, СЛЕПО ПОШЕДШИЕ ЗА ПРЕДАТЕЛЯМИ ИЛИ ЗАСТАВЛЕННЫЕ СИЛОЙ! НАЗОВИТЕ СВОИ ИМЕНА! ПУСТЬ ВЕСЬ ГОРОД УСЛЫШИТ, ЧЬЯ КРОВЬ ЗДЕСЬ СЕГОДНЯ ПРОДАЕТСЯ!
Повисла густая, смолянистая тишина. Пленные переглянулись, некоторые заплакали, другие попытались выпрямиться, глотая слезы унижения. Один, молодой, с орлиным профилем, но в разорванном студенческом мундире, вдруг выкрикнул, превозмогая страх:
— Я князь Игорь Безухов! Сын князя Петра Безухова!
Его крик, усиленный магией, прокатился над полем.
И тут прорвало плотину:
— Граф Михаил Строганов!
— Барон Артур фон Клейст!
— Андрей Карамзин! Сын сенатора!
— Павел Оболенский!
— Студент Императорского Технического Училища Фёдор Жуков!
— Купец первой гильдии Семён Романов!
Имена, фамилии, титулы. Знатные, громкие, известные в Москве да и на всю Россию. Каждое имя вонзалось, как нож в спину, защитникам города. Каждое имя звучало криком отчаяния и приговора. Я видел, как на стенах началось движение, как некоторые фигуры отшатнулись, услышав знакомые имена. В городе, наверное, начиналась паника.
Когда последний пленный, старый полковник с седыми усами, хрипло представился, я снова шагнул вперед. Голос мой стал тише, но магия звука сделала его еще более пронзительным и ледяным.
— СЛЫШИТЕ, МОСКВА? СЛЫШИТЕ, ЗНАТНЫЕ СЕМЕЙСТВА? ВАШИ СЫНОВЬЯ, ВАШИ МУЖЬЯ, ВАШИ БРАТЬЯ ЗДЕСЬ! НА КРАЮ ПРОПАСТИ! Я ТРЕБУЮ ОТ ВАС ТОЛЬКО ОДНОГО! — Я выдержал драматическую паузу. — ВЫДАЙТЕ МНЕ ВЕРЕЙСКИХ! ВЫДАЙТЕ МНЕ ЛУНАЧАРСКОГО И ЕГО ШАЙКУ! АТАКУЙТЕ ИХ СЕЙЧАС ЖЕ! ПРИНЕСИТЕ МНЕ ИХ ГОЛОВЫ!
Напряжение достигло предела. Казалось, весь город замер, затаив дыхание.
— НО ЕСЛИ ВЫ НЕ СПОСОБНЫ НА ЭТО… — мой голос снова грохнул, — ТО СОБИРАЙТЕ ВАШИ РОДОВЫЕ ДРУЖИНЫ! ВАШУ ВЕРНУЮ ОХРАНУ! И ПРИХОДИТЕ КО МНЕ! ВМЕСТЕ МЫ ОЧИСТИМ МОСКВУ ОТ НЕЧИСТИ! ДАЙТЕ МНЕ ЗНАК — ОТКРОЙТЕ ВОРОТА ИЛИ ПОДНЕМИТЕ ИМПЕРАТОРСКИЙ ШТАНДАРТ НА БАШНЕ! ВАМ ДАНА ВОЗМОЖНОСТЬ СПАСТИ СВОИХ!
Я выдержал паузу, давая надежде — жалкой, ничтожной — просочиться в сердца тех, кто слушал за стенами. А потом — обрушил молот.
— В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ! — я повернулся и медленно, театрально, направился к тому, кто стоял особняком. К Шуйскому. Гренадеры грубо подтолкнули его вперед, к самому краю барьера, лицом к Москве. Князь упал на колени и застонал. Я остановился перед ним. Моя рука легла на эфес генеральской шашки Брусилова — тяжелой, неудобной для меня, но символичной.
— Я БУДУ УБИВАТЬ ИХ! КАЖДЫЙ ДЕНЬ! КАЖДОЕ УТРО! У ВАС НА ГЛАЗАХ! Я НЕ ШУЧУ!
Я наклонился к Шуйскому. Его единственный глаз, полный животного ужаса, смотрел на меня. От него пахло страхом, кровью и немытым телом.
— Твое последнее слово, Князь, — сказал я тихо, но магия донесла и этот шепот до стен. — Скажи его Москве. Скажи своим.
Шуйский задрожал. Слезы — грязные, смешанные с кровью и соплями — потекли по его избитому лицу. Он открыл рот, из которого было выбито несколько зубов, и хрипло, сдавленно, но на удивление громко выкрикнул:
— Пощадите! Ради Бога! Пощади…!
Я выхватил шашку. Длинный, тяжелый клинок блеснул тусклым светом сквозь магический барьер. Шуйский вскинул связанные руки в бессмысленном жесте щита. Город за стенами замер.
Клинок опустился. Быстро. Тяжело. Со звуком рубящего топора. Шея не оказала серьезного сопротивления. Голова князя Дмитрия Шуйского отделилась от плеч и покатилась по теплой земле, оставляя за собой кровавый след. Тело рухнуло вперед, судорожно дергаясь. Фонтан алой крови хлынул во все стороны.
Тишина после удара была гробовой. Даже ветер стих.
Но, как и ожидалось, продлилось это недолго. Со стороны Спасских ворот грянул первый звук. Дубовые створки, окованные железом, с грохотом распахнулись, словно пасть разъяренного зверя.
И оттуда, с безумным, исступленным гиканьем, под черно-красными знаменами с вышитым гербом Шуйских — вздыбленным грифоном, — вынесся кавалерийский отряд. Человек двести, не меньше. Это была родовая конница Шуйских — их дружинники, вооруженные кривыми саблями и карабинами, в дорогих, но походных кафтанах, на породистых, горячих конях.
Я увидел лица, искаженные яростью и горем за князя, за поруганную честь рода. За ними, пыхтя густым черным паром, лязгая гусеницами по мягкой земле, выполз десяток неуклюжих паровых танков — коробчатых, уродливых, больше похожих на передвижные крепости с амбразурами для пулеметов. А за ними, отставая, но яростно размахивая посохами, бежали маги в темных, подпоясанных мантиях — вероятно, домовые чародеи Шуйских, их ауры пылали гневом. Месть. Немедленная, яростная, не санкционированная командованием ЛИР. Чисто родовая, фамильная истерика. Шуйские рванули отбивать тело своего сюзерена или просто смыть позор кровью.
— ГЛУПЦЫ! — прошипел я сквозь стиснутые зубы. Долохов, стоявший рядом, уже поднес переговорный амулет к губам. Его голос резанул воздух металлом:
— Всем батареям! Огонь по бунтовщикам! Немедленно! Шквальным огнем!
Атакующие мчались через широкое, открытое поле, несясь прямо на наш холм, на дрожащий синеватый барьер, за которым я стоял, даже не шелохнувшись. В руке я держал окровавленную шашку, тяжелую и чужую. У моих ног лежало обезглавленное тело Дмитрия Шуйского, из шеи которого еще пульсирующе сочилась алая жизнь.
Лица всадников, механиков и магов были искажены первобытной яростью и болью утраты. Их клинки и штыки сверкали холодным, слепящим светом. Маги начали выкрикивать гортанные заклинания, их посохи засветились зловещими сферами энергии — они готовились штурмовать барьер или выжечь нас на месте.
Я не сделал ни единого шага назад. Просто поднял правую руку в кожаной перчатке — высоко над головой, чтобы видели артиллерийские наблюдатели на дирижаблях и земле. А затем — резко, рубяще опустил ее вниз, как гильотину.
И Ад обрушился им на головы.
Сначала — с неба. Где-то высоко, в свинцовых облаках, завыли сирены боевой тревоги дирижаблей. И небо прочертили десятки огненных строчек — пулеметные трассеры, длинные, и ядовито-желтые. Они смели первые ряды всадников словно серпом.
Люди и кони падали, пронзенные десятками пуль, превращаясь в кровавое месиво. Снаряды легких пушек с воющим звуком рвали землю прямо среди скачущей кавалерии, вздымая фонтаны грязи, алой крови, клочья шинелей и обрубков тел. Воздух наполнился визгом раненых лошадей, криками гибнущих людей, зловонным запахом разорванных кишок и пороха.
Потом последовал удар с флангов. Мои полковые големы оглушительно рявкнули. Тяжелые снаряды, предназначенные крушить стены, со страшным, нарастающим воем врезались в землю перед танками и в гущу бегущих магов. Взрывы слились в один сплошной, оглушающий грохот, от которого дрожала земля под ногами. Люди и лошади разлетались в кровавые лоскутья. Один танк, угодивший прямо под снаряд голема, вздрогнул, его корпус разорвало изнутри чудовищным оранжевым пламенем.
Но они не остановились. Обезумевшие от горя, ярости и фанатичной отваги, Шуйские рвались вперед, словно таран. Истинный русский дух! Величие безумной смелости! Их уцелевшие маги, укрывшись за двумя оставшимися танками, сцепили посохи и взвыли в унисон. Воздух перед атакующей колонной заструился, заискрился, сформировав огромный куполообразный щит — дрожащий, переливающийся всеми цветами радуги от нечеловеческого напряжения. Пули и осколки отскакивали от него рикошетами, как горох от стены. Они приближались. Уже метров за триста, сквозь дрожащий щит, были видны искаженные оскалы и безумные глаза.