Тогда заговорили мои маги. Те, что стояли за барьером рядом со мной, в безопасности, но с лицами, осунувшимися от концентрации. Руки взметнулись в сложных пассах, посохи вспыхнули ослепительными знаками. Родились и понеслись к врагу: ледяные копья размером с телеграфный столб; сгустки зеленой плазмы, искрящие статикой и смертью; невидимые волны чистой силовой энергии, сминающие пространство, от которых трескалась земля на пути.
И мое собственное заклинание. Я отбросил шашку — она воткнулась в землю рядом с мертвой головой Шуйского, как мрачный памятник. Я сжал кулаки до хруста костяшек. Мой Источник взвыл протестом, но подал достаточно энергии. Передо мной, над головами моих магов, воздух заклубился, как в печи, раскалился докрасна, потом до белого каления. Из вихря пламени и пепла родился и вырос миниатюрный огненный шторм — свирепая спираль яростного пламени и раскаленного, черного пепла, пожирающая кислород. Я мысленно толкнул его вперед, вложив всю свою волю, всю ненависть к этой бессмысленной бойне, всю холодную решимость победить. Шторм понесся навстречу атакующим.
Стихия врезалась в радужный магический щит Шуйских. На мгновение щит выдержал, заискрился миллионами искр, затрещал, как тонкий лед под тяжестью. Маги Шуйских взвыли в агонии, из ноздрей и ушей у них хлынула кровь от напряжения. Но в итоге — рассыпался. Словно гигантское стекло, разбитое тараном. Огненная спираль, теперь ничем не сдерживаемая, ворвалась в гущу кавалерии и пеших магов с ревом вулкана.
До меня донесся один сплошной, утробный, вселенский вопль. Вопль животного ужаса и нечеловеческой агонии. Люди вспыхивали живыми факелами в доспехах и кафтанах, их крики обрывались в шипении жареной плоти. Лошади вставали на дыбы, охваченные пламенем, и падали, давя седоков, превращаясь в груды тлеющего мяса и костей. Маги пытались защититься, выбросив перед собой слабые индивидуальные щиты, но щиты гасли, как свечи на ветру. Их мантии вспыхивали, плоть обугливалась за секунды. Два уцелевших танка замерли, их сталь начала плавиться и течь, как воск, из амбразур повалил черный ядовитый дым — внутри горели заживо механики. Воздух наполнился сладковато-приторным запахом горелого мяса и смрадом паленой шерсти.
Это был не бой. Это было избиение. Мясорубка. Поле перед холмом превратилось в пылающий ад, усеянный черными, обугленными силуэтами, тлеющими трупами лошадей, оплавленными остовами машин. Единицы уцелевших в панике побежали обратно к Спасским воротам.
Я неподвижно стоял, втягивая в легкие едкий, сладковатый дым пожарища. Окровавленная шашка у ног напоминала о начале этого кошмара. Тело Шуйского и его отрубленная голова казались теперь лишь ничтожными деталями на фоне грандиозного уничтожения. Долохов опустил переговорный амулет, его лицо было мертвенно-бледным, глаза расширились и стали походить на блюдца. Он смотрел не на поле боя, а на меня. В его взгляде читался уже не просто настороженный интерес, а леденящий ужас и немой вопрос: Что ты за монстр такой?
Я поднял руку. Маг звука понял меня без слов. Я вдохнул дым и кровь, и мой голос, усиленный магией, грохнул над затихшим полем боя, над дымящимися руинами, над оцепеневшими стенами Москвы, неся холодную, стальную правду и железное обещание:
— ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ, КТО РИСКНЕТ ОСВОБОДИТЬ СВОИХ РОДСТВЕННИКОВ СИЛОЙ! ЗАВТРА НА РАССВЕТЕ Я ОТРУБЛЮ ГОЛОВУ ОЧЕРЕДНОМУ ПЛЕННОМУ! СОВЕТУЮ ПОСПЕШИТЬ С РЕШЕНИЕМ!
Глава 9
«В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор»
Иосиф Бродский
Лес держал их в удушливой и болотной хватке. Воздух висел плотной, влажной тряпкой, пропитанной запахом прелых листьев, тины и чего-то кислого, звериного. Мошкара вилась плотными, зудящими тучами, лезла в глаза, нос, уши, за шиворот. Комары размером с горошину впивались в любое открытое место на коже, оставляя зудящие, кровавые бугры. А пиявки… Боги, эти отвратительные, жирные твари! Они цеплялись в руки, сочились из густого болота, цеплялись за сапоги, брюки, заползали под мундиры. Каждый шаг по зыбкой, хлюпающей жиже на дне отнимал силы.
Валерия шла во главе колонны, на ее лице застыла холодная маска беспристрастности. Но она слабо прикрывала адскую усталость и раздражение. Безупречный мундир из темно-синего бархата теперь был испачкан грязью и порван в нескольких местах о колючие ветки. Ее безупречные платиновые волосы, собранные в тугой шишак, выбивались прядями и слипались на висках от пота. Она чувствовала, как по спине струился ручей влаги под тяжелой тканью. Духота стояла невыносимая, воздух словно ватой забивал легкие.
«Тысяча душ, — пронеслось в ее голове, гневно и цинично. — Тысяча лучших!»
Големы громыхали позади, как пьяные медведи. Маги огня мрачно вышагивали вслед за паровыми чудовищами и вдыхали дым с болотными испарениями. Их лица зеленели от тошноты. Ветераны же выглядели бодрее. Но это и неудивительно. Они помнили множество битв и ад Запределья…
«И, возможно, им всем придется умереть тут… — раздраженно рассуждала Орловская. — Ради его гениального плана. Соломон… Генерал Брусилов… Чертов кукольник!»
Она резко отмахнулась от очередного роя мошкары, чувствуя, как капли пота смешиваются с кровью от расчесанных укусов на шее. Рядом пошатнулся молодой лейтенант, его лицо было покрыто красной сыпью. Валерия молча схватила его за локоть, не давая парню упасть в трясину. В ее ледяных глазах не было сочувствия — только приказ: «Держись и не останавливайся!»
Их путь длился несколько суток. Несколько проклятых дней пути сквозь непролазные чащобы, по колено в черной, вонючей жиже болот, под непрерывный аккомпанемент гнуса и проклятий солдат!
Периодически они натыкались на разведдозоры ЛИР. В основном их штат был укомплектован жалкими и плохо экипированными парнишками. И это было только на руку Орловской. Если бы мятежники выставили в разведку опытных бойцов, ее отряду пришлось бы несладко. А так… Юных и рьяных фанатиков революции устраняли быстро и беззвучно: щелчок криомагии — и человек замерзал на месте, а точные выстрелы из револьверов с глушителями быстро завершали его жизненный путь. По приказу генерала пленных не брали вовсе.
Было ли это жестокостью? Безусловно! Но время было роскошью, а скрытность — вопросом жизни и смерти тысячи человек.
И вот, наконец, лес начал редеть. Сквозь чащу проглянуло не серое небо, а зарево — тусклое, зловещее, но не природное. Запах болота и гнили стал смешиваться с другим — гарью, порохом, металлом. Москва. Они были в десяти километрах от нее. В тылу мятежников.
Валерия подняла руку. Колонна замерла. Грохот паровых големов стих. Только тяжелое дыхание людей, жужжание насекомых и далекий, приглушенный гул города нарушали тишину. Она окинула взглядом своих людей. Изможденные лица, грязные мундиры, пустые глаза. Но дисциплина держалась. Благодаря ее воле. И его имени — имени «Брусилова», которое он так эффективно использовал.
Она сняла с шеи переговорный амулет — холодный кусок черного обсидиана, испещренный рунами. Сжала его в ладони, вливая в него крохи своей силы. Камень замигал тусклым синим светом.
— Генерал, прием! Орёл-1 на точке Альфа. Повторяю, Орёл-1 на точке Альфа! — ее голос хрипел от усталости, но оставался твердым.
На другом конце «провода» какое-то время никто не отвечал. А затем грянул голос, который заставил ее непроизвольно выпрямиться, несмотря на усталость. Низкий, спокойный, с той самой неуловимой интонацией, которая отличала его от настоящего Брусилова. Соломон.
— Орёл-1, штаб на связи. Подтверждаю точку Альфа. Отлично проделали путь. Статус сил?
— Без потерь. Люди измотаны, но боеспособны. Големы в порядке. Маги… — девушка окинула взглядом группу чахлых, зеленых огневиков. — Маги готовы. Скрытность соблюдена. Противник не знает, что мы здесь.
— Хорошо. Тогда готовьтесь к этапу «Призыва». Магический ритуал начнете строго по моему сигналу. Ориентировочно — завтра утром. Держите амулет при себе. И, Валерия… — в голосе Соломона на мгновение прозвучало что-то… почти человеческое. Нотки теплого уважения и признания. — Вы справились блестяще. Нетронутые жизни этой тысячи — целиком ваша заслуга!
Связь прервалась. Валерия опустила амулет, ощущая странное тепло в груди, вопреки ледяному контролю, который она всегда держала над чувствами.
«Эмоции мешают делу», — сурово напомнила она себе. Но проклятия в адрес «Брусилова» как-то сами собой утихли, сменившись холодной решимостью.
Она повернулась к замершим в ожидании офицерам и мастерам магии. Ее голос, усиленный легким морозным резонансом, прозвучал четко, срезая остатки усталости:
— Всем внимание! Мы на месте. Всем залечь на дно! Полная тишина и маскировка! Големоводы — заглушить котлы до минимума! Маги огня — ко мне! Готовимся к ритуалу по схеме «Призыв Феникса». Никто не высовывается, никто не шумит! Любое нарушение скрытности — расстрел на месте! К оружию и к гримуарам, господа!
Ее ледяные глаза окинули позицию. Тысяча теней растворилась в зелени и болотных испарениях, готовясь выпустить ад, который им приказал принести этот загадочный, страшный и невероятно эффективный человек в маске генерала. Ад, направленный на Москву.
Небольшой участок Кировского района Петербурга дышал запустением. Когда-то здесь кипела жизнь фабрик и доков, теперь же царили разбитые окна, облупившаяся штукатурка и запах нищеты, смешанный с речной сыростью. Выбранное Юсуповым здание — бывший склад льняной мануфактуры — возвышалось мрачным, почерневшим от времени и копоти монстром. Его окна были забиты досками, огромные чугунные двери скрипели на ржавых петлях.
Внутри царил полумрак, прорезаемый лучами пыльного света, пробивавшимися сквозь щели в крыше. Воздух был густым от пыли, плесени и страха. В центре огромного, пустого зала, на полу, выложенном из грубо отесанных гранитных плит, была вычерчена гигантская, сложнейшая пентаграмма. Ее линии сияли свежей, липкой кровью, еще не успевшей впитаться в камень. По углам пентаграммы горели жаровни с углями, в которых тлели странные вещества — сера, соли тяжелых металлов, высушенные органы существ Запределья, источавшие сладковато-гнилостный запах Скверны.