Луначарский попытался сменить тактику. Отскочив на груду битого кирпича, он вонзил трость в землю. Из набалдашника хлынул поток черного, липкого тумана. Он закипел, сформировавшись в десятки тварей: в скелетов в истлевших доспехах, чьи глаза горели синим пламенем; в бестелесных призраков, воющих от боли и голода; в когтистых тварей с пастями, полными игл. Некромантия? Призыв из Иного? Как банально!
— Вульгарщина! — прогремел я, и мой голос был подобен раскату грома. Я вскинул руку. Тяжелый имперский револьвер Брусилова бахнул взрывом. Но вместо свинца из его ствола вырвался сконцентрированный луч солнечного света. Я повел рукой. Луч, тонкий как игла и ярче электросварки, пронесся по фронту нежити. Твари вспыхивали, как бумажные, с диким визгом, превращаясь в пепел и клубы зловонного пара. Луч резал камень, металл, все на своем пути. Я выжег всю черную орду за секунды.
Но пока я уничтожал жалких прислужников, Луначарский собрал силу. Воздух вокруг него загустел, потемнел. Над его головой сформировался гигантский кристалл черного льда, пульсирующий багровыми прожилками. Он рос с чудовищной скоростью, вбирая в себя холод и пустоту. Оружие массового поражения. Чтобы стереть с лица земли не только меня, но и весь квартал.
У меня не было времени на раздумья. Я сжал энергетический клинок в кулаке, погасив его. Сосредоточился. Весь мой Источник, вся воля, вся ярость за полыхающий Питер, за погибших солдат, за эту бессмысленную бойню — все сжалось в точку перед моей грудью. В крошечное, ослепительно-белое солнце. Я вытолкнул его вперед сгустком неудержимой солнечной ярости.
Шар и Кристалл столкнулись в центре площади.
Мир взорвался в абсолютной тишине. Сначала во все стороны хлынула ослепительная белизна. Потом — всепоглощающая чернота. Потом — звук. Грохот, превосходящий все мыслимые пределы. Ударная волна снесла все, что еще стояло в радиусе сотни метров. Дома сложились, как карточные домики. Земля вздыбилась волной. Нас с Луначарским отшвырнуло в противоположные стороны, как щепки.
Я врезался в груду обломков, пробив ее насквозь, и рухнул на камни. Звон разрывал уши. Пыль забила ноздри. Но Источник горел. Я был жив. Я поднялся, отряхиваясь. Сквозь рассеивающуюся пыль я увидел Луначарского. Он стоял на коленях среди руин. Его безупречный костюм был порван и залит кровью. У него отсутствовали кисти рук. Культи плевались красным соком жизни… Трость лежала в метре от него, треснувшая. Его лицо… было бледным, но спокойным. Он смотрел на меня. И улыбался. Улыбкой мученика, готового принять венец славы от рук палача.
— Ну что ж, Николай, — его голос был тихим, но ясно слышным в наступившей тишине. — Ты победил. Республика пала. Можешь добить меня. Сверши правосудие Империи. Пусть моя смерть станет искрой нового…
Я оказался рядом с ним за один шаг и не дал ему договорить. Не дал насладиться ролью благородного страдальца. Моя рука, сжатая в кулак, обернутый в слой сжатой кинетической энергии, со всей моей силой и яростью врезалась ему в висок.
Его улыбка не успела смениться удивлением. Глаза закатились. Тело безжизненно рухнуло на камни. Никакой красивой смерти. Никакой искры. Просто тупой, быстрый, эффективный нокаут. Он был еще жив. Но его роль в этой войне была окончена. Я лишил его мученической славы. Это было важнее, чем просто убить.
София Верейская не видела финала поединка генерала и Луначарского. Ее мир сузился до ледяных глаз Валерии Орловской и свистящего в воздухе артефактного клинка Игоря. Ярость кипела в ней, горькая и всепоглощающая. Ярость за унижение на балу, за изгнание отца, за крах их планов, за этот проклятый город, который горел вместо того, чтобы восстать против ее заклятых врагов!
Она метнула веер ледяных кинжалов в Орловскую. Блондинка отбилась щитом из сжатого воздуха, который взорвался, разбросав осколки льда. София тут же послала волну телекинетического удара, пытаясь сбить охотницу с ног. Но Орловская кувыркнулась через голову, избегая удара, и с ходу выстрелила из обоих револьверов. Пули, обернутые инеем, просвистели мимо — София успела отклонить их силой мысли. Эта выскочка, эта охотница, была опасна. Быстрая, жестокая, безжалостная. Как и ее хозяин.
Краем глаза София уловила вспышку на соседней площади. Ослепительную. И затем — волну разрушения, сносящую целый квартал. Оттуда доносились остатки чудовищной силы — леденящая пустота Луначарского и всепожирающее солнце того, кто называл себя Брусиловым. Реальность там дрожала и рвалась, как бумага. Здания рушились сами по себе, не выдерживая давления их битвы. Страх, холодный и липкий, сжал ее сердце. Что это было? Кто победил?
Но думать было некогда. Рядом гремел бой ее отца с Железным Ветром. Князь Олег Верейский, обычно такой осторожный и расчетливый, преобразился. В его руках пылал родовой артефакт — Амулет Бога Молний, тяжелый кулон из черного металла с вкраплениями синих кристаллов. От него по жилам отца струилась нечеловеческая мощь. Его аура, обычно скромная, теперь рвалась наружу багрово-синими разрядами. Он стал быстрее, сильнее, его удары молниеносным копьем, которое он материализовал из воздуха, заставляли отступать даже легендарного Игоря. Отец мог тягаться с ним! С Золотой Пулей! Кратковременно, ценой невероятного напряжения и, София знала, ценой многих лет жизни, но — мог! В этом была их надежда. Убить охотников. Добраться до Луначарского. Спастись…
— Сдавайтесь, Верейские! — крикнула наглая блондинка, перезаряжая револьверы с пугающей скоростью. Ее голос был холодным, как и ее магия. — Ваше дело проиграно! Москва пала!
София сплюнула в пыль у ног выскочки.
— Иди к черту, солдафонша! — выкрикнула она, и вся ее ненависть, весь страх вылились в мощное заклятие. Она сжала руки перед собой, вытягивая силу из земли, из камней, из самого воздуха. Пространство перед ней исказилось, сжалось — и выплюнуло сгусток сконцентрированной кинетической энергии, невидимый, но рвущий все на своем пути. Это был удар кулаком гиганта.
Орловская едва успела среагировать. Она швырнула перед собой взрыв льда. Глыба мерзлой воды размером с повозку материализовалась в воздухе и тут же разорвалась на миллионы осколков под ударом силы Софии. Ледяная шрапнель просвистела в воздухе, царапая камни, но поглотила основную мощь удара. Орловскую отбросило взрывной волной, но она удержалась на ногах.
В этот миг отец, отбив яростный натиск Игоря, развернулся. Его глаза, налитые багровым светом амулета, метнули молнию. Не в Игоря. А в блондинку. Тонкая, сине-белая змейка энергии прошила пространство. Проклятая воительница только начала подниматься после взрыва. У нее не было шансов увернуться. Молния ударила ей в плечо. Раздался хруст, запахло горелой тканью и кожей. Она вскрикнула от боли, ее отшвырнуло, револьверы выпали из ослабевших рук. Она покатилась по груде обломков.
— Отлично, Папа! — крикнула София, торжествуя. Вот он, шанс! Добить эту стерву! Она рванулась вперед, к упавшей Орловской, собирая магию для финального удара.
И тут мир взорвался.
Засвистели тяжелые снаряды. Грянул гром. Земля задрожала. София инстинктивно вскинула руки, создавая силовой барьер. Но не туда! Снаряды прилетели не спереди. А справа и сверху.
Полковой голем. Трехметровый исполин из кованой стали и шипящих паровых механизмов. Он стоял на крыше полуразрушенного здания, которое они использовали как укрытие. Как он подкрался? Откуда? Его многоствольная рука-пушка дымилась. Он только что дал залп. Прямо по Софии.
Ее барьер вспыхнул ослепительно. Он выдержал прямой удар двух снарядов. Третий — чиркнул по краю, срикошетил и взорвался в метре позади нее. Ударная волна сбила с ног. Боль. Острая, жгучая боль в животе пронзила ее. Она упала на спину, глотнув пыли. Взгляд Софии упал на живот. Кусок остроконечного камня, вывороченного взрывом, торчал из ее бока, чуть ниже ребер. Темная, почти черная кровь быстро растекалась по алой ткани платья.
Нет. Нет-нет-нет! Это не… Это не может быть! Она подняла голову. Орловская, держась за окровавленное плечо, уже поднималась. Ее стальные глаза встретились с глазами Софии. В них не было ни жалости, ни торжества. Только холодная решимость добить. Валерия подняла руку. В ней материализовался длинный, тонкий кинжал из голубого льда.
София попыталась подняться. Попыталась собрать магию для защиты. Но боль сковала ее. Холод пополз от раны по всему телу. Силы утекали вместе с кровью. Паника, дикая и всепоглощающая, сжала горло. Она увидела, как отец, заметив ее падение, издал нечеловеческий вопль ярости. Он швырнул в Игоря сгусток чистой энергии, отбрасывая охотника, как тряпку, через всю площадь в стену далекого дома. Затем рванул к ней. Орловская, шедшая к Софии, тоже получила удар — телекинетический толчок такой силы, что ее отбросило через край крыши, на которой они стояли. София услышала глухой удар тела о камни внизу.
— София! Доченька! — Отец рухнул перед ней на колени, его лицо, искаженное ужасом и яростью, было мокрым от пота. Его руки, дрожащие, коснулись раны. — Нет… Нет, только не это! Держись! Держись, солнышко!
Он судорожно наложил руки на рану. Его пальцы засветились слабым, неровным белым светом. Исцеляющая магия. Он никогда не был силен в этом. Поэтому свет был тусклым и прерывистым. Амулет Бога Молний на его груди пылал багровым, высасывая из него жизнь для боевой мощи, но для исцеления… для исцеления у Олега не оставалось ни сил, ни мастерства. Свет гас. Кровь продолжала течь.
София смотрела на него. На его перекошенное от ужаса лицо. На седину в его волосах, которую она раньше не замечала. Вдруг вся ее ненависть, вся ее спесь, все ее амбиции куда-то ушли. Остался только холод. И страх. И безумная, детская жажда защиты. Она слабо сжала его мундир на плечах. Ее губы дрогнули.
— Папочка… — выдохнула она, и голос ее был тонким, слабым, как у испуганного ребенка. — Мне… плохо… Холодно… Папочка… прости… прости меня…
Слезы, горячие и соленые, хлынули из ее глаз. Они текли по щекам, смешиваясь с пылью и кровью. Она не могла их остановить. Она умирала. Это было негероично. Это было страшно. Больно. И так… так несправедливо.